Пробуждение сердца

Солнце жгло глаза, ноги утопали в иле, грязная, липкая одежда натирала кожу, но Хэн Синь продолжала идти вперёд. Казалось бы, послушайся она дражайшую свою матушку и надень шляпу – было хотя бы вполовину не так мерзко от своего состояния, но нет. Шляпа натирала бы чувствительную кожу головы. С другой стороны, сейчас солнце её напекает. Может всё же стоило? Бесконечно одинаковые стебли риса колыхались на легком ветру и начинали рябить в глазах, так что Хэн Синь зажмурилась и потерла зажмуренные веки, внутренне хороня свои глаза. Возможно она даже знала, где заказать маленькие гробики для них под цвет. Да уж, грязными руками глаз за свою жизнь она, наверное, еще не касалась. С другой стороны, всё бывает в первый раз, верно? Стоп. В этот момент Хэн Синь остановилась вместе со своим хаотичным потоком мыслей. Какая шляпа, какая матушка? Видимо, и в её ещё совсем молодой жизни наступил момент важного вопроса: — Кто я? Казалось, даже ветер притих от этого. Он как бы говорил девице в поле, мол, милая, ты ведь должна знать это, как никто другой. Кого ты спрашиваешь здесь, на этой безлюдной пустоши? — Стой-стой-стой, какая безлюдная пустошь? Я на поле! На рисовом поле! Здесь явно побывала рука человека. Возможно даже с целым человеком, кстати. Хэн Синь нахмурилась и в привычном жесте сжала свой подбородок. Когда она была маленькой, она подражала мудрецам, поглаживающим свои бороды. Правда потом она сильно плакала, когда узнала, что ей бороды не видать. Но с возрастом и это прошло. Наверное, прошло. О нет, опять она пустилась в свои размышления, отвлекаясь от сути. Для себя самой Хэн Синь нашла нужным пояснить, что она совсем не знает, кто она такая, и отнюдь не в философском смысле. Она знала, что является женщиной, примерно представляла свой возраст и даже с умилением припоминала свои собственные привычки. Они казались ясными и раскрытыми, как свиток, когда она… Когда она что? Растождествилась со своим “я”? Она что, была каким-то монахом, который для уничтожения своей личности представляет себя разными зверями, и представила себя оборванкой на полях? Нет, такого быть не может. К тому же, хоть она и была зверем по сути, как и все люди, но явно не тем, каким обычно представляют себя монахи, наверное не мышью и не птицей. Да, определённо, птицей она не была. От этого и решено было двигаться дальше, в глубины своей памяти. Если быть точнее, в глубины зияющей дыры в сознании, как будто выжженной огненным шаром. Что с ней случилось? Кем она являлась до того, как оказаться здесь? Да и где это “здесь”, собственно, находится? Пожалуй, ничего внятного, чем “здесь – это где-то не там, которое не здесь”, ей в голову не пришло. Поняв, что ни к чему внятному её размышления при таком отсутствии множества деталей памяти не придут, Хэн Синь решила оставить попытки. Что в них толку, когда живот был критически пуст, голову пекло, ноги промокли, а одежда натёрла нежные места? Отбросив философские размышления с некоторым оптимизмом, который ей теперь, по её собственному мнению, был присущ, она решила для начала позаботиться о себе. Не имея представления о том, где её родители и живы ли они вообще, Хэн Синь с данного момента решила, что она сама себе и мама, и папа, и старший брат. И может быть сестра. Но её решительный настрой был сбит будто бы внезапно появившимся из-под земли домиком. Это было что-то вроде святилища или даже храма, возле которого стояла чудесной наружности женщина. Что храм делал у поля, вероятно, на краю какого-то города? Что явно ухоженная и богатая женщина в сиреневом платье делала у поля? Почему вообще всё, что Хэн Синь знала и видела за весь небольшой период собственного самоосознания, было связано с полем? На этот и другие вопросы, роем взметнувшиеся в её голове, девушка даже не попыталась придумать ответа. Медленно приближаясь к строению и ”даме в сиреневом”, она как смогла напрягла свой слух. Не доносилось ни звука, кроме шелеста стеблей. “Молчит” – подумала Хэн Синь. Внезапно глаза женщины, выглядевшей столь статной и уверенной, наполнились настоящими кристально-чистыми слезами, её нежное, точеное лицо пятнами покраснело, а сама она в момент из просто знатной дамы обратилась в безумную знатную даму, да. — Наконец-то