мне нужно его увидеть

      — Они все знают?       — Уже да.       — Блять…       — Не выражайся!       — Да, сэр! — Биг говорит серьезно, но в словах слышится ухмылка. Хотя усмехаться, улыбаться, да и вовсе как-либо шевелиться ему чертовски больно. После операций, наркоза, комы, он едва приходил в себя и еле находил силы, чтобы говорить. Сложно было даже просто моргать.       Чан смотрит в окно. Его спина ровная, взгляд сосредоточенный, а брови нахмуренные. Руки за спиной, ладонь в ладони. Пиджак застегнут на все пуговицы. Он вышколен и выверен, как королевский гвардеец лондонского полка возле Букингемского дворца. Только в районе груди, внутри что-то грохочет, словно товарный поезд несется по рельсам через пустыню, громыхая по металлическому пустому контейнеру одним единственным булыжником. Странно. И больно. Но больно не так, как Бигу, а иначе.       Эмоции показывать непривычно. Эмоции показывать нельзя. Хотя здесь, наедине с Бигом, это вполне допустимо. Чан оборачивается и смотрит на парня, торс которого обмотан бинтами, в его руке капельница, а сам он увешан приборами, которые отслеживают все показатели. У него была слишком глубокая степень комы. И, к сожалению, они не в фильме, где люди только очнувшись готовы бежать покорять мир. Биг хочет. Но не может. Человеческий организм хоть и коварная, но очень умная штука.       Чан коротко, едва заметно улыбается. Долю секунды. Подходит ближе и садится в кресло. Теперь в его ладонях ладонь Бига. Обхватывает своими пальцами крепко, стараясь сильно не тревожить проводки от медицинских аппаратов и упирается лбом в это сплетение.       — Чан? — Биг едва поворачивает голову и вздыхает, мужчина рядом с ним никак не отзывается, но он ощущает, как руки касаются сухие и горячие губы. — Чан, я жив. Выдыхай. Я здесь и с тобой.       Бигу не нужны реакции, Биг их не ждет. Они не общаются словами, обещаниями, клятвами, они на уровне сердцебиения и одних лишь взглядов. Чан воин, солдат, его военная вышколка никогда не позволяла ему быть эмоциональным. Но несмотря ни на что, несмотря на тренированность и стойкость, оставаясь здесь, в этой палате, теми долгими ночами, пока Биг был без сознания… Он плакал. Он плакал, как маленький ребенок и просил всех Богов и всех духов этого мира вернуть ему этого человека, который был таким глупым, но таким отважным, таким вредным, но таким родным…       Чан не думал, что между ними могут быть какие-либо отношения. Когда Биг, еще совсем юный, но очень смелый и самоуверенный, попал в охрану Главной Семьи, создавалось впечатление, что он долго не протянет. Он был, как кузнечик, не сильно высокий, худой, слишком борзый, что не приветствовалось в коллективе. Со временем мнение стало меняться. Кузнечик окреп, усердно занимался, показывал лучшие результаты среди всех новобранцев, он оказался очень сообразительным и эрудированным, у него отлично работала логика, он был командным игроком, всегда очень внимательным. Он был отличным стратегом. Он был… Идеальным. Чан не понял, когда влюбился. А когда понял, что вообще это сделал, мысленно дал себе пощечину и поклялся никогда в жизни больше не думать об этом.       Не получалось.       Не думать не получалось. Биг был всегда рядом, будто специально с каждым днем, с каждым месяцем все чаще мелькал перед глазами, все больше разговоров начинал, заставляя Чана злиться на себя. И на него. Биг успел натерпеться из-за суровости своего босса. Он же и подумать не мог, что это его так «дергают за косички»…       Любить нельзя. Любовь отвлекает. Любовь разрушает. В любви нет ничего хорошего. Чан давал себе установки. Максимум, что можно, это одноразовые связи для здоровья, хотя чаще он справлялся сам. Выходные он практически никогда не брал, а в отпуск съездил только один раз за десять лет работы на главную семью, когда его позвали на встречу сослуживцев. Чана все устраивало. Он солдат, у него есть обязанность следить за безопасностью. Есть приказ. Он выполняет.       Наглый мальчишка вторгается в его умеренно спокойную жизнь. Вторгается, сам того не зная. Или зная?! Биг повсюду, Бига много. Чан злится и пропадает в спортзале, измываясь над боксерской грушей, представляя вместо нее себя. Он находит его и там, предлагает спарринг, широко улыбается, демонстрируя свои ужасно острые и привлекательные скулы. Не согласиться нельзя. Чан, точнее, говорит «нет», а в помещении, где они были только вдвоем, разносится уверенное «да». Он солдат. Он тренирован.       