неправильный

У Сэнфорда сильные плечи, широкая грудь и рельефный торс. Сэнфорд красивый настолько, что насмотреться невозможно. Деймос даже не пытается. Смотрит, кажется, постоянно и глаз оторвать не может даже на миссиях; даже когда они окружены десятками — а его воспалëнному мозгу порой кажется, даже сотнями — агентов; даже когда сам он — на волоске от смерти. На него невозможно не смотреть. Конечно, Деймосу это выходит боком. Конечно, невнимательным быть нельзя, потому что оступится он — оступится и напарник, а этого допускать никак нельзя. Но он не может — хоть раз в день, хоть на секунду мазнуть взглядом по сильным рукам, которые замахиваются для очередного мощного удара крюком. Потому что Сэнфорд — невозможно красивый. Кто ему вообще разрешил ходить без рубашки? Будь воля Деймоса — он ввёл бы штраф на хождение без рубашек, потому что грудь у Сэнфорда широкая и крепкая, потому что у Дея каждый раз руки чешутся провести по ней самыми кончиками пальцев, огладить, сжать, а потом расцеловать каждый миллиметр, каждую клеточку загорелой кожи. Док говорит, что он стал невнимательным. Что в Неваде такие, как он, долго не живут, и если он и впредь будет отвлекаться на миссиях… Деймос дальше не слушает. Видит, каким восхищëнным взглядом Док смотрит на Хэнка — чуть ли не боготворит его. Куда ему до него. Хэнк — машина для убийств, точный, быстрый, ловкий, сильный, не чувствующий ни боли, ни страха. Идеальный в глазах их начальника. Деймосу ни за что таким не стать. У него слишком тонкие руки, слишком худое тело, одна нога вообще длиннее другой. Нелепое пламя из пальцев, которое годится разве что на то, чтобы поджигать сигареты, которые он курит в невообразимых количествах. Наверняка Хэнк нашёл бы этой способности куда более полезное применение. Док бы его похвалил. Док его всегда хвалит. Иногда Деймосу хочется перерезать к чертям все провода в его кабинете. Конечно, безвылазно сидеть в компьютере и писать коды любой дурак сможет, посмотрел бы на него Дей, когда он, весь потный и грязный, будет одной рукой отбиваться от агентов, потому что вторая, увы, прострелена. Конечно, Хэнк идеальный. Док не раз говорил, что на войне нет места чувствам — только логика и холодный расчёт. Хэнк наверняка ничего не чувствует. А если и чувствует — то, наверное, к каким-нибудь шикарным женщинам из дорогих ресторанов, в которых они — ужасно редко — бывают. Конечно, ведь у Хэнка не встаëт на своего напарника. На войне нет места чувствам — а Деймос напичкан ими до предела. И ладно бы это была простая похоть — просто дрочка, просто способ сбросить напряжение после особенно сложной вылазки. Просто чьи-то руки, чьи-то губы, чьи-то размытые очертания, бесконечные безликие фигуры, ласкающие тело, — это нормально. А у Деймоса красные строчки перед глазами бегут, и все слова — его имя. Сэнфорд везде: плечом к плечу на миссиях; в соседней душевой кабинке; за стенкой, спящий, когда он отчаянно пытается уснуть и прекратить воображать светлое будущее — обязательно вместе, обязательно вдвоëм, где войны нет и небо снова голубое-голубое, без единого облачка. Сэнфорд в его снах — нежно целует, Сэнфорд в его фантазиях — яростно ласкает, отчего Деймос нескончаемо стонет, а потом бежит в ванную отмывать липкие руки и живот. Это неправильно, это ненормально, это мешает миссиям и концентрации, а потом Док его ругает. Деймос хочет выжечь эти чувства сигаретами, выпустить вместе с кровью из ран, отобрать у Форда крюк и выкорчевать из груди сердце — а потом бросить к его ногам. Пусть он растопчет его, раздавит, пусть лучше задушит его голыми руками — Дей даже рад умереть так. Только пусть всё закончится. Деймос ведь многого не желает — он хочет быть как Хэнк — бесчувственным и сильным, не знающим боли и терзаний от блядской невзаимной любви к лучшему другу.

