~
— У тебя жук в волосах. Вот здесь. Лили осторожно касается его чёлки и тут же отдёргивает руку, как от ядовитой змеи. Смотрит она на него, впрочем, так же. А может, не смотрит вообще — её лицо Джаррод видит смазанно, хотя деревья за её спиной чёткие настолько, что глазам больно. Но даже эти кислотно-зелёные листья не сравнятся с Дай Ши в стекле цветочного магазинчика напротив. С Дай Ши не сравнится ничего. — Эй, он ползёт! Джаррод механически кивает и смахивает с чёлки чёрное пятно. Жук падает на землю, прямо под ноги отскочившей Лили — падает на спину. — Фух, — Лили выдыхает — и, кажется, кривится. — Надеюсь, он там и останется. Господи, какая же гадость. Дай Ши в стекле тихо хмыкает — и склоняет голову набок; в его глазах пляшут смешинки. Джаррод его понимает: то, что грозный рейнджер, который приложил руку к его уничтожению, боится жуков, действительно забавно. Если бы Дай Ши мыслил человеческими категориями, ему определённо было бы обидно. — Жук как жук, — Джаррод пытается улыбнуться — наверное, со стороны это выглядит как мимическая судорога. — Обычный. — Вот именно. Обычный огромный мерзкий жук, который почти заполз тебе на лицо, — Лили вздыхает и остервенело дёргает воротник. — Как ты вообще ещё жив? Кажется, Дай Ши оценил иронию — по крайней мере, он смотрит на Лили со сдержанным одобрением. Неудивительно: ему всегда нравились риторические вопросы. Особенно если у них есть двойное дно. Джаррод пожимает плечами и не отвечает. Жук конвульсивно бьётся на земле — на мгновение Джаррод чувствует острое желание перевернуть его. Он наклоняется, но Дай Ши вскидывает брови — и он отдёргивает руку от жука, так резко, как Лили только что — от его волос. Дай Ши кивает, и Джаррод знает: он доволен. Он всегда считал милосердие бессмысленным — как к жукам, так и к людям. Он, впрочем, особо не разграничивал. — Слушай, Джаррод, я давно хотела спросить… У тебя всё хорошо? Джаррод приподнимает брови: услышать этот вопрос он ожидал в последнюю очередь. Но голос Лили звучит негромко и серьёзно, и — Джаррод чувствует — она смотрит на него в упор. Неужели действительно хочет знать?.. Может, хочет. А может, и нет. Правду она не услышит в любом случае. — Да, — Джаррод выдерживает паузу, тщательно выбирая слова. — Усталость. Бессонница. Ничего необычного. Он не лжёт — просто недоговаривает, а это простительно. Дай Ши усмехается. — Понимаю, — Лили вздыхает снова — и вдруг говорит, на удивление серьёзно: — Если тебя что-то беспокоит, ты всегда можешь рассказать нам. Ты же знаешь об этом, да? — Знаю, — отвечает Джаррод, даже не пытаясь добавить в голос благодарности — передать такую сильную эмоцию у него всё равно не получится. — Не переживай. — Сложно не переживать за человека, который живёт с Эр Джеем и не любит пиццу, — она улыбается, но в её голосе неуловимо кроется напряжение. — Однажды он тебя точно убьёт. — Только после того, как закончит с Доктором Кто, — Джаррод через силу усмехается — в эти слова определённо нужно вложить иронию; кажется, у него даже получается.— Учитывая, что в старом Докторе Кто двадцать шесть сезонов, а Эр Джей пока на… втором? — На третьем, вообще-то. И он начал смотреть вчера. Джаррод пожимает плечами — ему откровенно всё равно, но Лили нельзя видеть его безразличие и уж тем более пытаться что-то с этим сделать. Говорящие трупы вообще лучше обходить стороной. — Есть ещё перевыпуск. Я в безопасности. Дай Ши поджимает губы. Джаррод знает: он скептически относится к отъявленной лжи. Но не говорить же Лили, что они все не в безопасности, пока он здесь, пока он живёт с ними, и просто — живёт? Конечно, нет. Джаррод молчит. И Лили молчит тоже — наверняка она сейчас пытается придумать очередную тему, чтобы продолжить неловкий разговор — от неё веет именно неловкостью. И — совсем немного — призрачным сожалением. Но призрачность всегда беспомощна, а строить мост нужно до того, как доски сгниют — если, конечно, не хочешь рухнуть в пропасть. Они не хотят. Никто не хочет. Джаррод успел прочувствовать на себе, каково это — лежать на дне пропасти с раздробленным позвоночником, и прочувствовать