The Golden One

Топнув каблуком по прогнившему полу, хлопнув кулаком по столу, Птица подошел ближе, сгущая краски над собой до совсем чёрного. Он выглядел хуже Сережи: ухмылка вызывала страх, брови казались слишком густыми, грозными, и тень от них заставляла глаза светиться в общей темноте лица рыжим. Впрочем, Олег видал монстров страшнее. Ему грозились вырвать глаза и лёгкие, четвертовать, напичкать стрелами и серебром, ну или просто вгрызались в глотку, пока он размахивал мечом. Птица на фоне этого казался птенчиком, почти что ручным, вот только колючим. Он ерошил перья, стоило хоть малейшей детали отойти от плана. Он, из-за отсутствия человеческой природы, не верил в судьбу и наивно пологал, что сможет все контролировать, и стоило одной из иллюзий разбиться о суровую реальность, он начинал нападать сам, свято веря, что это как-то поможет. — Что это значит, ведьмак? — Несмотря на схожий цвет, глаза у них не были одинаковыми. Олег всегда смотрел пусто, будто секлянный, Птица же глядел с яростью, от которой застывала кровь всякого смотрящего, — Я сказал, что мы едем! Так что ты, сукин сын, готовишь лошадей, сажаешь меня в седло, и мы едем! Я непонятно выражаюсь? — Его словарный запас ничем не уступал Сережиному, вот только он очень любил копировать манеру крестьян. То ли от её простоты, то ли это было делом давней привычки. — Окстись, — спокойно ответил Олег, складывает руки на груди, — я никуда не еду, лошади остаются в конюшнях, а ты в этой хате, — его почти забавляло то, как закипал Птица от любого слова. Олег знал, тот сможет вывернуть ему все кости, отправить к предкам или смолоть в порошок, но за годы жизни и работы так же понял: мочь не значит хотеть. Серёжа, как бы не воротил нос последние месяцы, по Олегу скучал и отпускать не хотел, а Птица любил Серёжу. Он говорил о нем с улыбкой, много и долго, отзывался только любезно, чего не скажешь о других людях. Он мог смотреть в зеркало, пока не догорит свеча, хваля прекрасные волосы, нежную кожу и идеальное лицо его хозяина. Он не давал Серёже даже намокнуть, появлялся с первыми каплями дождя и пока не убеждался, что на улице полностью сухо, не уходил. Он уверял, что защищает Серёжу, что это, как выражаются люди, его долг. Но Олег не видел в этом ничего, кроме одержимости. Подобные существа, вселяясь в чужое тело, либо игнорировали существование хозяина полностью, либо возводили его в культ. Впрочем, цель у всего этого была одна — занять чужое место полностью. Серёжа о Птице не любил говорить, лишь отводил взгляд и отвечал односложно на любые вопросы. Его мучило что-то, связанное с этим созданием, но что, понять было сложно. Как то всегда бывает, два чародея прятали любую тайну от одного ведьмака лучше, чем драконы прячут свои богатства. Олег не возражал. Его корежило лишь то, что в этом симбиозе он чувствовал себя по-человечески лишним. Серёжа мог общаться с Птицей, когда ему вздумается, Птица не лез к Серёже лишний раз, кидая короткое «он отдыхает», что смущало Олега сильнее любых тайн. Такие существа как Птица не должны испытывать эмоций, это полностью противоречило их природе, но Птицу по праву можно было назвать вспыльчивым, злым, грубым. Он мог касаться серебра, его не пугало ни одно из зелий, что Олег варил в их хате, но медальон с волчьей мордой дрожал, стоило Птице оказаться рядом. — Это была не просьба, я отдал тебе приказ, — и Птица, и Серёжа любили так говорить — привычка оставшаяся со времен службы во дворце. Поначалу Птица уж очень сетовал на то, что эти волшебные слова больше не работают, но вскоре смирился. Всех неугодных крестьян он убивал одним щелчком пальцев. Им пришлось сменить пять деревень, это была шестая, но и её Птица желал поскорее покинуть. — Я не могу решить это без Серёжи, ты прекрасно знаешь, — объяснять одно и тоже докучило Олегу, но он наивно продолжал, со сталью в голосе. Птица на такие провокации не вёлся, он не зря убивал в таких количествах, свои слова он ценил не ниже королевских указов, потому