В поле один не воин

             Архонтово негодование обрушивается на Инадзуму с небес проливным дождём. Вода стекает сплошной завесой по полям сандогасы и закрывает весь обзор, так что Казуха идёт, глядя под ноги, почти по мышечной памяти - здесь повернуть налево, пройти выше по деревянному мостику, от него минут пять прямо - и снова налево...       И вот перед ним порог знакомой хижины. Тот, который он болезненно оставил, когда бежал из Инадзумы, который видел точно таким же в самых светлых и спокойных снах, или охваченным пламенем, избитым каблуками чужих военных сапог – в худших кошмарах.       Казуха переводит дрожащее от волнения и холода дыхание и заносит над дверью кулак. Один стук - три быстрых стука - и ещё один стук. Их условный код, придуманный ещё в самом начале войны, известный только им двоим.       Дверь отпирается.       Горо смотрит широко распахнуто и будто неверяще, а хвост вдруг резко дёргается и бьет по дверному косяку. Казуха даже и не пытается сдержать улыбку – генерал до бабочек в животе умилителен, но прежде всего – это его старый верный друг, и от их встречи теплеет в сердце и в сознании затихает буря. – Я вернулся.       Горо отмирает, вздрагивает, почти выкрикивает: – С возвращением! – и начинает суетиться.       Казуха разувается, но не проходит дальше порога; позволяет снять с себя шляпу, насквозь промокший хаори, бросает неаккуратно куда-то в сторону меч и, уже аккуратнее, кладёт на табурет походный узелок. Смотрит на Горо, тот смотрит в ответ. Слишком тепло, слишком хорошо на душе.       Слишком спокойно для того, кто прибыл на родину в разгар войны, кто завтра шагнёт в самый её эпицентр и навряд ли сумеет живым оттуда выйти.       Но Горо так очаровательно бегает вокруг него, затаскивает в дом, тараторит что-то про сменную одежду, печку и "сейчас я быстро чайник поставлю а то ты простынешь ведь", что у Казухи забываются все тревоги.       Горо усаживает его на табурет поближе к очагу, подкидывает в огонь несколько поленьев, приносит сухую одежду и выходит, пока Казуха переодевается. Затем возвращается с полотенцем – и только тогда бросается на шею.       В доме у Горо тепло-тепло, но его объятия ещё теплее. Казуха отогревается, расслабленно нежится в родных руках, следит из-под приопущенных век за быстро виляющим хвостиком. – Наконец-то ты дома. – Горо напоследок стискивает Казуху в объятиях покрепче, и отпускает. Снова усаживает на табурет и принимается полотенцем промакивать волосы. – Да. Я скучал. Всё это время только и мечтал о том, чтобы снова к тебе вернуться.       Горо тихо смеётся и наклоняется, чтобы поцеловать влажную светлую макушку. Казуха запрокидывает голову назад, и Горо осыпает лёгкими поцелуями поочерёдно лоб, переносицу, кончик носа и, немного тушуясь, останавливается в уголке губ. Казуха млеет в тёплой ласке, расслабленно-доверчиво закрывает глаза, жмётся спиной к груди. Наконец-то он дома.       Когда эйфория от первой за долгое время встречи спадает, проявляется непорядок в настроении Горо. Он заботливо провожает Казуху помыть руки, греет суп и разливает по мискам, но в его резковатых, путаных движениях сквозит что-то похожее на тревогу. Когда он моет посуду, мокрая тарелка выскальзывает из его нервно подрагивающих рук, но её успевает подхватить Казуха. Вытирает насухо кухонным полотенцем, пробегается в памяти по событиям вечера, чтобы найти какое-то объяснение.       Казуха вообще чуткий и внимательный к чужим чувствам, но если это касается Горо – то особенно. Вот и сейчас он замечает это и осторожно пытается разговорить. – Мой милый друг, я на твоей стороне. Ты можешь открыться мне, я же вижу, что-то гложет тебя.       