слишком хорошо, чтобы винить кого-то в нежелании идиотски-жертвенно прыгнуть за ним. Лили не виновата. И Тео — тоже. И Кейси. Никто из них не виноват. А если бы и был — какая уже разница? Дерьмо случается. Дерьмо случилось. И им ни к чему пачкаться. Джаррод встаёт и осторожно переступает через жука. Жук действительно огромный, но не чёрный, как ему показалось сначала, а коричневый, с крохотными светлыми пятнышками по краям панциря — наверное, в центре они крупнее, но пока он лежит на спине, сложно сказать наверняка. Дай Ши не стал бы разбираться — попросту раздавил бы его, а заодно и Лили. Но он — не Дай Ши. И, пока это высечено в его голове, пропасть остаётся голодной. Дай Ши со вздохом качает головой, и в его взгляде читается разочарование. Почему ты просто не убьёшь их? — спрашивают его глаза. Разве они достойны тебя? Да. Нет. Может быть. Джаррод не знает правильного ответа. Этот вопрос должен вызывать у рейнджера жгучую злость, но злости нет. Этот вопрос должен вызывать у рейнджера непонимание, как Дай Ши вообще может спрашивать такое, как он может мыслить так, но Джаррод понимает. Только он из них всех и может понять Дай Ши. Только он из них всех и может выдержать это понимание.~
Иногда Джарроду хочется рассказать кому-то из рейнджеров о Дай Ши — рассказать всё. Вот так вот, просто: сесть, взять за руку Лили-Тео-Кейси-неважно и, чувствуя давно забытое тепло чьей-то ладони, остервенело вырывать из памяти осколки воспоминаний, пока голова не станет пустой. Это может сработать — конечно, Дай Ши едва ли исчезнет из зеркала, но жить с этим станет немного легче — они ведь наверняка придумают выход. Если, конечно, кто-то из них захочет его слушать. Железной уверенности в этом у Джаррода нет — только слабый огонёк надежды. И кое-что ещё: он слишком хорошо знает ложь изнутри, чтобы не распознать её в чьих-то словах. И он чувствует: когда Лили говорила, что готова его выслушать, она не лгала. Значит, Тео тоже готов. И Кейси. Любой из них. Эр Джей — под вопросом: греясь от его особой искорки идиотизма, никогда нельзя быть уверенным, что пальцы не обожжёт. Но Эр Джей — в этом Джаррод уверен на сто процентов — точно посчитает, что команде это пойдёт на пользу. Общая боль сближает куда лучше теста на очках и попкорна под священным креслом. Но это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой — и цена ошибки будет слишком высокой. Это глупость. Это слабость. Это не поможет. А если всё-таки?.. Это если зреет в нём несколько дней — единственная прозрачная капля на мутном стекле реальности. В один из вечеров стекло немного проясняется — и Джаррод, проходя мимо комнаты Тео, резко останавливается. Завтра не станет лучше, ты же знаешь. Выход один — действовать сегодня. Становится легче; Джаррод заносит руку, чтобы постучать — плана нет, но он и не нужен, только не для этого разговора, — а потом вдруг вспоминает: в комнате Тео тоже есть зеркало. И чайник. И шкаф. И стекло реальности становится не мутным — угольно-чёрным. Выворачиваться наизнанку и облекать страх-боль-беспомощность в слова, зная, что Дай Ши всё слышит — это хуже, чем выронить меч перед мастером Мао во время финального испытания. Хуже, чем подскользнуться на кожуре грёбаных бананов Эр Джея и влететь в разогретую духовку головой. Хуже, чем раздеться и неспешно прогуляться по Пай Шуа, размахивая над головой своим самым нелепым бельём. Чёрт, да это хуже всего, что может прийти в голову человеку. А он — человек. Эта мысль согревает — отчаяние немного отступает; Джаррод касается двери костяшками, медленно проводит по ней кулаком и закрывает глаза. Тео его не спасёт. И Лили. И Кейси. И даже обезличенные алгоритмы-автоматизмы, за которые он цепляется уже несколько — сколько?.. — месяцев. Джаррод проводит по шершавому дереву снова — сильнее. Выход есть всегда. Он — человек. Дай Ши — отражение; он живёт в его зеркале, он заперт в нём, и… Джаррод застывает. Дай Ши. Заперт. В зеркале. Значит, если он разобьёт зеркало, в котором Дай Ши бывает чаще всего, он попросту… Дерево вдруг выскальзывает из-под костяшек, но Джарроду откровенно не до того. Коричневые