как-то тёмной ночью..

В воздухе растворяется сдавленное шипение восьмого, которое ощущается уж слишком болезненным, а затем следует глубокий вдох, на момент показавшийся очень громким. — прости, пожалуйста...я могу остановиться...— зонтик медленно дышит, нежно выводя на бедре партнёра милые узоры, — тебе очень больно?.. — агх.. к чёрту, давай, входи уже скорее — прижимает запястье к лицу, всеми силами стараясь скрыть розовые щёки в сумраке — ты же хотел сверху? А я согласился, потому что знал, на что иду. Его грудь ходит ходуном без остановок, пока он сам старался выровнять нарушенный ритм дыхания, иногда специально замедляя вдохи, может, чтобы успокоить себя, а может, чтобы успокоить трефового, который от нервов кусает губы, наблюдая за жалкими, по мнению Пика, движениями, и чересчур тихо бормочит какие-то заботливые глупости. — это твой первый раз в ана– — замолкает, одновременно густо краснея алым, — в роли принимающего...я могу подождать, мне несложно. Я не хочу причинить тебе боль и неудобства — уныло склоняет голову вперёд, скрывая глаза цвета неба за светлой чёлкой, извиняясь часто-часто. Желтоглазый только издаёт тихий смешок, и то давшийся очень тяжело, от чрезмерной заботливости своего вроде-парня-а-вроде-друга, слабо сужая глаза, чтобы развидеть красивые очертания лица возлюбленного. Тянет свою тонкую руку к его шее и тянет на себя, вниз. Даже в темноте их губы находят дорогу к друг другу, впиваясь страстным поцелуем. Им не нужен яркий свет, чтобы осознавать происходящее, не нужны девушки, чтобы получать наслаждение, и не нужны презервативы (я тут имею ввиду лишь риск беременности, не надумайте). Всё, что им нужно – это они сами и никто другой. Языки сплетаются в мокром танце, от которого сердце стучит, как бешеное, а воздуха снова, уже в какой раз, начинает не хватать ни первому, ни второму. — перестань бубнить и вставляй быстрее, — отпускает чужие губы, напоследок кусая нижнюю из них. — но только скажи, если будет больно, хорошо?..— прижимается своим лбом ко лбу любовника, устанавливая точный зрительный контакт. Король только цокает, крепко обвивая стройными ногами бёдра голубоглазого, а руками тянется к мокрой шее и, наконец, притягивает к себе. Сразу об этом жалеет, потому что из горла вылетает громкий, но при этом приятный, стон, обрывисто отскакивающий от толстых стен, ибо размер зонта сам за себя говорит, да и теперь эта махина в нём..в девственном анусе. Слюна застревает в горле, словно ей что-то там мешает, в глазах всё размывается от подступающих слёз, в то время, как с висков стекает горячий пот. А знал ли он, насколько эта боль адская? — боже...— выдыхает, стискивая ладонями разгоряченную шею, — ну у тебя и агрегат... — ах, не говори такое! — утыкается в чужую шею носом, издавая что-то похожее на писк — это смущает...— шепчет совсем рядом с ухом, почти касаясь его губами. — тебя..смущает только это слово? — с издёвкой тянет слова, в золотистых глазах сверкает сомнительный блеск — это тебя не смущает? — отпускает чужое, но до жути родное тело из своей хватки, пошире раздвигая ноги, — как тебе вид? Голубой как-то странно смотрит первые секунды, кажется, пытается привыкнуть к темноте, а уже после сводит его ноги вместе, бурча что-то про плохое поведение. — ты меня с ума сводишь..хватит..— слова срываются одновременно с вздохом, снова больше напоминающие писк. Фиолетовый несколько раз подшучивает над стесняшкой зонтиком, за что получает в жопу раз, потом два, и три.. от следующего, резкого движения выгибается красивой дугой, пока лунные лучи скользят по худому телу, заставляя младшего краснеть при виде манящей картины. — прекрасен..— выдыхает валет, отчего и возбуждается сильнее. Толчки становятся резкими, размашистыми..да думал ли кто-нибудь, что сам зонтик, трефовый, боязливый валет может быть таким резким в постели? Пиковый громко дышит, не отвечает, привыкнуть к подобному достаточно тяжело, но не для него, ведь он — король винни (пики – винни, однородно), ни за что не начнёт плакать, как сучка, скулить от чрезвычайно быстрых движений и просить кончить! Ни–ког–да! Ха-ха...наивный.