любой спор предпочитал выигрывать, а если партия складывалась иначе, он прижимал Олега к стене мощным потоком и делал всё, что считал нужным в одиночестве. Увы, в таком большом деле, как переезд, помощь Олега была неотъемлема. Тело Серёжи не воспринимал транспортацию. Он говорил, это обнаружили ещё на ранних годах его обучения, все парни перемещались из одной башни в другую, не двигая ног, а Серёжу рвало, стоило зайти в портал, и чем больше у портала было расстояние, тем хуже было Серёже. Говорили, он просто не умеет их делать, но и Птицу вскоре после побега ждала та же учесть. Олег потом даже был рад, что их не устроили заботливо украденные для побега кони. Тогда, в тот единственный момент слабости, Птица казался сносным. Недуг его подкосил всего на вечер, Олег таскал воду и менял холодные тряпки на лбу. Любое действие не преследовал суровый взгляд и едкие комментарии. К этому можно было привыкнуть, но Олег не успел. Птица снова превратился в ту ещё занозу, а Олег всеми силами старался игнорировать его существование. Игнорировал плохо. — Плевать, Серёжа знает, что я решил, — Птица махнул рукой, развивая ткань по комнате. Одеваться он любил в расшитые золотом платья, оставшиеся ещё со времен дворцовых приёмов. Иногда, Олег представлял Серёжу в них, как он красиво вышагивал по широким коридорам, как танцевал в главной зале. Ему делали красивые причёски, от которых локоны сияли при свете свечей, и кончики ушей игриво торчали сквозь общую массу волос. Жаль только это осталось далеко в прошлом, в котором Олегу не было места, — Ты идёшь за конями. Упорство Птици продолжало поражать Олега. Он понимал, Птица не человек, ему не свойственны муки совести, благодарность и прочее, он брал от всех самое сладкое, даже от тех, кого, казалось, любил. И Олега это откровенно бесило. Олег любил Серёжу, потому что тот был Серёжей, без лишних красок и поэтичности, как бывает у бардов. Повышенное чувство пресловутый справедливости давило на жизнь Олега больной язвой ещё с самого детства, и каждый такой раз он мог выйти из себя, стоило Птице поступить против любой морали. Будто Серёжа не хозяин этого тела, будто без Серёжи Птица многое сможет. — Я уверен только в том, что твоя наглость не знает придела, остальное я хочу спросить лично у Серёжи, — Олег продолжал держать идеальную ведьмачью выдержку, никак не меняясь в лице. Богатый на эмоции Птица этого не понимал и принимал как личное оскорбление, так что в секунду он оказался совсем близко к Олегу, дышал ему в губы разъерено, глаза его налились красным, и только запах лаванды от волосы выдавали в нем Серёжу. — Одна моя мысль — от тебя останется пыль, ведьмак, никакие фокусы не помогут. Ты строишь из себя героя, мол, слушаешь Сережёньку, стоит что, но позволь мне напомнить тебе одну вещь, — он шептал на одном дыхание, прищурив глаза, что делало его похожим на змея, нежали птицу, — ты бросил его тогда у Новиграда, пожелал удачи и сбежал. Ты ушёл, а он остался один! Он предложил тебе выйти из грязи, прекратить копаться в чужих кишках, но нет, — голос стал ещё тише, он звучал уже не в ушах, а где-то в мыслях Олега, Птица же будто становился больше, чернел, — ты выбрал убивать! Оставил его одного, а сам сворачивал головы чародеям и королям на заказ. Ты знал, как Серёжа относится к скоя’таэлям, но пошёл в их отряды. Ты, предатель, ведьмак, и не тебе считаться с мнением Серёжи сейчас, когда он все уже давно решил, пустив меня к себе, — голос из ушей совсем изчез и зазвучал в голове протяжным, пугающим эхом, — Так что не лезь к нам и выполняй приказы! Я правлю балом, ты лишь гость. На мысли давило нечто, копалось в них, не позволяя завладеть собой. Птица улыбался обнажив зубы, его чёрные руки украшали длинные когти, а за спиной тенью раскинулась пара огромных крыльев. Он и не думал, что Олег сможет дать отпор, прикованный к месту шоком. Птица легко гулял по его мыслям, выуживая самые интересные из них. Серёжа ещё при первой встрече поделился всем самым