Исповедь

Я сижу в исповедальне, стараясь собраться с мыслями, и все-таки никак не могу заставить себя говорить – мне просто не хватает слов, чтобы описать путаницу чувств внутри меня. Я не знаю, как начать; несмотря на то, что я давно взял за правило проговаривать все вслух, сейчас я даже не вполне уверен, могу ли я полностью осмыслить то, что происходит со мной и внутри меня. Да, я чувствую, как сильно изменился, но я едва ли это осознаю. Мое тело осталось прежним, – чтобы убедиться в этом, я разглядываю собственные руки, смиренно сложенные на коленях. Под кожей виднеются змеящиеся голубоватые вены, выпирающие косточки, проступающие на запястьях сухожилия – они выглядят точно так же, как и месяц назад. Но может быть, во мне произошла более глубокая перемена? Во что превратился я?.. …И найдет на тебя Дух Господень, и ты будешь пророчествовать с ними и сделаешься иным человеком… Слова из Священного Писания моментально приходят на ум, но успокоения почему-то не приносят. Пожалуй, я впервые в жизни никак не могу примириться с самим собой. Через некоторое время я отваживаюсь поднять взгляд – но я все еще не совсем уверен, какой ответ рассчитываю получить. Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей. Я больше не боюсь: Он со мной, Он внутри меня, и Его кровь течет в моих венах. Однако я никак не могу побороть любопытство, пробуждающее во мне некое чувство общности. Что чувствовал Он в момент воскрешения? Неужели и это правда чудо, описанное в Библии? Неужели это и правда то самое Возрождение, о котором так страстно мечтают все смертные? Он прошел через боль, страх и унижение, чтобы вознестись на небо, и я оказался человеком, способным повторить Его путь и познать Неотвратимое. Должен признаться, я не сразу это осознал. Даже примерно представляя, на что именно иду, я все еще не мог примириться с собственными догадками. Я не всегда понимал, что делаю; ужасный кашель, постоянная усталость и частые обмороки изматывали и пугали меня, но я знал, что Он никогда не оставит меня – ведь я был его верным учеником, последователем, может быть, даже адептом… Но кто способен оставаться спокойным, глядя в лицо Смерти? Я делал вид, что ничего не происходит, но мне не никак не удавалось скрыть нервозность, страх и дурные предчувствия, охватывавшие меня каждый вечер перед встречами с Райли, с этим упорствующим человеком, раздражающимся в ответ на каждое мое слово. И тем не менее, несмотря на растущий скептицизм и горечь, он показался мне чуть ли не родственной душой – впрочем, объяснить причину такого умозаключения, я, пожалуй, не смогу. Упрямец от природы, он пытался опровергнуть каждое мое слово; он намеревался доказать мою неправоту каждый раз, когда чувствовал, что загнан в угол. Его конвульсивные припадки гнева, изливавшиеся на меня, на самом деле были направлены на него самого. Я искренне хотел избавить его от этих эмоций, но он меня просто не слушал. Даже когда я попытался рассказать ему о происшествии с Ангелом и помочь ему оправиться от шока, он снова начал протестовать. Я всего лишь хотел объяснить ему, как обращаться с его новым даром, чтобы он мог… начать новую жизнь. Моя история его не убедила. Он отказался принять этот божественный дар, предпочитая наслаждаться чувством снедающей его вины – и это, судя по всему, казалось ему более привлекательным, чем восстание из пепла прошлого. Почему-то эта идея просто пришлась ему не по нутру, и он поторопился как можно скорее отмахнуться от нее. Но я знал, что он завидует. Люди совершают страшные преступления под влиянием алчности, эгоизма или по каким-то другим причинам, чаще всего разрушительным, и многие из них с легкостью заглушают муки совести, буквально выкорчевывая из себя даже намеки на раскаяние. Райли Флинн, оступившийся лишь единожды, не получил возможности забыться и избавиться от воспоминания, которое причиняло ему столько боли. Я сделал все что мог, пытаясь научить его, как избавиться от этой бесполезной эмоции. Ему стоило бы слушать внимательнее… Я вздыхаю и поправляю воротник. Краем глаза я замечаю небольшой синяк на запястье – вероятно, последствие короткой схватки с Джо Колли. Когда он крепко меня обнял на выходе из комнаты, я неожиданно понял, что не могу его отпустить. Слабый и опьяненный непривычным зрелищем, я, словно под гипнозом, вглядывался в переливающиеся паутинки, струящиеся по поверхности обновленных цветов, как будто у них кто-то