Он побеждает раз.       Два.       Три.       А затем оказывается на лопатках, пока Биг, сексуально перекидывая ногу через его бедро, садится сверху, руками прижимая его руки к полу. Нет, Биг, на самом деле, сделал это совсем обычно, но для Чана… Он бы не оказался на полу, если бы не отвлекся. На пресс, который был виден через прорези майки. Точнее это была не майка, а кусок ткани, который едва болтался на крепком, подтянутом теле Бига, открывая для обозрения все его достоинства. Ну, часть из них точно.       Чан замирает на секунду. Биг в это же мгновение наклоняется и накрывает его губы сухим, жестким поцелуем. Он прижимается агрессивно, с силой, а затем, не увидев сопротивления в первое мгновение, будто на пробу аккуратно приоткрывает губы, смыкая их немного аккуратнее. Они так и замирают. Мгновение. Второе. Сердце Чана выскакивает из груди. Он второй раз за всю свою жизнь поддается эмоциям. Толкает парня на спину, оказываясь сверху и сминает его губы в страстном поцелуе. Они словно продолжают сражаться.       Зарывается пальцами в темные волосы, с улыбкой в поцелуй подмечая, как тонкая резинка соскальзывает с наспех сделанного хвостика. Это все длится совсем недолго, пока они в ужасе друг от друга не отстраняются.       — Я думаю, мы на сегодня закончили, — Чан кивает и, развернувшись, спешно уходит в свою комнату, где идет сразу в душ, становясь под ледяную воду. Что он творит? Почему Биг это сделал?       Он запрещает себе даже пытаться анализировать произошедшее. Пытается игнорировать воспоминание об острой коленке, которая упиралась в его пах, о ладонях, которые сжимали плечи, и о губах, которые первые поцеловали. А еще глаза. В глазах напротив Чан увидел смелость. Это было так неправильно! Им следовало обо всем забыть и больше никогда не говорить о случившемся!       Чан держался стойко. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда он вновь увидел Бига. Чан первый начал с ним разговор, обсуждая работу, раздавая указания и давая инструкции на ближайшие дни. Ничего не было. Ничего не поменялось. Ничего не было и когда он пришел в зал вновь. Биг появился там спустя полчаса. Тихо хмыкнул, ухмыльнулся и подошел ближе.       — Спарринг? — Чан правда думал, что справится, но как он оказался на Биге, он не знал. Он вжимал его тело в мат, жадно и страстно целовал, позабыв о своих указаниях самому себе. — Я выключил камеры на время, никто никогда не узнает, что здесь на самом деле происходит, — Биг улыбается, а Чан впервые за последние месяцы смеется. Этот парень совсем не промах.       И они пропадают. Пропадают темными ночами в комнате Чана. Он живет один, а не с соседом, как Биг. Пропадают друг в друге, днем держась, как и всегда, подчиненный и босс. Они не говорят о чувствах, о статусе отношений, даже в постели, после секса, продолжают говорить о работе, но засыпают всегда тесно обнявшись. Чану внезапно понравилось засыпать, прижимаясь щекой к груди Бига, под аккомпанемент его сердцебиения, руками обнимая за пояс. Бигу было не совсем удобно, но он никогда этого не озвучивал. Если Чан захочет, он готов терпеть всю жизнь. Что угодно.       Они сближались очень быстро. И очень сложно. Чан осознает какую совершил ошибку и отстраняется, не подпускает парня к себе, когда они остаются наедине. Старается это «наедине» вовсе не допускать. В дни тренировок он заставляет его бегать больше всех, плавать дальше, нырять глубже, он будто мстит ему за свою слабость, за слабость, которую он в нем нашел. Биг стал этой слабостью для Чана. Это было непозволительно!       Но он, Биг, все равно держался, стойко терпел все измывательства, а затем уставший и замученный стучал в его дверь. И Чан пропускал, с недовольным выражением лица, с закатыванием глаз, поджатыми губами и строгим взглядом. Чан пропускал, потому что рядом с этим наглецом было приятно. Хотя Биг был ужасным, он ужасно себя вел, пусть со временем все же и стал немного сдержаннее. Именно Биг был зачинщиком всех драк, именно он нарывался на кулаки, которыми ему проезжали по лицу, именно он ловил все огнестрелы, колотые, именно ему ломали руки.       