(Не)живые

Пустой взгляд столь абсурдно сочетался с этой живой карей бездной. …проходя мимо рябящих в глазах своей грязной белизной коек, Нань Фэн едва уловимо сдерживал дыхание. Едва уловимо, потому что за месяцы, почти два года работы военным врачом, запахи крови, гноя, медикаментов и смерти, казалось бы, впитались в его кожу, перемешались с дыханием, лишили возможности воспринимать что-то помимо этой извечной борьбы смерти и жизни – здесь, в военном госпитале. Прищуривая глаза, сквозя скользким взглядом давно ставшие привычными раны и увечья, Нань Фэн раз за разом будто возвращался мыслями в теперь кажущееся таким далеким прошлое. Когда он, еще юный, бесконечно юный, в сравнении с собой теперешним мальчишка принял решение остаться в тылу, вместо того, чтобы присоединиться к военным действиям. Это решение, по правде говоря, едва ли принадлежало ему: будучи взращенным в семье потомственных медиков, желание Нань Фэна стать солдатом быстро было остужено суровым взглядом отца (которого Нань Фэн безмерно уважал) и неутешающей статистикой, согласно которой в связи с отбыванием на фронт львиной части мужского населения, квалифицированных врачей оставалось мало. Ничтожно мало. Что ж, Нань Фэн всегда желал приносить пользу. И его поле битвы пестрило грязной белизной, закупоренными склянками, хранившими в себе живительные, но такие ускользающие минуты жизни или, по меньшей мере, облегчения, хриплыми криками и гортанными проклятиями. Удушало ли его все это? Безусловно. Пожалел ли он о своем долге? Ни единого раза. Огибая противно скрипящие койки, слушая краем уха хриплый, надрывающийся кашель, Нань Фэн то и дело обращал свое внимание на какого-то щуплого парнишу, торопливо благодарящего его вкрадчивым шепотом или же мужа постарше, зовущего его полухриплым «сынок», стараясь не пропустить ни одного нуждающегося в его внимании. Будучи единственным врачом на этот госпиталь, являющийся своего рода дочерним от госпиталя его отца, Нань Фэн порой чувствовал, как его медленно, но верно разрывают на части просящие, голодные, изувеченные руки, игнорируя то, сколь велико количество нуждающихся в его помощи и сколь необходимо ему не обделить пресловутой помощью по крайней мере большую часть из них. Мог ли он винить их за это? Если бы у него хватило на это совести, да. В очередной раз выслушав отчет о самочувствии очередного солдата – мужчины средних лет с выбритым затылком – он уже собирался двинуться вперед, как полуобрывочный шепот торопливо сообщил ему о том, что на койке напротив, совсем в углу, притаился новый пациент, совсем молодой, буквально сегодня утром доставленный из Восточного фронта. Короткая благодарность почти сорвалась с губ Нань Фэна, но повисла в воздухе, словно бы цепляясь одной рукой за обрыв. Стоило ему наткнуться на пустой, словно бездонный вакуум, выжженый, столь упадочно знакомый взгляд карих глаз. Светло-карих, неживых, до удушья знакомых глаз. Неодушевленная пустота поистине абсурдно сочеталась с яркой карей радужкой, в глазах Нань Фэна это несочетание было ни сколько непривычным, сколько шокирующе отрезвляющим. Привыкший видеть в светло-карих, столь выразительных прежде глазах дерзость и насмешку, он не сразу осознал правдивость происходящего. И только спустя мгновение по его венам разлилась какая-то неприятная горечь, словно бы встречать Фу Яо здесь и сейчас было для него тем еще испытанием. - Я ваш лечащий врач, главный врач этого госпиталя, - произнес он, наконец-то поравнявшись рядом со злосчастной койкой. Отчего-то испытывая удушающую нервозность, он резковато произносил слова, каким-то шестым чувством понимая, что желает вывести Фу Яо из себя, задеть, оскорбить, что угодно, но чтобы он вышел из себя, ответил, нарвался на кулак, вылетел из больницы к чертовой матери, но не смотрел этим мертвым взглядом, вернее, не прожигал ему, Нань Фэну, внутренности этим убийственным ничем, которое абсолютно точно должно было являться миражом. Пустой иллюзией, померещившейся ему от хронического недосыпа и практически непрерывной работы. – Если вас что-то заинтересует, вы можете обращаться ко мне по всем вопросам. Я вижу у вас проблемы с рукой… Его слова – бесплодная капля влаги, едва ли способная по-настоящему воздействовать на эту палящую под смертоносным солнцем пустыню. Только сейчас, когда реакции на его слова не последовало, Нань Фэн сложил пальцы вдвое, слегка покрутив ими прямо перед носом своего безжизненного собеседника. Дернувшись столь внезапно, чем заставил сопровождающую Нань Фэна медсестру легонько вскрикнуть, а самого его отшатнуться, Фу Яо наконец-то уставился прямо на него, и в этой иссушенной карей бездне он вдруг на долю мгновения разглядел прежнего Фу Яо – порывистого, резкого, такого недоверчивого к людям. Нань Фэн бы почти успокоился. Если бы не тот почти первобытный страх, куском льда застывший на дне этих прежде бурлящих карих омутов, словно замораживающий их, отравляющий. Нань Фэн видел подобное раньше, но те омуты были ему не знакомы. Поэтому, наверное, когда он заговорил привычные и довольно частые слова, его, обычно уверенный голос дрожал: - Все позади. Т-ты находишься в госпитале. Здесь тебе ничто не угрожает… Вид Фу Яо был столь взъерошен и напряжен, что Нань Фэн ничуть бы не удивился набросся он на него с кулаками. Но после успокаивающих слов каряя поверхность резко разгладилась, столь неожиданно, что сжавший было кулак Нань Фэн механически его разжал. В глазах напротив отпечаталось удивление, когда Фу Яо четко, будто стараясь убедить себя произнес: - Нань Фэн… Упавшее сердце Нань Фэна испытывало смешанные чувства. Облегчение от того, что тот его узнал. И затаенную горечь, потому что узнал он его только лишь сейчас.

