***
Акменра каждую ночь разматывался от ссохшихся бинтов, неприятно царапавшую уже давно неживую прохладную кожу. Обмотка отправлялась в пустой саркофаг, закрывалась сначала красивой оформленной крышкой, а затем стеклянной пластиной витрины. Конечно, Ларри помогает с тяжестями, не забывая глупо шутить и так же глупо улыбаться, когда Ак смеётся сквозь привычные громкие разговоры других обитателей здания. А ещё оглушающий рёв тираннозавра. И как жители близлежащих домов не вызывают полицию? — Не встречал подобного, — мягко отзывается фараон, когда Лоуренс показывает вещицу. Древнеегипетский правитель краем глаза замечает, как привычно Ларри фыркул через нос, щурясь и разглядывая новый экспонат. Свет от ламп освещал контуры мелких иероглифов и эмблему человека с головой птицы. Аиста, вроде. — Это Тот. Бог знаний, — встаёт позади охранника Акменра и невесомо касается пальцем на изображение, скользя рукой под локтем мужчины. Дыхание застыло, точно боясь опалить непривычным для трупа горячим дуновением плечо Дэйли. — Может это флешка? Вроде… носитель данных, — произнёс вслух ночной сторож, стараясь фокусировать внимание на такой ненужный сейчас артефакт древности. По позвоночнику пробежали мурашки. Но всё равно поправился, поймав непонятливый взор юного фараона. — Маленькая библиотека. — Возможно. Дай взглянуть поближе, пожалуйста, — берёт в руки артефакт мумия и щурится, пытаясь что-то высмотреть в темноте полости. — Если это подделка, я буду не удивлён, — голос слегка хрипит, что приходится отступить на шаг от фараона. Чёрт побери, когда он потерял холодность мыслей? «Ровно тогда, когда этот царь пустыни выбрался из саркофага» — твердит сам себе Ларри, вновь оглядывая загадочного парня. Такого любознательного, готового к новому опыту и скучающего в бетонных стенах. Вокруг него воздух плотнее, слаще, а ещё и в глазах играют искры. Магия, точно магия. — Вряд ли. Он из золота, со складными иероглифами, — будто бы не замечает пристального внимания Акменра, читая надписи про себя. А затем и вслух, что больше напоминало шипящего варана, произносящего заклинание. Впрочем, Лоуренс не ошибся с последним. Экспонат стал заполняться голубо-белым свечением, подарив такой же оттенок глаз заклинателю. — Маг-чародей, — ухмыляется Ларри, но улыбка слегка сползает, когда Акменра протягивает ему свободную руку. — Я понял, что это и… Позволь показать. — Когда охранник неуверенно сжал ладонь египтянина, тот дополняет. — Но лучше, всё-таки, было присесть. А следом вспышка света и холод в пальцах.***
Жар окатил кожу, заставляя оттягивать сжимающий галстук. А, стоп, это не галстук. Это такой же ошейник, что носит юный фараон. Он немного тяжеловат. На плечи спадают две белые тряпки причудливого головного убора, а бёдра сжимает белая юбка, с сине-жёлтым передником. Теперь и он египтянин? — О Атум-Ра… Я так скучал по тебе, по солнцу… По этим местам… — слышится впереди и Лоуренс поднимает голову. Фараон стоит на балконе и всматривается в пустынный пейзаж, центром которого стали пирамиды. Мужчина поднимается по невысокой лестнице и становится плечом к плечу с говорящим, чей голос стал тоскливым. — Ак? — зовёт тихо Дэйли, не решаясь прикоснуться. Взгляд его оценивает белые огромные пирамиды, чья облицовка из известняка ещё не облезла к XXI веку. Чёрт побери, они ведь совсем как новые! Долина так же щедра на деревья, кустарники, траву цвета изумрудов — поросль уходила вслед за величавым Нилом, в чьих водах отдыхают сборища пеликанов. От зноя уходящего солнца, видно. Акменра поворачивает голову и чуть охает, оглядывая Ларри с головы до ног и обратно. Но затем по его губам скользит лёгкая улыбка, а бровь изгибается в неверии. — Усех, немес и схенти, — тянет ожившая мумия и аккуратно проводит по фалдам немеса сторожа, поправляя их после ветра, гуляющего по коридорам этого неизвестного здания. Затем пальцы поднимаются выше, деловито