Он всегда бросался на амбразуру, чего бы это ни касалось: работы, кофе, который закончился ровно перед тем, как он подошел, или того, что кто-то что-то за его спиной о нем говорил. Биг не разбирался. Он был импульсивным. А рядом с Чаном становился котиком, который хоть и с выпущенными когтями, но ласково валился под бок и вырубался.       Биг чудовище, которое Чан перевоспитывает долгие годы, Биг чудовище, которое умеет прислушиваться, чудовище, которое водит пальцами по вечно нахмуренным бровям Чана и не просит его улыбаться. Ничего не просит. Он чувствует, что его обнимают крепко. Биг ощущает, как широкие ладони скользят по его спине, а все его тело прижимают к груди, он чувствует, как сухие пальцы в мозолях сжимают его плечо, будто цепляясь за него. Зачем что-то говорить или просить, когда оно все вот так?       Чан никогда ничего не комментирует, если это не касается тактики ведения боя или постановки рук на оружии, но Чан каждый раз открывает дверь. Это говорит о намного большем, чем любые слова.       В душе дополнительное полотенце, вторая зубная щетка. Пара футболок, разбросанные повсюду черные тонкие резинки для волос. Чан терпеть не мог беспорядок и постоянно злился на находки в своей комнате, на те самые резинки, на пустые бутылки из-под воды или на книгу по мировым войнам под подушкой. Когда Биг успевал читать? Чана восхищало в этом парне абсолютно всё. И он готов был терпеть даже хаос в его холостяцкой обители, лишь бы это длинноволосое чудовище продолжало каждую ночь засыпать рядом.       Когда он понял, что между ними что-то есть и это не на один раз, он сразу же пришел к Кхуну Корну и отрапортовал о том, что происходит. Он никогда не врет. Отношения на службе могут стать препятствием. Об этом должно быть известно руководству. Кхун Корн поблагодарил за честность и сказал, что не видит в этом проблемы, если проблемы не видит сам Чан. Чан пообещал, что все будет под контролем. Свое обещание он держал. Он держал все под контролем, пока этот глупый мальчишка не бросился закрывать собой Порша.       Он выполнял свою работу. Или это не входило в его обязанности? Порш стал жить в доме в качестве парня Кинна, но указаний по его охране дано не было, а события развивались слишком стремительно… Чан успевает вынести Бига на руках до того, как гремят взрывы. Чертов Вегас! Чертов Таван! Чертов Порш!       Там, у дверей реанимации, куда все приезжают, Чан сидит на полу и смотрит на окровавленные руки. Он смотрит на кровь Бига на своих пальцах, ладонях, запястьях и понимает, что он не может его потерять, что это несправедливо, что это невозможно. Это не правда! Последнее Чан, кажется, произносит вслух. Кинн с Поршем о чем-то говорят с доктором и подходят ближе. Мужчина поднимается на ноги и смотрит сосредоточенным взглядом, он ждет информацию, кажется, готовый принять все что угодно.       — Биг в коме. К нему пока нельзя… — Порш говорит тихо, наблюдая за реакцией Чана. Они все переживали за судьбу Бига, но то, что было в глазах этого мужчины, это было сложно описать, он будто умирал вместе с тем парнем на больничной койке, который в этот самый момент отчаянно сражался за жизнь.       — Нет, я должен к нему попасть!       — Пустить могут только родственников…       — Я могу. Меня должны пустить, — он уверенно идет к медсестрам и просит дать ему разрешение на посещение палаты в отделении реанимации.       — Простите, Господин, но только родственники могут зайти, — с сочувствием произносит девушка.       — Я его партнер, — сжимает зубы, кривится на мгновение, не пропуская эмоции. — Любовник, парень, называйте как хотите! Прошу вас, дайте мне его увидеть хотя бы на минуту, — он даже не оборачивается на шокированных Кинна с Поршем, ему было абсолютно наплевать на то, что они по этому поводу думают, устраивает их это или нет. Важно было только одно. Важен был только Биг.       — У вас узаконены отношения?       — Нет. Но... Одна минута, умоляю, я его не потревожу, мне нужно его увидеть, прошу вас… — отчаяние, дрожь в голосе или взгляд человека, который в данный момент теряет всего себя, что-то из этого сработало. Его впустили. Впустили на пять минут. А потом на ночь. А потом он остался там на долгие недели. Это был второй раз, когда Чан взял отпуск.