важным, но взглянуть на это со стороны Олега казалась небывалой роскошью. Ох, как переживал глупый ведьмак, как надеялась, что детская любовь снова вернётся к Серёже и сказка закончится надоевшим «жили долго и счастливо». Настолько наивно, что можно было лишь смеяться. Смех заполнял всю комнату, не оставляя под собой других звуков. Свет из окон переменился на чёрный, в нем оставались только горящие глаза да огненно-рыжие волосы, чёрные когтистые руки тянулись к сердцу. Картинки, давно забытые с возрастом, всплывали перед глазами и хотелось заплакать, но было невозможно. — Ненавижу! — все, что смог вымолвить Олег. Голос звучал непривычно живо, а вместе с ним вернулась и способность двигаться. Он рванул к Птице, тот не успел опомниться, как оказался прижат к стене. В лицо ему тяжело дышал Олег, его глаза тоже горели, но лишь из-за цвета, ничего живого в них не было видно. — Ты, тварь, не смеешь говорить о любви и предательстве! — Кричал Олег в острое ухо, — Прочь из моей головы! Прочь, прочь, прочь! — Дыхание опаляло ухо и кожа под ним розовела. Олег был готов бить прямо в грудки, в живот. Залечил бы, если надо, лишь бы избавиться от этой гниды под кожей. Но Птица сопротивляться не стал. Темнота отступила, смех перестал звучать. Послышался грохот на улице, стук копыт и шум листвы, в воздухе пахло свежестью, а перед Олегом стоял не Птица, а побитый птенчик. Глаза его не горели яростью, напугано бегали из угла в угол. Когти больше не украшали чёрные руки, да и черноту как смыло. Олег так и оставил руку сжимать накрахмаленный ворот, губы у уха. Он почувствовал жар почти сразу, терпкий и давно знакомый запах в воздухе. Произошедшее казалось невозможным, но Птица едва мог дышать, руками цепляясь за пустоту. — Отойди, — прошипел он, каблуком попытался наступить на ботинок Олега, но тот вовремя убрал ногу. Настал черёд ведьмака напирать. Он сильнее сжал ткань, она захрустела. Дыхание снова опалило кожу, губы коснулись острого кончика. — Неужели Серёжа не рассказал тебе, об этой маленькой особенности? — Издевательски выпалил Олег. Контролировать ситуацию было приятно, тем более иметь контроль над кем-то столь властным. Как брукса с перерезанным горлом: старается кричать, выпускать когти, но серебряный меч уже поднят над её головой. Птица громко сглотнул. Серёжа ему не рассказывал. Он запретил трогать уши почти сразу, не давая никаких объяснений. И как бы сильно этого не хотелось, Птица слушал столь глупый наказ. Ведьмак же бессовестно его нарушал. От каждого выдоха кожа горела, а внизу живота сводил тугой узел. Об этом ощущение Птица знал — иногда подглядывая за Серёжей, когда тот уединялся после тяжёлого дня. Ему всегда было непонятно, к чему эти телесные пытки, когда дышать невозможно, сердце вот-вот пробьёт грудь, и с каждой секундой становится только хуже, кровь стучит у висков, узел в животе почти что болит, а Серёжа все продолжает водить руками по телу, игнорируя все вокруг. — Однажды он показал в зеркале, как сжимает соски, — язык охотно развязывался, давая говорить все, что лежало на уме, — смотрел мне в глаза, улыбался и трогал. Между пальцев один, потом второй, — во рту было сухо, Птица размыкал губы, водил по ним языком, но это помогало лишь Олегу заранее почувствовать триумф, — потом по животу, а дальше сказал, что мне пора спать. Тогда было… так же, как сейчас, — Птица окончательно сдался, ударился головой о дерево стены. Кожа шеи натянулась, Олег взглянул на неё — покрылась розовыми пятнами, горела, будто в лихорадке. — И что же, тебе это понравилось? — Олег легко верил в то, что Серёжа мог так сделать. Он полюбил себя еще с детства, когда чумазый бездомный мальчишка сыпал его комплиментами. С возрастом это стало только сильнее, он обожал писать с себя картины и приглашал художников для этого. Поговаривают, во дворце после его «смерти» сожгли около сотни непристойных картин с его участием, а ещё сонтя куда-то пропала. По сравнению с этим, простые глядели на самого себя не