плиты пляшут перед глазами — он моргает, пытаясь вернуть миру чёткость, но не получается. — Джаррод? Голос звучит удивлённо; Джаррод вскидывает голову — и сквозь марево проступает лицо Тео, взъерошенного и хмурого до невозможности. Но чем дольше они молча смотрят друг на друга, тем отчётливее Джаррод видит в его глазах зарождающуюся тревогу. — Что случилось? — Тео выдерживает паузу, и его голос становится сосредоточенным. — Что-то в городе? Эр Джей знает? Дай мне две минуты, и я буду готов. Да уж, Тео собран всегда — даже если его только что разбудили. Джаррод хмыкает — и слабо улыбается, впервые с тех пор, как его жизнь раскололась надвое. — Зашёл пожелать спокойной ночи. — А если серьёзно? Я вижу Дай Ши в зеркалах уже несколько месяцев. Вы не победили его. Он всё ещё здесь. Он преследует меня. Мне страшно, Тео. Мне пиздецки страшно. Губы всё ещё дрожат — и Джаррод не противится желанию улыбаться. И он знает — чувствует, — что эта улыбка похожа на человеческую. Скоро он будет улыбаться так всегда. Скоро он будет. — Спокойной ночи, — говорит он — и слышит в своём голосе живое волнение; сколько он уже не говорил так?.. — Хороших тебе снов. Кажется, Тео что-то громко говорит ему вслед — Джаррод уже не слышит; он идёт так быстро, как только позволяют каблуки туфель — не хватало разбудить кого-нибудь ещё до того, как он закончит. Ты в порядке? Что случилось? Ты всегда можешь рассказать нам. А ведь со стороны он, наверное, выглядит сумасшедшим — выглядел все последние месяцы. И остальные наверняка видели это, пусть даже и не понимали причину его сумасшествия. Может, они даже обсуждали это с Эр Джеем — эдакий семейный совет, на повестке которого стоит самый животрепещущий вопрос на свете: как бы вправить вспыльчивому-ублюдку-Джарроду мозг, в очередной раз вывалившийся из его тупой башки. Ваши предложения, господа?.. Джаррод идёт по коридору — и улыбается, улыбается, улыбается. Скоро это закончится. Скоро он убьёт его. Скоро он… Нити мыслей лопаются, одна за другой; Джаррод распахивает дверь, захлопывает её — нет времени, быстрее, быстрее — и подходит к зеркалу. И, не успев осознать, что делает, сдёргивает с него покрывало. Дай Ши кивает ему, на удивление серьёзно, и скрещивает руки на груди. Его глаза поблёскивают. Джаррод стоит, сжимая в руках плотную ткань, и смотрит на него. Спросить что-то? Сказать? Язвительно попрощаться? А может, по-быстрому придумать пафосную речь?.. Нет, нет, нет и нет, упаси господь. Говорить с ним не нужно. Нужно просто взять что-то тяжёлое — и разбить это зеркало к чёртовой матери. Почему он не догадался раньше? Как можно было упустить из виду такие очевидные вещи? Неужели это закончится?.. Мысли-нити оплетают его виски прочной паутиной, но думать нельзя, нельзя терять время, нельзя; Джаррод лихорадочно оглядывается: нет, кровать тащить к зеркалу слишком долго, шкаф — тем более, а стул… Конечно. Стул. Сердце колотится — бешено, загнанно. Сердце живое. Он — жив. Джаррод отбрасывает покрывало — и почти подбегает к стулу. Хватает его за ножки. Резко оборачивается. Дай Ши следит за ним — совершенно бесстрастно — но, стоит Джарроду замереть в шаге от зеркала со стулом наперевес, как его губы искривляются в привычной недоулыбке. И — размыкаются. — Я думал, ты никогда не решишься. Что?.. Джаррод застывает — он не верит. Дай Ши молчал, Дай Ши молчал всегда, тогда — как?.. Руки трясутся так, что ножки стула царапают пол — от этого скрипа сводит скулы, но Джаррод не может унять дрожь, как бы ни старался. Он всё это время мог говорить. Он говорит с ним. Он — говорит. Недоулыбка Дай Ши становится шире. — Я рад, что ошибся. Дерево жжёт пальцы — так, будто вот-вот вспыхнет. Дай Ши облокачивается на раму — и вскидывает голову. — Скажи мне одну вещь, Джаррод. Его голос звучит так же, как Джаррод и представлял: голос-хамелеон, неописуемо безликий, лишённый окраса, но в то же время пластичный настолько, что любая интонация звучит легко и естественно. Но это не его голос. У него не должно быть голоса. Но он — есть. Почему?.. Джаррода колотит — на слова попросту не остаётся сил. Дай