касаясь подбородка. От внимания не утаилось, как кадык заёрзал. В голубых глазах Дэйли блестит игра света на золотых браслетах фараона. — Ты был бы превосходным египтянином. Только бледноват. Лоуренс ухмыляется и уводит взгляд в сторону следующего помещения — там хлюпает вода, виднеются колонны и небольшие лавочки. А так же чарующий запах голубых лотосов — он буквально везде! Как и сухость пустынь. Как и теплота руки, что сейчас спустилась на оголённое плечо. — Всё такое реальное… — в пол голоса говорит Дэйли, возвращая фараону тоскливый взгляд. Он проходит по балкону и заходит в комнату с бассейном и цветками, заставляя Ларри идти следом. Босые ноги шаркают по прохладному каменистому полу. Только сейчас он замечают множество иероглифов на стенах, некоторые из них еле заметные из-за царапин и нарисованных синей краской поверх. — Это имитация, — отвечает Ак, прислоняясь к резной колонне, закрывая телом диск солнца, что вот-вот спрячется за горизонт. Плащ нисколько не скрывал форм фараона, а световой ореол только их подчёркивал. — Утопия. — Зачем? — больше сотрясая воздух, спрашивает охранник и медленно обходит помещение, останавливаясь у края с водой. Касается глади — мокро. — Еретики хотели спрятаться здесь от смерти, но все течения всё равно ведут в Дуат. Анубис, уверен, смеялся, глядя на такое богохульство, — с толикой грусти отвечает Акменра. Как неприятно осознавать, что единственное наследие Древнего Египта — это руины цивилизации и семья фараонов, спящих по гробам в британском музее. А нет, лежащих ссохшимися трупами в ожидании, когда луна взойдёт и подарит вторую жизнь длинною в очередную ночь. — Ты сейчас сидишь на полу, в музее, рядом со мной. Спишь. В трансе. Во сне, прости меня Хонсу, — уточняет Ак, когда видит потерянный взгляд Ларри. — И долго? — Мы можем уйти, если хочешь. — Нет-нет, я… — Ларри вдыхает поглубже. Даже если это всё иллюзия, то она невероятно реалистичная. Далёкое пение птиц, зазывание ветра, шуршание нагретого песка — это всё как курорт. Многие бы отдали, чтобы вживую посмотреть в прошлое. — Значит… мы одни? — Да, полагаю, — отзывается фараон и присаживается на лавочку у стены. Она резная, с плетёной сидушкой. — Я вижу, ты… Довольно печален. — Правда? — вернув себе нейтральное лицо, смутился правитель иллюзорного мира. — Я… Просто… Не привык видеть что-то, кроме крышки саркофага и стен музея. Путешествие в родные края так… оживляют. Пусть и тоскливо видеть пустующими улицы, некогда забитые толпами людей. — Просто, для справки, если бы мы встретили твой народ в целости и сохранности, меня бы сделали рабом, что таскал бы очередной кирпич для новых пирамид, — театрально разразился Лоуренс, активно жестикулируя. Это приподняло настроение. — И не очень бы меня оживил этот самый кирпич, что упал бы мне на голову. — Перестань, меня и так совесть замучила, — невинно улыбается Ак, сплетая пальцы. — И это не до конца правда. Рабы в основном помогали по хозяйству и их никто не истязал до полу смерти. И вообще, я не позволил тебе быть рабом. — О, а кем же позволил? — Кем угодно, кроме раба. Сейчас для тебя все должности открыты, — показывает рукой в сторону пустого города, чьи каменные коробки уходили до самых пирамид. Цветные тряпичные навесы над улочками трепыхались под ласками пустынного ветра, поднимающего волны песка в воздух. — Просветишь в тонкости профессий? — Конечно. У нас много времени. Наступает тягучая тишина, что склеивает рот ночному сторожу. В голове крутятся мысли об этом месте. Начинённый магией под завязку артефакт мог поддерживать виртуальную реальность для, похоже, неограниченного количества людей. Вроде бы безделица — это лишь галлюцинации, зеркальное видение, отравляющее жизнь, но именно сейчас она бы помогла науке. Тут и там стояли кувшины, какие-то древние предметы быта, гребни шкатулки с косметикой — чем не хорошо сохранившиеся экспонаты? — Значит… мы