казались новинкой, тем более в компании Птици Серёже явно было веселее. Птица издал звук, похожий на скулеж, зажмурил глаза и вцепился в руку Олега мёртвой хваткой. — Да! — Он попытался отстранить от себя ведьмака, но Олег плотно стоял, продолжая дышать у самого уха, — Что это за заклятие? Что вы со мной сделали? Это людская магия? Ведьмак, я убью тебя, обещаю, убью, если ты сейчас же это не снимешь, — грудь вздымалась часто, руки скребли кожу. Птица выглядел жалко и маняще одновременно. Было сложно поверить, что у него, внушающего страх каждому смертному, существа могут быть такие простые слабости. Но живое тело нельзя было поменять даже такому могуществу, его потребности необходимо было исполнять, и Олега привлекала идея научить этому Птицу. У него было прекрасное лицо Серёжи, отвратительный характер, который Олег все желал усмерть. Он, бывало, думал отрезать Птице язык, вот только боялся, что Серёжа расстроится, да и язык мог волшебно отрасти. Признаться, он рассматривал вариант, где Птица молчит, используя язык в иных целях, но никогда не думал о нем серьёзно. Страсть была поистине сильной эмоций, как и ненависть, ведьмака не удивляло такое желание. В один момент он хотел задушить Птицу, в другой почувствовать, как тот сжимается на его члене и хрипит от руки на горле. — Ты пробовал сделать так сам? — раздалось уже над другим ухом. Его Олег тоже облизал, взял кончик между губ. Ещё в детстве он играл так с ушами Серёжи, тот закрыл рукой рот, чтобы не кричать, а потом жаловался на мокрые штаны. Это был их способ выразить любовь, теперь же Олег так выражал превосходство. Птица застонал, прикусил губу. Руками он уперся в крепкую грудь Олега, но силы не хватило даже для того, чтобы вырваться из хватки. — Да! — Выдавил Птица из сухого горла, подаваясь ближе к губам. Когда Серёжа трогал соски, это было и на половину не так приятно, как то, что делал Олег, — перед зеркалом, у меня получилось, но, — языком Олега провёл по нежной коже за ухом, там жар давил ощутимей всего, — это стало невыносимо, я не знаю, как снимать это ваше проклятье! Я позвал Серёжу, а он только погладит портки между ног и отправил меня спать, — последние слова он выдохнул почти грустно. Олег отстранился от уха. Одной рукой коснулся точеного подбородка, ближе наклонился к губам. — Неужели ты ни разу за ним не поглядывал? — В это верилось слабо. Серёжа явно не хранил верность Олегу, да и зачем-то же устраивал представление у зеркала. Возможно, он ждал лучшего момента, возможно, незнание Птици всех тонкостей, возбуждало его, как возбуждает Олега. Возможно, Серёжа бы показал себя Птице полностью, просто ждал подходящего момента. Мысли о том, как Серёжа мог ласкать себя у зеркала, впиваясь в собственный взгляд, не оставили и толики рассудка. — Подглядывал, — все попытки открыть глаза Птица проваливал, то и дело закатывая их. Они все ещё горели жёлтым, но предательски выдавали всю слабость момента, — но это было невыносимо. Я не мог долго смотреть, я хотел убрать это, закончить… Серёжа делал только хуже, — первым сдался тот, кто в игру и не играл. Голова Птицы потянулся вперёд, он искал хоть что-то похожее на конец пытки, но нашёл только губы Олега. Горячие, влажные, в отличие от его сухих. Они начали целоваться, переплетая языки и губы тут же стали мокрыми от чужой слюны. О поцелуях Птица знал, он даже целовался с Серёжей в иллюзиях. От этого тоже щекотало внутри, но ни разу с такой силой. Серёжа не лез дальше, говорил, что всему свое время. — Показать тебе? — осталось поцелуем на губах. Глаза Птицы округлились, зрачки заполнили почти всю радужку. Опасный демон превратился в ручного птенчика, играть которым было так просто. Он выдохнул, подался вперёд, чтобы прижаться к телу. Слои платья не позволяли сделать близость ещё более жаркой, но тело само велело Птице вжаться пахом в бедро Олега. — Пожалуйста, сделай, — голос его все больше походила на голос Серёжи, — и тогда, так и быть, я попрошу Сережу помочь тебе с лошадьми.