Горо вздыхает. Его читают как открытую книгу все, кому не лень, но Казуха прав. С ним проявление слабости не кажется жалким, да и врать ему Горо бы не смог, даже если бы и захотел. – Я напуган, – отвечает он спустя короткую паузу. Вытирается поданным Казухой полотенцем, садится, складывает руки на стол и упирается взглядом в сцепленные в замок пальцы. Казуха садится рядом. – Да, Горо, я вижу. – Я правда сильно напуган, Казуха, – его голос начинает дрожать, и сердце Казухи протыкается остриями тысяч стрел. Это больно. – Ох, дорогой...       Казуха тянется к Горо руками, обвивает шею, укладывает его голову себе на плечо и легко проводит ладонью по волосам. Молчаливый жест, которым Казуха передаёт, что он рядом, он слушает и готов к продолжению. Что он защитил бы его от любой угрозы, забрал бы себе его боль, залечил бы сердце, если бы только мог.       Но он не может, и поэтому просто прячет чужое лицо в изгибе своей шеи и в ласке ладоней. – Похоже, грядущая битва будет финальной. – Да, и мы шли к этому очень долго. Всё будет в порядке, Горо. Ты готов, твои солдаты готовы. Мы справимся. – Да, но... – он тяжело вздыхает, выбирается из объятий и опускает голову на стол. Его уши поникают, пальцы снова сцеплены в замок до побелевших костяшек, и у Казухи что-то болезненно сжимается в груди. – Мы очень много вкладывались в эту войну. Я потерял так много товарищей, доверившихся мне. И... теперь...       Мышцы плеч Горо напрягаются, его хвост непроизвольно нервно дёргается. Видимо, он набрёл на наиболее тревожащую сейчас мысль. – Я не знаю, просто... Мне кажется, игра не стоит свеч. – Горо, все те жертвы не были напрасны.       Горо рывком поднимает голову и впивается пронзительно режущей бирюзой в глаза Казухи. – Сейчас я говорю о тебе, Казуха. Не приходи на бой завтра, нам не нужен такой риск.       Ох.       Вот оно что. – Нет, постой. Это не совсем то, как я хотел это сказать, – Горо устало закрывает глаза и трёт переносицу, пытаясь собраться с мыслями. – Нет, нет, я понял тебя. Я настолько некомпетентен, что ты не можешь положиться на меня в бою. Справедливо, мой друг, хоть, право, и весьма неожиданно, – Казуха не хочет звучать обиженно, он, на самом деле, и сам признаёт, что генерал отчасти прав. Однако всё же... – Чего?! – бирюзовые глаза снова распахиваются, а уши напряжённо встают торчком.       Казуха осекается – Горо снова выглядит испуганно. Что в их разговоре идёт не так? – Нет, Казуха, погоди, ты не так понял... Я разве когда-то давал тебе повод усомниться в твоих боевых навыках? – он выглядит абсолютно потерянно, и Казуха теряется тоже. Всегда славившийся непоколебимым спокойствием, он имеет огромную слабость в лице генерала Ватацуми, и временами всплески чужих эмоций полностью лишают его контроля над своими. Как сейчас, например. – Ох, Горо, я расстроил тебя? Прости, я не- – Подожди!!! – глубокий вдох и выдох. Горо решает взять ситуацию в свои руки, пока их эмоции не заполонились хаосом волнения друг за друга. Необходимая для лидера черта, но она всегда вызывает восхищение у Казухи. – Какая глупость. Взрослые же люди. Позволь я объяснюсь, я не усомнился в тебе и не сомневался никогда, я попросту не мог бы.       Казуха кивает, не то соглашаясь, не то призывая к продолжению. В конце концов, он прав: за столько лет дружбы у них было предостаточно поводов убедиться в мастерстве и силе друг друга.       Горо переводит дыхание, прежде чем отпустить с души признание: – Просто я взволнован. Даже не так, я до ужаса перепуган, Казуха. Ты уже пострадал сильнее, чем кто-либо из нас. Я не могу позволить тебе вернуться на поле боя. Я не могу позволить кому-то навредить тебе снова.       