Бал

В зале хрустальные люстры и роскошь, бело-голубой, лепнина, колонны, с изящным узором паркет; цветы, душный жаркий свет и ночная тьма за широким окном. Над мягкими нотами скрипки возвышается гомон толпы, приветствия, сплетни, погода, улыбок обворожительных смешки. Дамы сверяются по агендам с программой, кавалеры ищут не самых громких дам, всё острят про любовь и охоту, изящным жестом знакомят с собой, ловят скромные нежные взгляды, запах манящий французских духов, хвалят крой платья, серьги, букет, встречают старых друзей. О первом танце объявляют громко, стихает лишний шум, вздымаются ноты, хозяин идёт с женой рука об руку, и стекаются гости за ними. Первый танец — знакомство с балом, первые шаги — с партнёром. Взгляд глаза в глаза и тут же прочь, смущённая улыбка и румянец после. А музыка ведёт двоих по залу, забыв о существовании других. И сливаются стены и свечи, пусть медленны сейчас их шаги, прерывает дыхание, срывается голос, как будто к этой сцене не привык. И полнится всё выверенной гармонией, осторожным, чарующим действом, мягкими движениями, тихим слово — ничего снаружи не волнует сердце. И только от его руки ползут мурашки, только от её стана тяжелеет в груди, и прежде были не знакомые, чужие, представлены за час до начала. Их разлучает смена танца, задорнее музыка плывёт, и неприлично бросать взгляды через партнёра нового плечо. Она улыбается благосклонно, кивая неинтересным словам, он заводит пустую беседу, но быстро умолкает сам. И следующие танцы уже обещаны, их ждут друзья, семья, затягивает светская беседа, но друг друга из виду терять не хотят. Они спешат расстаться и вернуться, пока ещё доигрывает второй лансье неловким становится ангажимент, поклон, смущённый реверанс… «Вы не подумайте, в общении я не груба…» «Вы извините мне мой неуклюжий напор?» И рука в руке, улыбки расцветают на лицах, с небывалой силой в зал вступает вальс, встречают его приветливым вздохом — они ловят отражения друг друга в глазах. Увереннее ложится под спину ладонь, тепле пальцы касаются ниже плеча, танец становится немым разговором, сладкой минутой, поделённой меж ними пополам. И сотни слов томятся в груди, запертые странным чувством, молчание не в тягость, и тон не дурной, но он извиняется, отпуская её, пальцы целует сквозь белоснежную перчатку, спрашивает, надежду не тая: «Так счастлив я был сейчас с вами вальс разделить, обещайте ли быть котильона моим украшением?» Внутри просыпается дрожь, румянцем окрашивает щёки. «О, сударь, конечно, с удовольствием великим», и чуть кивает благодарно головой. Они пропускают мазурку, но позже он ловит её в компании дам, сопровождает на ужин, и теперь уж не стихают их голоса. Шутки между собой и другими, новости из мира музыки и театра, о скорых венчаниях и подарках; они знакомятся ближе — он рассказывает о своей торговле, о причудливых тёмных людях, ярких птицах и воркующих языках; она о сестре да о матушке, о старшем брате и отце гусарах, собаке-терьере и любимых авторах. Украдкой касаются пальцев, пока что не скрытых перчатками. И вот снова льётся мелодия, нежная, лёгкая — из самого сердца зов, тянет за собой, пьянит и ведёт, обещает прекрасные часы. За первой парой они повторяют фигуры, но аккуратные взгляды друг на друга обращены, и теперь уже совсем не заметны жар зала, усталость и пугливые мысли. Спрашивают и открываются мягким шёпотком, балансируют на приличиях условностей, не переступая границы светской игры. А потом он склоняется ближе, и чуть замедляет шаг: «Я очарован вами, миледи, но хотел бы в спокойном месте поближе вас узнать. Позвольте, я вас провожу — небольшой променад до Летнего сада…» «Лукавите, сударь», «Ничуть», «Хитрите?» «Как можно?!.» «Хорошо, давайте сбежим!» Они зал покидают, отпросившись у матушки, за него поручается дядя, знакомство водивший с семьёй. Длинным лестницам и коридорам до выхода нет числа, музыка играет им в след, лёгкий бег пьянит до свободы «Как малые дети…» «Ну что вы, полезно смеяться хоть иногда. А смех вам к лицу, миледи. Но где же ваша шубка — на улице сейчас мороз»… И вне торжественного зала она смеётся легче, веселей; снег падает с небесной черноты, и слышится отдалённый всхрап коней. Они гуляют холодными улицами, свежесть ночная витает в голове, и тихого очарования полны, уединения святого минуты. Он держит под руку её, ведя знакомыми дорогами; она считает мокрые снежинки, осевшие на его ресницах. И не печалит нагота деревьев, повторяя наготу их душ, «Скажите, ещё хоть раз увидеть вас я смею?» «Я буду счастлива знакомство не обрывать», И разлучаясь на пороге дома, держа её руки в своих, он склоняется к лицу и спрашивает: «Можно?» и под медленный кивок, касается осторожно губами щеки.