Полуночный гость

      — Хей, Сенку?       Громкий, но немного хриплый, вероятно от усталости, мужской голос пробивается через деревянную дверь его собственной комнаты. Бьякуя Ишигами — вечно позитивный и улыбчивый человек — всегда прекрасно справлялся с ролью прилежного отца: пусть и непрошенные, но приятные сюрпризы в виде завтрака на столе, новой кружке кофе у компьютера, новогодних подарков и стука перед тем, как зайти. Так происходит и сейчас, когда он, весь светясь, с улыбочкой, проходит ближе и кладет руку ему на голову, трепя его и так уже мокрые и растрёпанные после душа волосы.       — Хотел чего? — вскидывает бровями парнишка, высказывая недовольство от чужих действий одним лишь суровым и хмурым взглядом рубиновых глаз.       — Да просто повидаться пришел! — будто бы и не замечает очевидного укора. Все такой же светлый, словно солнышко (хотя из-за волос проще сравнить с луной), до одури радостный, — я сына сколько не вижу, а? Я ведь скучаю!       Ага, скучает он! Как же! Каждый день строчит все новые и новые сообщения, с вопросами о том, ел ли он, как успехи в школе, как его друзья поживают. Но, в прочем, получает весьма очевидные, пусть и короткие ответы от сына. Если, конечно, диалог не зайдет про успехи в какой-либо научной работе, вот тогда сын, скрепя сердцем, и, давя улыбку, расскажет хотя бы о чем-то более подробно, чем самое простое «Нормально» и «Сто-миллион-процентно жив».       Бьякуя Ишигами — человек безмерно любящий. Человек, узнавший о простуде сына вылетел из другой страны, сорвался с работы на самый первый рейс и, закупившись всевозможными лекарствами (аптечку бы сменить надо, а то половина таблеток просрочились и скорее добьют, чем вылечат), приехал домой! Приехал, отругал, что заболевший сидит за компьютером, что-то уверенно печатая, уложил в постель, прямо как ребенка и заставил лечиться.       Бьякуя Ишигами — человек, которого он и сам, если честно, любил.       — Ты там это, — ещё секунду назад тон был весел и беззаботен, а сейчас, даже слишком резко, он сменяется на более тихий и покладистый, — помоги всем, ладно? Я учил тебя быть хорошим человеком. Ставь пластинку почаще.       Пластинку? Какую пластинку?       Ах, да...       Рука в волосах и Сенку ощущает знакомое тепло пальцев. Прикрывает глаза и даже не собирается делать или говорить что-либо против. Понимает все без слов и наслаждается последними секундами такой ласки. Больше этого не будет. Никогда не будет.       Жмурит глаза. Прикрывает их, специально трёт и сжимает губы, не имея более желания находится в этом сладостном кошмаре. Старается вспомнить, что может выкинуть его из осознанного сна. Быстро прикидывает, в прочем, как и обычно, вероятность того, что просто ущипнуть себя будет совершенно неэффективно, а то и, может, даже больно. Оттого немного шлёпает себя ладошками по щекам, нацеливаясь, и!..       Сон обрывается. Глаза приходится открывать с усилием, а тело больше походит на свинец, как бы тупо эта метафора сейчас не звучала. Постоянный и тяжёлый физический труд, даже после завербовки армии Цукасы, не прекращался ни на секунду и постоянная работа выводила мышцы из строя и заставляла его лежать пластом.       Но лежать — не значит не замечать ничего. Чужое присутствие чувствует даже слишком остро: осталось после многих ночей, проведенных в одиночку, до пробуждения Тайджу. Кто-то, да старался залезть в его дом, что-нибудь разбить или украсть. Животные, что с них взять? И, все же, такой навык иногда был полезен.       — Что ты здесь делаешь? — прикрывает глаза снова. Уже знает, кто именно стал его полуночным гостем, но даже не собирается ругаться. Просто интересуется, но старается давить улыбку. Надо выглядеть серьезным!       — Ты знал, что разговариваешь во сне?       — Отвечать вопросом на вопрос — некультурно, Сайондзи.       — И все-таки, Ишигами?       Его хитрую ухмылочку и практически лисий взгляд тот может чувствовать всем нутром.       