***

      — Со мной, — Чан не может поднять взгляд, он же не проявляет эмоции. Биг очнулся спустя практически месяц комы и вот уже неделю приходил в себя, хотя большую часть времени просто спал. Пересиливая себя, мужчина все же убирает руки от лица и плотно сжав губы, поднимает красные от слез глаза. Он плакал совсем тихо, без единого звука. Этот момент Биг запомнит на всю жизнь. Он не думал, что будет так нужен, он не думал, что все настолько…       — Представь, что у меня больше сил и я пальцами прохожусь по твоей щеке, убирая эту печаль, — Чан даже, кажется, очень тихо и коротко смеется, прикладывая ладонь Бига к своей щеке. Замирает и смотрит внимательно прямо в лицо парня. Он обманчиво расслаблен, спокоен, а уголки его глаз заметно мокрые.       — Я люблю тебя, — Чан говорит это впервые. И никогда не повторит вновь. Но этого и не будет требоваться. Он человек поступков, а не слов. Он человек скупой мужской слезы на каменном лице, он человек нежных объятий по ночам и долгих ленивых поцелуев по утрам, он человек, который будет собирать все резинки по комнате, а затем покупать упаковками новые, чтобы Биг не ругался на их постоянное отсутствие. Он человек, который будет всегда следить за тем, чтобы он ел и спал нормально. Он будет контролировать его реабилитации и мед.осмотры, будет следить, чтобы он не пил кофе и не ел жирную еду, потому что доктора запретили. Он будет делать все, потому что хочет видеть Бига счастливым. Чан человек дела. Скупой на эмоции и их проявление, но честный в своих намерениях и искренний в своих поступках.       — Чан.       — М?       — Я люблю тебя, — это первый и последний раз, когда они обмениваются признаниями в чувствах, а еще первый и последний раз, когда Чан плакал. Дважды. Прямо на глазах Бига. И он никогда никому об этом не расскажет и никогда не напомнит об этом самому Чану. Они не про публичность. Они про закрытые двери спальни, где только вдвоем можно быть честными и открытыми друг с другом. Они про мир на двоих, потому что для них так правильно.       Правильно вернуться в дом и не общаться при остальных, правильно никогда не показывать никому свои чувства. Биг начинает ходить лишь через несколько недель и благодарит всех духов за то, что он сразу же может вернуться в дом, ему выделили отдельную комнату и врачей.       Хотя иногда Бигу казалось, что он вернулся не в дом, а в тюрьму.       — Чан?       — М-м? — Мужчина вопросительно смотрит на Бига, который лежит на кровати после очередной капельницы, которые ему продолжали ставить даже когда он вернулся в дом Главной Семьи.       — У тебя все в порядке?       — Да. Почему ты спрашиваешь?       — Ты напряжен.       — Есть проблемы, по работе. Не переживай из-за этого.       — М, я могу чем-то помочь?       — Поправляйся скорее, это сейчас твоя главная задача и лучшая помощь.       — Ты возьмёшь меня назад на работу?       — Нет.       — Пиздец.       — Биг! Не выражайся! И ты же понимаешь, что тебе врачи запретили любые нагрузки, а наша работа весьма... Энергозатратная.       — Но они уже давно мне разрешили секс.       — Что?       — Что слышал! Ты не прикасаешься ко мне уже несколько месяцев и не подпускаешь к себе!       — Ты слаб!       — Но не для поцелуев и объятий!       — Биг!       — Хватит носиться со мной, как с хрустальной вазой! Заебал!       — По губам получишь!       — Да уж хоть что-нибудь!       — Биг! — Чан сдержанно, но тяжело вздыхает. Биг не унимался. Мужчина подходит ближе, наклоняется и едва ощутимо касается губами его лба. — Доволен?       — Ты издеваешься? — Биг неожиданно поднимает руку и накрывает его затылок, пальцами проходя по коротким волосам. Ощутимо давит и притягивает его к себе, целуя в губы, которые никак на это не откликаются. — Издеваешься! Если так нравится меня игнорировать, то свали отсюда и оставь меня в покое! — Биг отпускает Чана, падает назад на подушку и отворачивается.       Чан не игнорировал, он, наоборот, проявлял гиперопеку, ругался, когда Биг выходил на обеды и ужины со всеми телохранителями в общую комнату, строго следил за графиком его сна, даже забирал планшет, чтобы он не отвлекался на сериалы и игры. И не пускал спать в свою комнату. Чан был суров и строг, как никогда. И это было сплошное издевательство, ещё более болезненное и неприятное чем его постоянные измывательства на тренировках до ранения.       — Это все для твоего блага! — отрезает Чан и действительно уходит. Прихватив с собой планшет. Биг лишь закатывает глаза. Раз так! Он тоже будет его игнорировать!       И он начинает это делать. Не отвечает на вопросы, не разговаривает с ним, а на любое обращение даже бровью не ведёт. А ещё все чаще появляется в общих комнатах, играет в приставку с Армом, постоянно куда-то уходит с Поршем и один раз даже уезжает с Питом, когда тот появляется в доме главной семьи. Немыслимо! Чан понимает, что Биг это делает специально. Чан молчит и терпит, пока однажды парень не пропускает прием врача, а точнее он просто о нем забывает.       Чан находит Бига в компании Танкхуна и Порша, которые смотрят какую-то дораму в кинозале.       — Биг. Выйди. Пожалуйста, — и это «пожалуйста» скрипит на зубах мужчины. Он едва сдерживается, чтобы не подойти и не взять за шкирку этого наглого парня, который трепал его нервы и испытывал выдержку.       — Мы заняты.       — Биг. Встал. И вышел, — его грозный и внимательный взгляд пугает даже Порша с Танкхуном, которые лишь переглядываются. Все знали, что Чана нельзя НЕ слушаться. Это же... Чан.       — Нет.       — Малыш?! Пожалуйста, — глаза Порша и Танкхуна наполняются ещё большим ужасом. Слышать подобное от Чана было странно и... Ну. Это же... Чан. Конечно, они уже знали о том, что эти двое вместе, они просто знали этот факт, но никогда никто не видел никаких проявлений этого, если не считать тот контроль, с которым Чан следил за Бигом все эти месяцы после выписки из больницы и возвращения домой.       Биг смотрит удивлённо. Его большие глаза ещё сильнее расширяются, и он выглядит так очаровательно, что Чан даже забывает о том, что злился на него. Эти длинные, заметно отросшие волосы, свободно лежащие на плечах, худоба, давно ему не свойственная, острые черты лица. Он был как мальчишка, как маленький воронёнок, который смотрел серьезно, но заинтересованно. Молча поднимается, кивает Танкхуну с Поршем и выходит первым, когда Чан закрывает за ним дверь.       — Малыш? Серьезно? — пока они идут в комнату, где ждёт доктор, Биг оборачивается и тихо хмыкает, спрашивая не для того, чтобы получить ответ. Это было внезапно. И приятно. На лице Чана ожидаемо никаких эмоций.       — Ты забыл про осмотр.       — Я себя уже отлично чувствую.       — Когда доктор скажет, тогда и будет «отлично».       Биг никак не комментирует это. Его раздражает чрезмерная забота. Но спорить с Чаном о чем-либо бесполезно. Он слишком упертый, особенно когда уверен, что прав. Да и поводов для скандалов у них и так было достаточно. Например, желание Бига помочь Питу. А значит и Вегасу. Чан был слишком предан Главной Семье и не собирался идти против них. Но события развивались таким образом, что впервые в жизни ему пришлось поступиться собственными принципами. Полгода понадобилось Бигу и Вегасу, чтобы доказать ему, что Кхун Корн не тот человек, за кого пытается себя выдать. Это было сложно. Чан ломал себя изнутри, ломал свое мировоззрение.       