Горо никогда не был силён в словесном выражении чувств, а за месяцы одиноких скитаний Казуха совсем отвык от любых жестов непосредственного внимания, так что это обескураживает. Он, кажется, и вовсе забыл, что здесь за него могут беспокоиться. За него, не за стратегически важного бойца и не за преступника, чья поимка будет ценно вознаграждена, а за него как за друга, за дорогого человека. – Я имею в виду... Казуха, ты очень сильный, я знаю, что могу доверить тебе свою спину и своих бойцов. Но... После того, что произошло... Ты ведь понимаешь, что на тебя точит зуб сама Сёгун.              Казуха кивает. Это опаснее, чем все им пройденные битвы вместе взятые. – Схватка с Архонтом... Кто знает, чем это может кончиться... – Горо сжимает кулаки, напряжённо хмурится. – Горо, всё кончится хорошо. – Ты не можешь гарантировать. – Но могу верить, – Казуха спокойно улыбается, уверенно встречает чужой взгляд, – Поэтому и ты, пожалуйста, поверь в меня тоже.       Горо сдаётся, выдыхает, невольно расслабляясь. Понимает – не переубедить, не уговорить остаться. Да и отчего-то его спокойствие заразно распространяется и на самого Горо. – Верю, Казуха. Я всегда в тебя верю.       Казуха широко улыбается. – Вот и замечательно. Значит, теперь у меня просто-напросто нет права проиграть.       С минуту они сидят молча, расслабленные, счастливые. Доверившиеся друг другу. Вдруг Казуха вспоминает: – Я тебе сладостей заморских привёз. Тебе, наверное, давно себя не удавалось десертами побаловать? – Снова улыбается, видя мгновенное воодушевление генерала, и возвращается к порогу за оставленным там узелком.       Горо его не сразу принимает, пытается выразить протест, однако язык тела выдаёт его восторженное любопытство. Он сдаётся, кладёт узелок на стол и разворачивает. Казуха прижимается к нему со спины и обвивает талию. – Что это? – Горо с восхищением держит на раскрытой ладони ювелирно слепленные цветочки из слоеного теста, – Выглядит как кропотливая работа... – Печенье лотоса. Купил в гавани Ли Юэ. Красивые, правда?       Сердце греет осознание того факта, что они лежали поверх всей еды – Казуха позаботился о том, чтобы довезти их в целости и сохранности. Всегда такой внимательный.       Горо разбирает кучу дальше, аккуратно вытаскивает одну за одним сладости в коробочках, бумажных обёртках, простых салфетках – видно, купленные в ларьках на улицах и завёрнутые самим Казухой. Мягкие булочки, оладьи, что-то ещё, чему Горо даже не знает названия... – О, это миндальный тофу. Довольно неплох, мне отдалённо напомнил несладкие данго, но скорее только по консистенции.       Горо просто светится восторгом. Видели бы сейчас солдаты своего генерала, мысленно усмехается Казуха. Будто почувствовав это, тот резко опоминается и одёргивает себя. – Казуха, зачем столько много? И во сколько моры тебе это всё обошлось... Да и как ты их донёс вообще, такой ливень на улице..! – Это было совсем не дорого. Откровенно говоря, это бесценно, ведь я всего лишь хотел сделать своему дорогому другу приятно. Если тебе от этого станет легче – считай, что так я извиняюсь за долгое отсутствие.       Горо смотрит в глаза Казухе, прильнувшего щекой к его плечу, и в его взгляде столько тёплой нежности, что этот момент для них слаще любой привезённой диковинки.       Они заваривают чай. Казуха с ложечки кормит Горо миндальным тофу, рассказывает истории о Ли Юэ, о Мондштадте, о заморских обычаях и о каждом новом друге. Горо восторгается незнакомыми сладостями, бесчисленное количество раз благодарит и расцеловывает щёки Казухи.       За стенами по-прежнему штормит, сквозь плотные занавески видно вспышки молний, слышен грохот дождя. Но в комнате у них сейчас самое тёплое и безопасное место во всем Тейвате. Всё хорошо сейчас, всё будет хорошо завтра. И дальше тоже.