***

Сегодня на миссии Сэнфорду простреливают плечо. Деймос в начале даже не успевает испугаться — повсюду бой, кровь и трупы, а Форд кричит ему о противниках сзади, и Дей в ярости стреляет в троих, даже не целясь. Когда комната пустеет от живых и наполняется мëртвыми телами, он подхватывает тяжело охнувшего Сэна под руку и вытаскивает из пекла в прохладный вечерний воздух. Дотаскивает его до базы, наверное, только на адреналине, потому что, когда входная дверь открывается и Форд падает в руки встревоженному Доку, Деймос чувствует, как от усталости и страха подкашиваются колени. Пока Док аккуратно ведёт Форда в свой кабинет, чтобы — Дей знает — залечить серьёзные раны, он с ужасом наблюдает, как после каждого шага за его напарником тянется кровавая дорожка. Он давно не видел Сэнфорда раненым. Тот всегда был более внимательным, более ответственным, более сосредоточенным, более… Просто более. Лучше. Лучше Деймоса, лучше Дока с его дурацкими компьютерами, даже лучше вечно идеального Хэнка. Неужели с таким может что-то случиться? Неужели такой может умереть? Дея внезапно охватывает паника. Стискивает холодной рукой горло и перекрывает кислород. А если в рану попал осколок? А потом что — заражение крови, ампутация? А если Док не успеет? Что если окажется слишком поздно? Множество «если» вертятся в голове, вспыхивают перед глазами надоедливыми белыми точками, вгрызаются в мозг и не отпускают ни на секунду. Если, если, если… Если Сэнфорд умрëт? У Деймоса даже от мысли об этом мутнеет перед глазами, голова кружится и начинает тошнить. Он хватается руками за стену, чтобы не упасть, и считает собственные вдохи и выдохи, пока наконец не чувствует ощутимый тычок в плечо. Тут же вскидывает голову, испуганно озирается по сторонам. — Мелкий, ты тут сколько стоишь уже? Час, два? Только сейчас он замечает Хэнка — видимо, только вернулся — уставшего и чуть хромающего, но по-прежнему противно ухмыляющегося. Он терпеть не может эти его постоянные улыбочки. Впрочем, Деймос действительно не знает, сколько уже тут стоит. Он сбился где-то на восьмистах, пока считал, и просто начал глубоко дышать в попытках успокоить взбесившееся сердце. Хэнк, видимо, заметив его подавленный взгляд в сторону кабинета, хмыкает и больно хлопает ладонью по плечу. «Это просто поддержка», — твердит себе Дей, потирая ушибленную руку. — Да не парься ты так, Док быстро его подлатает. Будет как новенький. Хэнк скупо улыбается и уходит. Деймос тоже решается наконец уйти.