Он всегда старался поступать правильно. Но сложно быть таким уж правильным, когда ты работаешь на мафию. А ещё Чан доверял Бигу и прислушивался к его мнению, хоть никогда об этом не говорил.       На работу Биг все же возвращается, получая ее в обход Чана. Он просто приходит к Кинну и говорит о том, что он уже готов, готов что-то делать. Ему доверяют должность руководителя, которую они делят с Поршем на двоих.       Чан в ярости.       — Я уже не могу сидеть без дела!       — Ты мог бы пойти на нормальную работу!       — Какую? В офис? Садовником? Себя представь за такой работой!       — И спокойно представляю!       — Кинн взял меня назад, я не буду выходить на задания, буду контролировать работу телохранителей. Тебе легче будет. Очевидно, что с Поршем вы не на одной волне, — мысленно добавляет «как со мной».       — Ещё бы он тебя не взял...       — Ты о чем?       — Ты спас дорогого ему человека, закрыл собой, — Чан на мгновение морщится. — Они тебе должны.       — Мм.       — Зачем ты это сделал? — неожиданно звучит вопрос, на который Биг не знает, что ответить.       — Так нужно было?       — Нет. Он не был в зоне твоей ответственности, — сдержанно, но с пробивающимся раздражением.       — Чан? Ты меня осуждаешь? — прямого ответа на этот вопрос не звучит.       — М-м. Ты сделал это ради Кинна?       — Прости, что?       — Ты влюблен в Кинна? Поэтому закрыл Порша собой?       — Пиздец, логика!       — Разве я не прав?       — Я сплю с тобой, встречаюсь с тобой, практически живу с тобой, и ты мне говоришь про любовь к Кинну?       — Я не прав?       — Ты повторяешься.       — Ты не отвечаешь на вопрос.       — Я не люблю Кинна, — в своей голове он добавляет то, что эти чувства уже давно в прошлом. В слух о таком говорить не хочет.       — Хорошо.       — Да, заебись! — Чан даже не просит «не выражаться» в ответ на эти слова.       — Я просто пытаюсь понять зачем ты это сделал, зачем закрыл его.       — Я телохранитель!       — Не его.       — Чан? К чему этот разговор?       — Я просто. Не хочу тебя потерять. Я боюсь тебя потерять, — откашлявшись, добавляет последнее, глядя в стену. Но не на Бига, который сначала злился, а теперь выглядел растерянным.       — Чан? Мы можем умереть в любой день, в любой момент, мы же... Люди.       — Просто...       — Я знаю, Чан, и я.       Они не говорят больше, каждый задумывается о своем, но при этом оба понимают, что они будут всегда переживать друг за друга и всегда будут на стороне друг друга. Чан будет продолжать вопреки всему мириться с вредным и борзым парнем, который уже давно стал очень важным и родным.       Биг будет мириться с упертостью и гиперопекой, ведь сколько бы он ни раздражался и не возмущался, ему нравится. Ему нравится быть кому-то нужным, кому-то, кто заботится о нем так, как не заботился никогда ни о ком ранее.       Его солдат холоден и расчетлив, безэмоционален и скуп на эмоции, но он будет продолжать изредка называть его «малыш», будет продолжать следить за каждым Биговским шагом, потому что однажды сказал, что любит. И Бигу не нужны слова, он все видит и чувствует. К его груди все также прижимаются щекой, чтобы засыпать под его сердцебиение. О каких словах еще может идти речь?       А Биг будет тонуть, тонуть в этом омуте темных глаз, в этой суровости и нежности «за кадром», он будет отдавать всего себя отношениям, которые ему казались крепостью. Которые таковыми и были, потому что, ну, это же Чан... Его Чан.