Ши, точно так же молча, смотрит на него. А потом — небрежно отбрасывает волосы со лба. — Я здесь уже почти три месяца. Почему ты решил убить меня только сейчас? Голос-хамелеон приобретает оттенок заинтересованности. Дерево, обжигающее кожу, вдруг становится ледяным — и всё внутри покрывается тонким слоем инея. Дай Ши качает головой. — Неужели ты действительно настолько боишься меня? В его голосе нет насмешки, он звучит совершенно спокойно, но это — хуже. Джаррод сжимает зубы — ну же, сделай это — и пытается перехватить стул поудобнее, но спинка выскальзывает из пальцев — и раздаётся чудовищный грохот. Дай Ши морщится: — Тише. Ты же не хочешь разбудить рейнджеров до того, как разобьёшь меня. Я хочу, чтобы ты исчез из моего зеркала. Я хочу, чтобы ты исчез из моей головы. Я хочу, чтобы ты и с ч е з. Джаррод не говорит этого — молча вытирает мокрые ладони о рубашку и рывком поднимает стул; дрожь понемногу утихает. Дай Ши окидывает его взглядом, вздыхает и больше не говорит ничего, но — Джаррод знает — ждёт ответа на свой вопрос. Конечно, он может промолчать, но… Ложь. Ложь. Л о ж ь. Дай Ши может ждать его ответа вечность, но он его получит. Он всегда получает своё. Второй раз дастся ему даже легче. Эта мысль должна вызывать страх, но внутри — всё тот же лёд, и это лучше всего, что Джаррод чувствовал за последние месяцы: под ледяной коркой исчезают весь страх и вся боль. Остаётся только решимость. Он сделает это. Он разобьёт стекло. Он убьёт его. Джаррод поднимает голову. Губы жжёт — он облизывает их, и в глазах Дай Ши мелькает интерес, но Джаррод не думает об этом — просто делает шаг вперёд. И ответ рождается сам. — Потому что тебя не должно здесь быть. Дай Ши хмыкает — судя по всему, он не впечатлён. — Не спорю. Не должно. Но в любом мире существуют необъяснимые, а потому — совершенно невероятные вещи. И то, что я здесь, с тобой, это одна из таких вещей. Это с тобой режет слух — лёд опасно потрёскивает. Под ним кроется пламя — всегда крылось. И если оно вырвется наружу… Не если — когда. Джаррод через силу усмехается. — Тебя здесь нет. Ты просто отражение. — Твоё отражение, — замечает Дай Ши спокойно, и на ледяном коконе появляется крохотная трещина. Джаррод пытается не сжимать кулаки — это слишком очевидно-демонстративно, — но они сжимаются сами, и Джаррод вцепляется в дерево до боли. — Это неважно, — говорит он; голос подрагивает, но слова даются тяжело — слишком тяжело для того, чтобы винить себя за интонации. — Ты мог украсть отражение Кейси. Или Лили. Или Тео. И украдёшь, если я ничего не сделаю. Но я — сделаю. Это звучит как угроза, это и есть угроза, но страха нет, и злости нет тоже. Только странное болезненное удовольствие — такое же, как тогда, когда мастер Мао, показательно отразивший все его удары, пропустил самый важный. Глаза Дай Ши загораются — и он делает широкий шаг вперёд. — Да. Мог бы. И могу до сих пор, — он тихо хмыкает. — Но не хочу. У меня ведь есть ты. — Мне плевать, чего ты хочешь, — говорит Джаррод медленно. — У тебя есть моё отражение. Но меня у тебя нет. И не будет никогда. Дай Ши не улыбается, но его глаза всё так же горят — Джаррод знает: он смотрит так перед тем, как щёлкнуть пальцами и обратить кого-то в пыль. Попробуй, проносится в голове острая злая мысль. Давай. Почему бы и нет. Хуже не станет. Хуже уже просто некуда. — Время покажет, — несмотря на взгляд Дай Ши, его голос звучит совершенно ровно, словно Джаррод всё это время просто молчал. — А времени у нас будет много. У нас. К горлу подкатывает тошнота — такое бывает, если переесть пиццы с бананами. Но даже эта сраная пицца с бананами стоит того, чтобы больше никогда не слышать из зеркала свой искажённый голос. Лёд трещит всё громче, всё настойчивее. И чем глубже становятся трещины, тем легче кажется стул. Это — оружие. Когда в руках оружие, они не должны дрожать. Для Джаррода это прописные истины, и чем больше он думает об этом, тем отчётливее понимает: Дай Ши — просто отражение. Вор. Пародист. Он питается страхом, но если страха не будет, он попросту сдохнет от голода. Это не симбиоз. Это — паразитизм. Дай Ши