Проще просто сдаться. Ну а зачем ему прямо сейчас выигрывать словесную битву, если можно просто лечь обратно и так, чтобы до утра? Чтобы отвлечься от всяческих мыслей и навязчивых желаний посмотреть в телескоп на звёзды, в самый космос! И начать думать, что он был там.       — Нет, не знал, — пожимает плечами и, наверное, только лишь ради приличия задаёт более наводящий ответ, — и что же ты обо мне такого узнал? От правды этой не спиться?       — Да как тут уснёшь, когда почти под боком разговаривает человек?! — супится, но быстро приходит в самое обыкновенное, более улыбчивые состояние. Даже смеётся. Тихо так, совершенно ласково и мило. Искренний смех, голос этого лукавого радиста с самого начала привлекли внимание и вызывали уверенный оскал.       Никогда Ишигами не думал, что ему будет нравится чей-то смех. Да и то, что ему полю́бится звучание стрелы, мягкость и элегантностью совершенно не хрупких рук он тоже как-то даже не учитывал.       Они спокойны. Оба, теперь уже, сидят, хотя Стенку хочется кряхтеть от боли в спине, но это мы оставим где-то за скобками. Не смотрят друг на друга, зато взгляды устремлены куда-то вдаль, к темному небу с маленькими белыми вкрапинами звёзд. Тут словно кисточкой их наставили: везде и помаленьку.       — Ты скучаешь по нему?       Почему-то, в этот момент хочется быть максимально честным. Пожимает плечами, подползает ближе, начиная перебирать у себя в голове факты о генотипе, чтобы не начать ругаться в слух. И, с глубоким, но на редкость тяжёлым, выдохом кивает. Говорить подобное вслух — слишком слабо для такого гордого него.       — Ты сильный человек, — произносит, опустив взгляд. Кажется, вспоминает как на их первом звонке назвал самого себя слабаком. Что ж, забавно: кажется, противоположности и правда притягиваются.       — Ой, давай без этого, — фыркает, но никогда не признается, как теплеет в этот момент в груди. Как приятно, когда запястья падают на его, все такую же растрёпанную, как и во сне, голову.       Руки у Укё всегда были волшебными. В прочем, как и голова, мозги в ней, уши и тело. Тот сам по себе казался весьма интересным человек, что его, возможно, и привлекло вообще. Мягкость касаний уводила куда-то в даль, в горькую сладость воспоминаний. Кажется, тот мог управлять не только луком, стрелами, радаром, но ещё и человеческим разумом. И как только он такой существует?       Знакомой кепочки на голове у парня совершенно не наблюдалось. А значит: можно готовить ответный удар! Пролезает рукой к волосам и быстро-быстро водит по самой макушке, чтобы, даже потрёпанные жизнью, волосы стали ещё хуже! Чтобы тот потом специально искал расчёску, дабы убрать это маленькое гнёздышко на голове.       — Ладно, признаю, это 1:1, — тихо смеётся, прикрывая рот кулаком. А затем тянется и, убрав пальцами свисающие пряди, целует парня в лоб. Совершенно нежно и ласково, просто касается губами, будто бы благословляя на следующие прекрасные изобретения и открытия. Ну, если можно их так назвать, открывая их уже во второй раз, но для новых людей, что никогда не были заточены в камень и не знают, что такое цивилизация.       — Спи иди давай, — кажется, даже смущённо бурчит, а все равно желает одного — полного и стопроцентного отдыха для них обоих.       — Ох, ладно, так и быть, — произносит коварно, будто бы делая тому одолжение, — но завтра ты должен мне лапшу!       — Да с чего бы? — недовольно хрипит, но, видя, что тот уже убежал, понимает, что вряд-ли его уже кто-нибудь, да слушает.       И, все же, смеётся сам. Вот чудак! Ещё и на еду его вот так элегантно развел. Засранец!       Прикрывает глаза и дышит глубоко, как его учили засыпать когда-то. Странно, но техника «Разыграй всех и засни на уроке» от Бьякуи работает просто превосходно. Глубокий вдох через нос, темнота, что медленно обволакивает его, укрывая, словно одеялом. Отсутствие мыслей и никакого отсчёта секунд ему уже и не нужно.       Оставшийся сон был совершенно и сто-миллион-процентно хорош.