боги услышали мои молитвы! – Закричала она. – Иди сюда, дитя моё! Позволь твоей матушке заключить тебя в объятия! После столь радушного приёма Хэн Синь захотелось развернуться и убежать. Если бы она не была так голодна, возможно, так бы и сделала. Но раз уж теперь она ответственная взрослая сама-себе-мать, Хэн Синь решила не пренебрегать никакой помощью, пока не встанет на ноги. Даже помощью явно безумной женщины. Лишь бы покормила и дала помыться, что уж тут. — Эээ… Здравствуйте, матушка? Что же вы кричите? – Криво улыбаясь, Хэн Синь подошла к женщине, но не слишком близко. Мечом бы не достала, но копьём могла. Хотя копья у неё при себе не было и меча вроде тоже… Но кто знает этих самосовершенствующихся. Может, лежит у неё там в кармане палка, как ударит ей, и всё, будут вдвоем по городу ходить и кричать. — Ну как тут не поддаться эмоциям, малышка? – женщина мгновенно прекратила плакать, на краткий миг Хэн Синь задумалась, не втянула ли она свои слезы обратно в глаза, больно быстро они исчезли. Как и красные пятна, кстати. – Много лет я молила бога плодородия о сыне, и вот, ты пришла! — Мне конечно очень жаль вас расстраивать, дражайшая матушка, но эта Хэн Синь явно не сын, – девушка неловко потерла шею, судорожно глядя вниз и убеждаясь в своей правоте, – может, я всё же не подарок вашего бога? — А кто ты тогда? – женщина приподняла бровь и поджала губы. Вот оно, подумала Хэн Синь. Только я убежала от этих бессмысленных вопросов, которые терзали меня, как объявилась эта тварь в женском обличье. Может ли она быть порождением ее воспаленного разума? Может, она всё же монах? В чём причина такого нездорового интереса и явно беспричинной симпатии этой благородной дамы? Является ли она ее отражением, точнее отражением образа, который хотела бы воплощать собой неизвестного происхождения грязная девчушка, бредущая через поле? — Вот видишь! Молчишь уже минуты две, значит, не знаешь? Истинно, дитя богов! Посланное этой преданной верующей, за все её заслуги, за все её… – Дальнейшая явно многословная и чрезвычайно напыщенная речь ускользнула от Хэн Синь. Она снова призадумалась, не могла ли она, по чистой случайности, всё-таки оказаться птицей, которая вообразила себя монахом, который вообразил себя Хэн Синь, которая вообразила перед собой странную женщину? Может быть, ей всё же не хватало фигуры матери? — Родная, ты назвала свое любезное имя? – С немного искаженным лицом спросила женщина, комкая в руках платок. – В таком случае, какое твоё домашнее имя? Как твоей матушке тебя называть? — Нет, что вы, матушка, это было мое домашнее имя. Любезного я вам не назову. Не помню, сами понимаете, дети богов, или как вы их там называете, – отмахнулась Хэн Синь, мысленно пребывая в ужасающей самоскладывающейся реальности, где она одновременно была каждым кусочком мира, вообразившего себя другим кусочком мира, и пыталась понять, где она и кто же она на самом деле. Дама посмотрела на паникующую девушку(а может быть на гору, вообразившую себя девушкой?) и подняла брови, выражая, по мнению Хэн Синь, либо удивление, либо презрение. Лица благородных имели эту неуловимую особенность выражать как будто бы несколько чувств сразу, и одним из них всегда оказывалось “я-выше-вас”-чувство. Решив отбросить всякую настороженность, Хэн Синь смело взглянула в глаза удивлённой женщине(или себе(или порождению своего разума, что по сути тоже являлось бы ей)) и улыбнулась. — Хоть ты и явно слишком взрослая для этого, но эта госпожа Цзы даст тебе любезное имя. Ты будешь Хэн Гуду, малышка!– госпожа Цзы прижала руку к груди, снова повлажнев глазами. – Пусть эта церемония и не достойна моей дочери, но всё же, держи! Мадам Цзы резко двинулась в сторону Хэн Синь, достав шпильку из своей чрезвычайно сложной причёски. Девушка попятилась, вспоминая, как приветлив был ветер в чистом поле, как милы были к ней стебли риса, и никто, ни одна живая душа не пыталсь её заколоть сразу после удочерения. По правде сказать, никто её ещё не удочерял, кроме неё самой конечно. Но она явно не пыталась себя убить!!! К счастью или сожалению, ослабевшая девушка была явно медленнее резвой сумасшедшей, и шпилька аккуратно вошла в уже порядком растрёпанный пучок Хэн Синь. Хотя теперь уже, получается, Хэн Гуду?