on a letdown

…Второй выстрел раздаётся раньше, чем Макс успевает открыть дверь своей потайной комнаты шире. Это и спасает ему жизнь: пуля попадает в одну из книг, увязая в ней. Киллер видимо ожидал, что заказанная жертва постарается его перехитрить. Максимов переживал бы, что теперь оказался в ловушке, но здесь тоже есть пара секретов: одна из книжных полок слегка отодвигается вовнутрь так, чтобы просматривался коридор, и Макс стреляет из дробовика, первым же выстрелом попав чуть ниже шеи. Киллер падает навзничь и бьётся на полу, забрызгивая и его и стены своей кровью. Макс вдруг понимает, что киллер затих, но судорожный хрип явно принадлежит не ему.        — Господи боже, — выдыхает Макс прежде, чем упасть на колени рядом с Лёшей, одной рукой судорожно набирая экстренный дозвон. — Это Максимов! Скорую и наряд срочно! Лёша судорожно пытается что-то сказать, но не может, закашливается, захлебываясь кровью. Рана у него на груди небольшая, но Макс не сомневается, что самые тяжёлые повреждения внутри. Он перестаёт дышать раньше, чем Макс слышит сирены под своими окнами.

***

Макс просыпается с полувздохом-полувскриком, бестолково взмахивает руками. Перед глазами всё ещё кровь и смерть, в ушах хрипы. Он не сразу понимает, что это его собственное рваное дыхание. Как и то, что в комнате он не один.        — Тише, тише, всё хорошо, — как заведенный, повторяет Лёша, пока Макс вспоминает, где находится. — Что тебе приснилось?        — Да так, бывает, — Максимов хрипит со сна и встряхивается как мокрая собака, прогоняя остатки кошмара. — Ерунда всякая. Одеяло на плечах ощущается тяжёлым и неудобным. Макс сбрасывает его, чтобы сесть, ощущая на себе тревожный лёшин взгляд и его руку на своём плече.        — Когда ты вернулся? — Макс точно помнит, что ложился спать в одиночестве, не считая наглой собаки у себя под боком.        — Пару часов назад, — тут же отвечает Лёша, не отпуская его руки. — Ты опять забыл выключить телевизор.        — А я и не включал, — Макс изумлённо распахивает глаза. — Может быть, Пёс… Опять смотрит разную дичь! Лёша только кивает вслед за его словами, и до Максимова доходит.        — Отвлекаешь меня, как не стыдно, — ворчит он и опускает голову, скрывая улыбку. В умении забалтывать Леонидову равных нет.        — Но это всегда работает, товарищ майор, — в тон ему отвечает Лёша и гладит по плечу. — Ты весь мокрый. Это Макс уже и сам начинает ощущать, когда пропотевшая футболка начинает неприятно липнуть к спине. Лёша забирает у него влажную футболку — и не лень же ему сразу пойти и положить её в корзину для белья. Иногда Макс не понимает, как Леонидов вообще терпит рядом его-неряху. Не то, чтобы Максимов совсем уж поросёнок, но и не блюститель чистоты и порядка. Ему хватает совести самому достать себе из шкафа что-то чистое: этим чем-то оказывается древняя кофта с Винни-Пухом — Макс и не помнит, откуда она у него. Лёша, вернувшийся из ванной, неожиданно резко пахнет зубной пастой — Макс мысленно закатывает глаза, у Леонидова на это пунктик, а уж если прошлым вечером он был вдали от цивилизации, то странно, что он не навел чистоту зубов сразу по приезде домой.        — Добрых снов, — Лёша улыбается ему самым уголком губ. Макс улыбается в ответ, закутываясь с головой в одеяло. Приснившийся кошмар уже почти забылся, спасибо Лёше. На этой мысли Макс вдруг снова распахивает глаза. Слишком уж легко на его внезапное пробуждение отреагировал Леонидов, который дома, особенно под боком у Максимова, особенно после беспокойного дня на работе, всегда спит, как сурок, и пушкой не разбудишь. Лёша на самом деле не спит и с виноватым видом откладывает книгу. В затылок ему светит уличный фонарь, освещая страницы, шторы не полностью задёрнуты.        — А ты не ложился, да? — Макс видит рассыпанные по журнальному столику таблетки и инструкцию к каким-то незнакомым капсулам, прижатую стаканом с водой.        — Голова болит, — признаётся Леша, но Макс уже успел догадаться по тому, как Леонидов — осознанно или нет, — растирает лоб.        — Почему не разбудил тогда, — ворчит Максимов, но не потому, что злится, а по привычке. Лёшина мигрень для него отнюдь не новость, но тот факт, что Леонидов каждый раз пытается справиться с этой проблемой сам и никогда не просит помощи, слегка выводит Макса. Из всего. Из зоны комфорта, душевного равновесия, периодически даже из ванной, зависит от обстоятельств. Пёс смотрит на них вполглаза из-под стола: Макс тянется за часами — половина пятого утра. Конечно, собака уже навострилась идти гулять, а тут хозяева так удачно проснулись.        — Ты хоть немного спал? — наугад спрашивает Макс, в глубине души уже зная ответ. В детстве бабушка водила его на риторику — или ритмику? — но Максимов не предполагал, что в будущем его совместная с Лёшей жизнь будет целиком и полностью состоять из риторических вопросов: «Лёш, ты ел?», «Вы поздно вчера вернулись?», «Таблетки брал?», «Здесь болит?», «Тяжелое было дежурство?». И каждый раз он слышит в ответ уклончивое «да, вроде бы», сомнительное «нет, совсем нет» и коронное «да я уже забыл». Вот и сейчас Лёша едва заметно качает головой. Макс бережно-бережно, самыми кончиками пальцев гладит его по щеке, касается припухших от недосыпа век.        — Ничего, пройдёт, — успокаивает его Лёша, но не отстраняется. У него уставшие глаза и напряжённые жёсткие складки морщин возле рта. — Просто таблетки ещё не подействовали.        — Надо думать, — Макс кивает в сторону горки из ярких коробочек. — Много принял? Судя по тому, как Лёша отводит глаза — более чем.        — Иди-ка сюда, — зовёт его Макс, отбрасывая оба их одеяла в ноги, и упирается в спинку дивана.        — Да не стоит, правда, — отнекивается Лёша. — Ты ложись, я посижу немного.        — Лёш, — Макс смотрит на него с тем самым выражением «какой же идиот, но мой». — Я тебя не первый день знаю. Иди сюда, я тебе говорю.        — Сам предложил, — Лёша неровно — и нервно? — пожимает одним плечом, устраиваясь между коленей Макса — тот тянет его на себя, заставляя откинуться затылком себе на грудь. И это неудобно поначалу, в первую очередь для Максимова, потому что Лёша, весь напряжённый, как струнка, с напряжённо стучащим пульсом и холодными ладонями, словно готов сбежать в любой момент.        — Это всего лишь массаж, — убеждает его Макс, зачесывая лёшины волосы ему за ухо. — Честное слово. О том, что этому его научила бывшая тёща — которая до последнего была уверена, что Лене по наследству перейдут всё её приступы головной боли, — Макс предпочитает умолчать. Но Лене повезло, мигрень обошла её стороной, в отличие от Леонидова, который признался Максу только после того, как на одном задержании вдруг перестал видеть на один глаз из-за приступа. Всё закончилось без потерь только благодаря кавалерии в лице Вахтанга, приведшего подмогу, иначе пришлось бы тяжко.        — Не нажимай только за правым ухом, — просит Лёша, устраиваясь удобнее. — Там хуже всего. Макс молча кивает и несильно, подушечками пальцев растирает ему лоб и виски, вырисовывая причудливой формы круги на коже, повторяя давным-давно заученные движения — а учитель у него был более чем строгий. Зато каков результат: Лёша буквально стонет от облегчения — пытается, правда, замаскировать под шумный выдох, но не слишком удачно.        — Дурак, надо было меня будить, — шёпотом выговаривает ему Макс, массируя тонкую кожу на скулах и чуть выше бровей. — Снова-здорово. То ли Макс настолько преисполнился в искусстве массажа, то ли сработал кумулятивный эффект и подействовали все лекарства разом — второе вероятнее, — но Максимов чётко улавливает, когда Лёша расслабляется под его руками и вроде бы даже засыпает. С его лица медленно уходит напряжение, а ресницы теперь подрагивают не из-за судорожно зажмуренных от боли век, но только от дыхания Макса. Который только сейчас понимает, что через полчаса ему нужно встать и выгулять собаку. Одной рукой Макс выключает будильник, понимая, что всё равно не заснёт, но и лежать ему теперь становится гораздо менее удобно из-за лёшиного веса и его не слишком комфортного положения. Максимов с практически математической точностью сползает с дивана, придерживая Лёшу так, чтобы тот не свалился. Не передвигает его по сантиметру, а одним плавным движением укладывает на своё место, подкладывая подушку под голову. На ум приходит только аналогия с пластырем — Макс усмехается своим же мыслям. Но цель оправдывает средства: и сам с дивана слез, и Лёшу не разбудил, чем не победа. Шуметь хочется меньше всего, Макс даже джинсы переодевает в ванной, а вместо гремящего ошейника-цепочки берёт с полки широкий кожаный. Пёс цокает когтями оглушительно громко, но Лёша даже не шевелится, хотя обычно подобные топтания поднимают его с кровати самым первым. На улице пока ещё темно и практически пустынно, маршрутки не ходят, метро заработает только через полчаса. Одинокие прохожие в тёплых куртках и поднятых до носа воротниках даже не реагируют на разыгравшегося Пса, гоняющего смёрзшиеся куски льда. Зато реагирует Макс, как только в очередном таком куске собака находит останки голубя, умершего, судя по всему, ещё при динозаврах. Максимов отчитывает собаку за умение находить всякую падаль и слегка увлекается так, что даже звонок слышит не сразу, воспринимая рингтон как часть окружающих звуков.        — Макс, доброе утро, — голос Вахтанга в трубке бодрый, как и всегда, несмотря на ©ранний час. Точно таким же голосом Леонов обычно сообщает об убийстве или о десяти трупах и развешенных по стенам жертвах сектантов.        — Вестник смерти, — вяло здоровается Макс. — Я сегодня не работаю. У Лёши опять мигрень, точнее выходной.        — И в честь этого мигрень, — невесело соглашается Вахтанг. — Я поэтому и звоню: хотел узнать, как он себя чувствует? Ему вчера досталось.        — Да терпимо вроде, он… — Макс обрывает себя на полуслове. — Что-что ты сказал?        — Ездили в травму, рентген хороший, врач сказал, просто сотрясение, — продолжает выбалтывать Вахтанг, явно не подозревая, что по ту сторону телефона Макс начинает закипать, как старый чайник. — Ты слышишь?        — Да, я просто очень сильно задумался, — в голосе Максимова слишком отчётливо прорезается сталь, и даже не слишком эмпатичный Вахтанг это улавливает.        — А… Он тебе не рассказал? — Вахтанг в трубке переходит на котеночий писк. — Я тебе тогда тоже ничего не говорил.        — Конечно, Леонов, мне птичка в клювике принесла! — Макс повышает голос неожиданно даже для себя. — Хреновы конспираторы. Макс думает, что потом, попозже, когда Лёша проснётся и будет чувствовать себя лучше, он выскажет ему за всё хорошее, что было в их жизни: за все недомолвки, тайны и откровенную ложь в непонятной и отчаянной попытке оградить Макса — зачем и от чего?        — Макс, ты только не подумай, — вдруг говорит Вахтанг, словно прочитав его мысли. — Дело ведь не в том, что он тебе не доверяет. Когда они с Леной только поженились, Лёша ей тоже никогда ничего не рассказывал — не хотел, чтобы она переживала.        — Леонов, ну а причём здесь я? — злится Макс. — Лена — девочка, точнее, женщина, пусть и криминалист. И то её этим не напугать. А я, оказывается, буду переживать больше, чем она.        — А то ты не будешь? — Вахтанг спрашивает это так, словно знака вопроса в конце нет, и это аксиома. На Макса это действует мгновенно. Ответить «нет» он не сможет никогда в жизни.        — Ладно, Вахтанг, уел, — Макс вздыхает так, словно его заставили поле перепахать. — И спасибо. Обычно он старается гулять с Псом подольше по утрам — точнее, это Лёша так делает — ранняя пташка и любитель дальних прогулок, но сейчас словно что-то незримое тянет Макса домой. Пёс, правда, тянет в другую сторону, но Максимов находит компромисс: они обходят ещё пару дворов и поворачивают назад. Не то, чтобы все довольны, но Максу тревожно. В прихожей он поскальзывается на натёкшей с лап Пса грязной луже и несдержанно, но безадресно ругается, не сразу понимая, что шуметь не стоило бы. Но Макс раздражён ещё своим разговором с Вахтангом и очередными недомолвками, а тут ещё и собака-поросёнок. В комнату Максимов заходит более чем на взводе. Чтобы тут же забыть все нелестные слова, которые собирался высказать Лёше. Макс издалека видит, как широко у него распахнуты глаза, подёрнутые мутноватой лекарственной плёнкой, с застывшим в них плохо скрываемым страхом. Весь мокрый до стекающих по лицу крупных капель пота и явно частично дезориентированный, Леонидов почему-то съёживается под своим одеялом и словно уменьшается в размерах, превращаясь из широкоплечего майора полиции в маленького мальчика, которого родители пришли ругать за разбитые накануне коленки, порванные штаны и враньё о двойке по математике. Его телефон лежит поверх одеяла, и Макс готов спорить на что угодно — последним принятым вызовом там будет Леонов. Вестник всех существующих новостей и жуткое трепло. Видимо Лёша поговорил с ним, а потом снова заснул из-за таблеток. И проснулся, когда вернулись Макс с Псом.        — Макс, я… — он сбивается, едва начав говорить. — Вахтанг просто… И я бы вышел с Псом. Он дёргается так, как будто его с силой встряхивают за плечи. Макс заставляет себя опомниться, сбрасывая оцепенение. Что за утро в стране кошмаров? У Лёши однозначно приступ паники — с которым тот не справляется.        — Ну что ты, Лёш, всё хорошо, — бормочет он, заставляя себя подойти ближе. Ему самому дискомфортно, где-то даже страшно, и хочется выйти из комнаты, а не находиться рядом с Лёшей, но внутренний голос мерзотным тоном утверждает, что Леонидов его никогда бы не бросил. Вахтанг сказал, что после свадьбы он ничего не рассказывал Лене, чтобы не нарушить её хрупкий душевный комфорт — а потом? Во что превратилась их жизнь, если после неё Максу пришлось познакомиться с паническими атаками.        — Что тебе уже Вахтанг наговорил, а? — спрашивает Макс просто, чтобы не молчать. Всё равно Лёша ему сейчас — да и потом тоже, — не ответит. Он, кажется, даже Макса не замечает. Макс думает, что ему жаль. Что ему так сильно жаль — его не было рядом, когда было нужно. Сейчас от него тоже мало толку, он может сидеть рядом, положив руки на дрожащие лёшины плечи, и ждать, пока всё это не прекратится. Его трясёт, по щекам стекают слёзы, некоторые капают на запястья Макса и ощущаются как смертельные ранения. Так, как он нуждается в Максе в свои сорок лет, он не нуждался, наверное, никогда. Пёс смотрит на них, прижав уши: что это вы такое тут устроили? Но не скулит, не лает, прикрывает морду лапами, молчит. Этот приступ прекращается так же внезапно, как и начался: Лёша кусает губы, пересиливая себя, сжимает челюсти до гуляющих желваков, стирает слёзы, тяжело вдыхает и выдыхает — заметает проблему под ковёр, понимает Макс. И убеждается в этом, когда Лёша открывает рот — не сразу, проходит еще, по меньшей мере, семь минут, Максимов следит по часам.        — Прости, я не хотел тебе врать, — и у Лёши почти обычный голос, чуть сорванный, чуть гнусавый из-за слёз, но такой, что, не сиди Макс рядом с ним, можно было бы с лёгкостью поверить, что с ним всё в порядке. Макса так и подмывает спросить «опять?», но он не может быть так жесток к Лёше. Сказать ему подобное сейчас — всё равно, что пнуть ласкающуюся к человеку напуганную собаку. Поэтому забирает его дрожащие ладони в свои, ощущая каждую мозоль и царапину на лёшиных руках, и несильно сжимает, прогоняя тремор. Макс думает, сколько раз он упускал это, не замечая. И как часто Лёша оставался один в этом состоянии. Макс кладёт руку ему на затылок, заставляя подвинуться ближе — сейчас Лёша с непонятной неотвратимой готовностью буквально падает в его руки. И это тоже пугает.        — Я не знаю, что с тобой случилось, Лёш, — честно признаётся Макс ему в макушку, ероша волосы выговариваемыми словами. — И плохо помогаю тебе с этим справиться, да? Лёша молчит, его лоб тяжело давит Максу в плечо, словно в голове Леонидова заключена вся тяжесть мира. По крайней мере, вес его личного мира — так точно.        — Всё нормально, — глухо говорит он, и Макс снова не видит выражение его лица, и его голос ничем не выдаёт сжигающий его ад и беснующихся внутренних демонов, и это «нормально», которое Максимов иногда слышит помногу раз на дню.        — Дорогой мой, если ты сможешь мне об этом рассказать, — мысленно Макс даёт себе подзатыльник — молодец, сразу к делу, осталось начать допрос прямо сейчас. — Или даже не мне. Что угодно, лишь бы тебе стало легче, думает Макс. Расскажи, что должно было случиться, чтобы тележка под названием разум унеслась под откос на станцию брак, после которой потеряла машиниста, а вместе с ним половину колёс, несколько осей и почти полностью утратила управление.        — Я справлюсь сам, — с неожиданным упрямством говорит Леонидов, выпрямляясь настолько, чтобы Макс мог видеть его лицо. Приступ паники вкупе с бессонной ночью словно выжал его, оставив слипшиеся от слез ресницы, мокрые волосы, облепившие череп, словно у утопленника, и запавшие, обведенные темными кругами глаза. И эта небритость. До Макса будто начинает доходить что-то очень важное. Щетине два дня. В один из этих дней вместо Вахтанга в качестве криминалиста с ними работала Лена. После этого Лёша предпочёл взять на себя лишнее дежурство, не став в одиночку возвращаться домой — потому что Макса отправили вместе с Псом на другой выезд. Макс понимает, что это плохо. И что он никогда не видел Лёшу таким. Возможно, близким к такому, но не настолько измученным и доведённым до отчаянья. Впервые почти за двадцать лет Макс понимает — не справится. Ни один из них.