с удовольствием раздавил бы того жука, а заодно — любого из них. Но сегодня всё будет иначе. Сегодня раздавят его. От этой мысли хочется улыбаться-скалиться — и Джаррод не сдерживается. Он давно не чувствовал себя настолько живым. Он давно не чувствовал себя настолько собой. — У тебя нет времени, Дай Ши, — говорит Джаррод медленно, глядя в глаза, которые принадлежали ему много лет — и будут принадлежать ещё минимум столько же. — Ты — просто тень самого себя. И тебя сейчас разобьют стулом, — он хмыкает. — Смерть мечты для всесильного духа, правда? Дай Ши поводит плечами: не да, не нет — что-то между. И усмехается, на удивление бесстрастно. — Раз ты так уверен — бей. Лёд лопается — и Джаррод замахивается. Звон обрушивается на него, и он прекрасен в своём оглушительном отчаянии. Джаррод уже слышал такой звон десять лет назад, когда бросил камень в мишень и попал в своё же окно. Тогда он ещё не умел поражать любую цель с любого расстояния. Но он научился. Они не смогли убить тебя. Но я — не они. Руки снова дрожат, но не от страха — Джаррод не боится. Не сомневается. И уж тем более — не жалеет. Ему давно не было так спокойно. Ему давно не было так хорошо. Его отражение — нет, Дай Ши, грёбаный тёмный дух, укравший его голос, его глаза, его сознание — раскалывается, искажается… Умирает. Осколки стекла и деревянная стружка повсюду — изредка кожу режет, но это ничто по сравнению с тем, что должен чувствовать сейчас Дай Ши. Джаррод не видел его глаз — лицо разлетелось сразу же, — но он очень надеется, что в них отражался страх. Ему должно быть страшно. Ему должно быть больно. Зеркало скалится осколками. Стеклянное крошево, оставшееся от Дай Ши, хрустит под ногами. Но этого мало. Это — за три месяца молчания. Это — за семь месяцев страха. Это — за год тюрьмы в собственной голове. Джаррод бьёт снова и снова — и его захлёстывает счастье. От зеркала не остаётся почти ничего — только пустая рама. Но почти недостаточно. Почти всегда недостаточно. Джаррод отшвыривает обломки стула и вцепляется в раму. Что-то хрустит под пальцами — ладони тут же становятся липкими, и он видит, как на жёлтом медленно расплывается красное, но это не имеет значения. Ничто не имеет значения. Джаррод вдыхает — удар. Выдыхает — удар. Повторить. Повторить. Повторить. — Джаррод! Ты ещё жив, да? Решил украсть голос Кейси? Думал, я не догадаюсь?.. Удар. Удар! Удар!.. Обломки рамы падают ему под ноги. Ладони жжёт — красного на жёлтом становится всё больше. Но это не страшно. За кровь платят кровью. За боль платят болью. За жизнь платят жизнью. И он — расплатился. Это закончилось. — Джаррод! Ты что творишь?! Хватит! Джаррод вскидывает голову — он что, всё ещё жив?.. Но вместо бесстрастных глаз Дай Ши видит испуганные глаза Кейси. Настоящего Кейси. Видит — и улыбается, широко и несдержанно. По-настоящему. Со стороны это наверняка смотрится жутко — по крайней мере, Кейси смотрит на него с таким ужасом, как не смотрел ещё никогда, но это логично и закономерно: он ничего не знает, как и остальные, а значит, не понимает, что происходит. Никто из них не понимает. Никто из них и не смог бы понять. Но это уже не имеет значения. Джаррод осторожно кладёт последний обломок рамы на пол. Выпрямляется. И, стараясь говорить как можно спокойнее, отвечает: — Всё в порядке, Кейси. Слова, которые должны были прозвучать совсем тихо, кажутся Джарроду оглушительными — они громче всего, что он когда-либо говорил. Потому что он говорит правду — впервые с тех пор, как увидел этого ублюдка в зеркале. А даже если бы это была ложь, одобрить её теперь некому. Он свободен. Чёрт, он действительно свободен. Пульт лежит на полу. Щелчок. Треск. Кадры мелькают с бешеной скоростью — боль, страх, беспомощность, лента Мёбиуса, алгоритм, имитация, молчание, клетка, прутья, ток… А потом экран становится чёрным. Джаррод улыбается. Пульт ломается под его каблуком — остаются уродливые чёрные обломки, из которых торчат искрящиеся провода. Надеюсь, тебе будет весело гнить в пустоте. Джаррод думает об этом — и, чувствуя всё такое же пьянящее счастье, повторяет шёпотом: — Всё в порядке.