выкрутил яркость на максимум. Мои и так обостренные чувства усилились еще больше. Я слышал, как Джо что-то бормочет, я видел его ужас и растущее отвращение в гаснущих глазах, но это только подстегнуло меня. Ошеломленный, я разглядывал расползающееся по полу бордовое пятно, и, как будто против воли, ощутил, что моя рука опускается на его затылок. Странное покалывающее предвкушение – и голод – как заряд тока прошибли мое тело, как только я услышал влажный чавкающий звук крови. Пальцы слиплись. Я отвел руку в сторону, чтобы насладиться роскошным красным цветом, который казался еще более ярким, чем цвет вина во время Причастия. Я смотрел на него как завороженный и не мог рассеять окутывающий меня алый туман. Он уже стоял на пороге смерти. Сам Господь повелевал моей рукой – это был акт милосердия. Как ему жить с этой невыносимой ношей, зная, как много страданий причинил другим людям? Задумавшись, я на автомате вытираю рот рукой: я никак не могу избавиться от затвердевающей корочки крови на губах, как будто я все еще сижу там, привалившись к стене, растерянный и совершенно сбитый с толку этой странной необходимостью, овладевшей мной и затмившей мой разум. Мое ужасное состояние, впрочем, ничуть не испугало Бев, которая и обнаружила меня на полу в луже крови рядом с разлагающимся прямо на полу трупом. Как никогда уверенная в собственных действиях, она осмотрелась, закрыла шторы и подошла ко мне. По-моему, она взяла меня за руку и что-то прошептала, пообещала лучшее будущее, но суть ее слов до меня не дошла: я думал только о тепле ее руки. Я отчетливо чувствовал, как пульсируют под ее тонкой бледной кожи сосуды, как по ним течет кровь. Я слышал ее пульс так хорошо, как будто ее сердце билось рядом с моим ухом. Ее шепот проломил стену оцепенения, когда она сжала мои окровавленные руки – и тогда я наконец заметил ее блестящие, вдохновленные глаза, подсвеченные необъяснимым восторгом. Она всем своим видом показывала, что готова принять мой грех и стать моей сообщницей. Ее пальцы окрасились красным, но она даже не попыталась их вытереть… Я прочищаю горло – продолжать мне трудно. Сомневаюсь, что у меня силы, чтобы признать очевидное: та ситуация, в которой мы все оказались, произошла исключительно по моей вине, из-за моего эгоистичного желания изменить мир и сделать его лучше. Если бы я сумел справиться с собой, этого никогда бы не произошло. Я… жалею о принятых решениях, но как я мог оставаться в стороне, зная, что она страдает от деменции, и ее состояние постоянно ухудшается, подталкивая ее к краю пропасти? Ее глаза равнодушно скользнули по моему лицу, она меня не узнавала. Ее дрожащая рука ухватилась за кровать в попытке поднять худое, изможденное тело. «Отец, – начала она извиняться, – мне жаль, что я не хожу в церковь». Я жестом попросил ее успокоиться и начал зачитывать стихи из Священного Писания по памяти – и я еще никогда не вкладывал в это привычное занятие так много усилий. Она превратилась в развалину, в живые руины, которые существовали в постоянном ужасе внешнего мира. Ее дочь, Сара, пыталась защитить ее, но ее профессиональных навыков было явно недостаточно: даже лучшие доктора не могут вылечить подобное заболевание. Это – божья кара за единожды совершенный грех. Но если это и в самом деле божья кара за то, что мы сделали, почему она должна быть такой разрушительной, такой сильной и, хуже всего, настолько стремительной? Болезнь пожирает ее изнутри, стирает все воспоминания, которые она так долго хранила. Почему мне удалось избежать этого и остаться целым и невредимым? Почему она должна нести эту ношу в одиночку, не имея никакой надежды на лучшее будущее? Почему ее дочь вынуждена торчать на этом острове вместо того, чтобы строить свою карьеру где-нибудь на материке? Мои вопросы остались без ответа, и я буквально чувствую закипающий внутри гнев. Это должен был быть я. Я не могу отмотать время назад и посмотреть в прошлое, но в моих силах помочь ей. Пойду ли я против воли Бога, если подарю ей немного больше времени, дам ей второй шанс? Будет ли моя попытка вернуться к коротким моментам райского спокойствия и идиллии эгоистичным и сентиментальным импульсом? Я чувствую соблазн сказать нет, и даже не ищу никаких оправданий. Перекрестившись, я выхожу из исповедальни и бросаю взгляд на изображении Девы Марии. Господь – мой свет и мое спасение: кого мне бояться? Господь – крепость жизни моей: кого мне страшиться?