***

Бессонница его частый друг, но сегодня он не заснëт ни под каким предлогом, пока не убедится, что Сэнфорд в порядке. Пока не увидит, что его плечо снова здоровое и сильное и ничего не угрожает его жизни. Он оставляет дверь в комнату приоткрытой, чтобы поймать момент, когда Форд выйдет из душа: оттуда уже минут сорок слышится шум воды. Дей судорожно размышляет, что скажет. Он не уверен, что то, что ему хочется сделать, — вообще нормально. Друзья так не делают. Друзья, наверное, только переживают и ложатся спать, а на утро коротко обнимают и сообщают, что очень рады, что выжил, что сегодня снова на миссию и как здорово они снова вместе там всех перестреляют. Друзья не набрасываются с порога с поцелуями и слезами, друзья не хотят уснуть в обнимку и лежать так часами, пока за окном глупые люди играют в глупую войну. Деймос просто ненормальный, вот и всё. Неправильный. Да, наверное, так. Может быть, ему сходить к врачу? Рассказать, что он совершенно не знает, как встретить лучшего друга после ранения. Что ему безумно хочется сначала обнять, а потом поцеловать так крепко и страстно, что они оба задышат прерывисто и шумно. Доктор наверняка покачает головой, что-то запишет в его медкарточке и пропишет горькие таблетки. А по пути домой Деймос прочтëт диагноз — всего одно слово, выведенное уверенной рукой специалиста. Неправильный. Пока он думает, не замечает даже, что уже стоит около двери в ванную, а потом его внезапно обдаëт влажным жаром и запахом травяного шампуня. Сэнфорд перед ним — в одном полотенце, чистый и расслабленный, а главное — совершенно здоровый. Только разве что на правом плече виднеется маленький свежий шрам. Но Деймос обещает себе, что будет целовать его до тех пор, пока он станет совсем незаметным на фоне загорелой кожи. В уставший мозг медленно приходит осознание — Сэнфорд жив, и с ним всë хорошо. Он стоит перед ним, немного удивлëнный и порозовевший от горячей воды, а у Деймоса мысли в голове плавятся, и во рту пересохло, словно в горло насыпали каменной крошки. Хочется сказать так много. Рассказать, как переживал, как боится, что он умрëт, как сильно он его… — Дей? Всё в поряд… Деймос прерывает его совершенно неправильно, совершенно ненормально и ужасно — кладëт Форду руки на плечи, тянет на себя и прижимается губами к чужому рту. Зажмуривается так крепко, что единственные мысли в голове остаются только о его губах — немного горьких после лекарств, влажных после душа, горячих от пара — идеальных. Дей целует его, кажется, целую вечность, прежде чем испуганно отрывается и отшатывается назад. Сэнфорд стоит с выпученными глазами, растерянно трогает пальцами губы, непонимающе хлопает ресницами, пока щёки его окрашивает алый румянец. «Наверное, это от злости», — мелькает мысль и тут же испуганно исчезает, потому что в голове у Деймоса сирена и бегущая строка вопящих красных букв. «блять-блять-блять» Он идиот! Он чёртов идиот, раз позволил такому случиться! Что теперь Форд подумает о нём? В голове всплывает воображаемый диагноз воображаемого врача, который Дей уже принял как должное. «Неправильный» Вот о чём подумает Сэнфорд, вот какой Деймос на самом деле. неправильный неправильный неправильный Удары в дверь словно в параллельном мире. Дей не слышит, у него в голове — сплошной шум и сплошные «неправильный», пока он не понимает, что шепчет это вслух. — Деймос, что случилось? Открой мне! Что случилось?! Деймос просто ненормальный, с этим ничего не сделаешь. — Дей, открой мне! Дей! Удары становятся реже, но настойчивее. Деймос внезапно понимает, что Сэнфорд наверняка колотит в дверь одной рукой и уже ужасно устал и хочет спать. — Я ненормальный, Форд, слышишь? Я неправильный! Уходи! Забудь всë и просто уходи! Внезапно удары стихают и слышится приглушённый смех Сэна. Смеётся? Правильно, пусть лучше смеётся. Он не выдержит, если Сэнфорд отвернëтся от него. А может, и отвернëтся. Сначала посмеëтся как следует, а потом раз и навсегда вычеркнет из списка друзей. И тогда Деймос снова станет никем, как четыре года назад, когда они только познакомились. Но тогда Форд неуверенно улыбался ему и протягивал руку, а теперь… Хорошо, если просто будет игнорировать. — Я неправильный… неправильный… — шепчет Деймос сквозь набежавшие под ресницы слёзы. — Я неправильный, Форд, — чуть громче, — просто уйди и оставь меня. Я пойму, если ты… — Дей, пусти меня, прошу! В конце концов, это моя комната! И правда. А он и не заметил, что юркнул сюда в глупой попытке спрятаться, сбежать, укрыться от чужого взгляда. Нет, у него не хватит сил встать и открыть дверь. Что он скажет? Что это шутка? Не очень удачная, раз она затянулась на… На сколько? Когда Сэн перестал быть сначала просто напарником, а потом просто другом?.. Сэнфорд за дверью опасно затихает, и Дей даже обернуться не успевает, скованный страхом, — сначала слышит странные звуки, словно кто-то пытается взломать дверь, потом полоска тусклого света падает рядом с ним на пол, а затем он слышит шаги. Каждый — как выстрел в голову в русской рулетке, неизбежно приближающий к неминуемой смерти. Когда пол скрипит совсем рядом, Деймос не выдерживает и закрывает глаза, шепчет обречëнно, на грани слёз: — Я неправильный, Форд. Неправильный. Сильные руки разворачивают его, утыкают в плечо, треплют по спутанным волосам. Сэнфорд — такой невозможно красивый и идеальный — поднимает его лицо и наклоняется так низко, что он чувствует душистый запах его влажных волос. — Знаешь, Дей, — шепчет он, и робкая улыбка — совсем как четыре года назад — расцветает на его уставшем лице, — про меня тоже можно сказать «неправильный».