одни в целом мире... — Встаёт с лавочки Ларри и вновь подходит к бассейну. Водная гладь мерцает под лучами светила, играется с бликами, рассыпаясь золотом. — Боюсь, «мир» — это бесконечная пустыня с центром в виде Та-Кемет. — Зато ты вновь чувствуешь себя как дома. — Дэйли спускается в воду с цветками лотоса, чьи лепестки стали закрываться. Факелы на стенах зажглись сами собой, потихоньку заменяя космический свет. Сторож по пояс в воде, грубая льняная ткань прилипала к коже. — Полезешь со мной? — Ночью не купаются, — с хитростью в глазах замечает фараон, и всё же встаёт с насиженного места. Холодает, но Ларри, кажется, не чувствует понижения температуры. Акменра делает несколько шагов в его сторону, таких изящных, что Дэйли три раза проклял закрывающий вид длиннющий сусх цвета опавших листьев, коих он видел сегодня утром. Интересно, а сколько прошло времени там, в реальном мире? — А днём не спят, — привычно передразнивает Ларри, голосом утонув в треске факелов. Лик Ра пропал, оставив после себя янтарное зарево. — Давай, сколько тысяч лет ты не принимал ванну? Ак щурится, улыбаясь и всё-таки стаскивает тростниковые сандалии, отправляя куда-то в угол. Поддаваясь порыву, фараон спускается в воду, и короткий выдох срывается с мягких губ. Прохлада окатывает ноги, но не кусается, напротив. Хочется погрузиться с головой. — Меня окружали с десяток служанок, когда я приходил в купальни. — Плащ Акменра расстилается на поверхности, тут же пропитываясь влагой. От голоса с ноткой грубости и Ларри скрутило живот на мгновение, но он податливо подаёт руку. С наигранной надменностью правитель Египта принимает жест, подходя ближе. — Я сойду за служанку? — вокруг лотосы — голубые и белые, но в этот момент они раскрыты все, окружая сочными ароматами всё вокруг. Ак тихо смеётся, срывает один из белых. Он стаскивает с чужой головы немес и вставляет в растрёпанные тёмные волосы цветок. Какой романтик. — Я вижу, что ты делаешь, Хранитель Бруклина. — Разве? — вместо того, чтобы смутиться, сторож изгибает бровь, баритоном провоцируя фараона на пояснения. — И что же? — Заигрываешь. Кокетничаешь, — прижимается почти в плотную Акменра, что можно ощутить горячее дыхание. А ещё сердцебиение. Чёртово сердцебиение. — «Флиртуешь», если я правильно проговорил. — И каково ваше решение, повелитель? — играючи, будто бы получив разрешение, Лоуренс провёл кончиками пальцев вдоль чужого позвоночника. Медленно, от поясницы до лопаток, заставляя хозяина тела выгнуться вперёд, прижимаясь торсом к груди новоиспечённого египтянина. От него пахнет по другому, не сыростью, а шелковистым сладостно-терпким шафраном — он пропитал кожу юного фараона. — Не стану лгать, мне ты симпатичен. Но в Та-Кемет мужеложство… не очень принималось обществом, — в интонации трудно понять, серьёзно он это, или подыгрывает. Однако, Дэйли всё равно позволил себе прошептать на ухо. — Мы одни в целом Египте. Ты мой фараон, я твой слуга. — Всё-таки решил выбрать профессию слуги фараона? — шутливо отвечает Ак, очаровательно улыбаясь, что Ларри не выдерживает. Его губы соприкасаются с чужими, так робко, будто прося разрешения на большее. Акменра отвечает, чуть более напористо, чем вызывает рой бабочек в животе Лоуренса. — Давай просто продолжим, пока ночь в реальном мире не закончилась. А дальше мокрые обжимания, сладостная похоть, поцелуи, от которых па-схемти спадает с головы и тонет в водах. Живой, дышащий, с живым сердцем и тёплой кожей, мягкой и упругой под пальцами Дэйли. Сурьма с глаз медленно выцеловывается, а на шее ставятся отметины, за которые Ак отругает Ларри позже. Этот мир пустой, загадочный, слегка зловещий. Но в нём я возрожусь другим: Я поверю в твоих богов, как поверил в магию Хонсу. Я узнаю твою культуру, как ты узнал мою. Я сделаю всё, чтобы быть рядом, пока Осирис не примет нас в Дуате. А пока есть время, да простят меня предки, будем грешить.