***

Вновь они встретились только в послеобеденное время. Фу Яо несколько успел отойти от первого шока и теперь молчаливо сидел в углу палаты, не заговаривая ни с кем, напряженно хмуря свои брови то ли от боли, то ли от природного нрава. Стоило завидеть Нань Фэна он резко вскинул голову, уставившись на своего старого знакомого с каким-то странным возбуждением, которое столь не сочеталось с его недавней апатией, что вызывало у врача скорее тревожность, чем опасение. - Так вот ты где, значит, - проговорил он некоторое время спустя, пока Нань Фэн внимательно осматривал его левую руку. Периодически Фу Яо морщился, иногда – шипел, но вскрикивать считал ниже своего достоинства. Такой же гордый и упрямый, как и всегда. – Так и знал, что тебе не хватит мужества… ай! – не удержавшись, резко вскрикнул Фу Яо, дернувшись, уставившись на Нань Фэна с лютой злобой, когда тот затянул повязку без предупреждения резко. Нань Фэн в ответ слегка оскалился: разумеется, он сделал это нарочно. В конце концов, солдату не зазорно и потерпеть, а желание стереть спесь с лица давнего неприятеля детства, стоило вновь столкнуться с ее проявлением вспыхнуло ярче сухостоя. - Мужество вовсе не равно безрассудству, и уж тем более безответственности, - сквозь зубы прошипел Нань Фэн, стремясь задеть в ответ не менее болезненно, чем пресловутую повязку. – Это только таким как ты всегда было лишь бы погеройствовать… лишь бы доказать, что чего-то в этой жизни да стоишь… Я же понимаю в чем состоит мой долг, - продолжал он, в упор смотря на замершего собеседника, в чьей неподвижности ощущалось нечто от разъяренного хищника, притаившегося перед предстоящей битвой. – Если бы не я, многих здесь присутствующий спасти бы не удалось, - понизив голос, произнес он едва ли не по слогам. – Это тебе всегда было лишь бы пойти наперекор общественному мнению, что не сделаешь, для удовлетворения эго, не так ли?... - Погеройствовать?! – резко выплюнул Фу Яо, крепко сжав кулаки, на его светлом лбу отчетливо вспыхнула жилка. Карие омуты на мгновение вспыхнули прежним огнем, но уже в следующее потухли как свеча, и это было столь неожидаемо от Фу Яо, которого Нань Фэн знал, что на мгновение он даже вскинул брови от удивления. – Что ты вообще знаешь?... – прошептал он, отчего-то отводя взгляд, и карие глаза будто задернулись мутной пленкой. Как в мгновение их первой встречи здесь. Первым порывом было промолчать, но то ли по отточенной с детства привычке, то ли от задетого самолюбия – этого Нань Фэну хотелось меньше всего. - То, что ты все такой же, - коротко ответил он, поднимаясь на ноги. Вслед ему не было слышно ничего – ни презрительного шипения, ни яростных окриков, и, обернувшись всего-то на жалкие пол-оборота, Нань Фэн невольно сжал руки в кулаки, кляня себя за подобное проявление слабоволия. Вот только Фу Яо едва ли обратил на это хоть каплю своего внимания. Его тело едва уловимо дрожало, будто от озноба, а взгляд светло-карих глаз был столь расфокусирован, что почти граничил с тем, что называют стеклянным. Ненадолго замерев, Нань Фэн ощутил короткий укол неудовольствия от самого себя. Не пристало врачу, в котором нуждаются раненые, позволять себе столь бессмысленное времяпрепровождение. - Пациенту хуже, - одернул он проходящую мимо медсестру. – У него озноб. Вы знаете, что делать, - сопроводил он свой наказ строгим взглядом. И, стараясь не оглядываться больше, поспешил в следующую палату. Ему не хотелось уделять именно этому пациенту слишком много времени. Подобные шоковые состояния были отнюдь не редкостным явлением в этих стенах, заслуживал ли Фу Яо подобного внимания? Определенно нет. Пусть и скрепя сердцем, но Нань Фэн мог бы дать себе только такой ответ.