"Слепая Любовь и поныне с Безумьем, На ком вся вина той злосчастной игры. Что не одиноко Любви, не совру я, Коль преданный рядом её поводырь"
Что-то внутри неустанно выло и скреблось об грудную клетку, будто раздирая плоть изнутри. Вроде физически ничего не чувствуешь, но больно так, что хоть на стену лезь. Это сводило с ума, подстегивало иррациональное желание разодрать кожу снаружи, лишь бы добраться до этого внутреннего чувства и вышвырнуть его к чертовой матери. Вышвырнуть все свои чувства к нему, вышвырнуть мысли о нем, вышвырнуть все свое естество, которое неразрывно переплелось с ним и упорно не хотело отпускать. Потому и выло, требуя сделать что угодно, лишь бы он вернулся, никогда больше не уходил и всегда был рядом. Воспаленный разум, измученный алкоголем и тяжелым сигаретным дымом нашептывал лишь безумные и жуткие идеи, которые точно не подал бы в лучшем своем состоянии. Саске в который раз поднял дрожащей рукой увесистый граненый стакан, фактически пустой, но от того не ставший легче, и уставился на него так, будто в нем были какие-то подсказки, идеи или хотя бы его образ. Внутренняя боль стала такой отвратительной, что, казалось, еще немного, и он задохнется, потому что она как опухоль, передавливала легкие, оставляя все меньше шансов на вдох. Внезапно он резко со всей оставшейся в нем силой швырнул стакан об стол, прижав его рукой. Крупные осколки сразу же больно впились в руку, разрезая плоть и выпуская тонкие ручейки крови на деревянную поверхность. Чувства внутри чуть ослабли, уступая место физической боли и пульсации в поврежденной коже. Саске чувствовал, что сходит с ума, что ведет себя ненормально, но не мог остановиться, прижимая руку к стеклу, позволяя ему погружаться все глубже. Привязанность, любовь, безумие — все это имело такую тонкую грань, что Учиха и сам не заметил, как пролетел сквозь все границы, оказавшись на самом дне помешательства. И оно, довольно урча, пожирало его с особым удовольствием, растягивая его боль, как вязкую патоку, заставляя то, что осталось от его сердца, выть и больно биться об ребра. Наруто ушел. Так, будто их ничего не связывало, будто для него Учиха был очередным этапом жизни, который он перерос и теперь просто отказывался от него. Не оборачиваясь, не объясняя, просто ставя перед фактом. «Мы не можем оставаться вместе. Рано или поздно это кого-нибудь убьет». И оно убивало. Прямо сейчас убивало Саске изнутри, разъедая горячей кровью вены, затапливая сознание ядом. А Наруто было все-равно — Учиха был в этом уверен, не заметив ни дрожащего голоса, ни запаха сигарет, который был абсолютно не свойственен Узумаки, ни сжатых до белого кулаков. Не заметив, насколько больно было произносить эти слова. Лежавший рядом пистолет блестел начищенным краем в свете тусклой настольной лампы, то и дело привлекая маниакальный взгляд Саске. Что, если прекратить это все прямо сейчас? Выстрелить в себя? Выстрелить в него? Легче не станет, ничего не изменится, спусковой курок станет только триггером для новой волны боли, либо его, либо Наруто. Бессилие давило тисками на и так больную голову, заставляя хватать за хвост даже самую безумную идею. Что, если просто схватить его и убежать? Убежать от людей, от этого тошнотворно быстрого ритма города, убежать от самого себя и своего безумия, убежать от вины и боли в глазах Наруто. Саске так не мог. Пусть лучше он сойдет с ума сам, пусть лучше эти чувства задушат его окончательно, но лишь бы не вредили Узумаки. Он стал зависимостью, жизненно необходимым элементом, тем, без чего все внутри рассыпалось в мелкую крошку. Безумие. Любовь к нему была чистым безумием.***
Руки до сих пор дрожали, мешая поджечь кончик сигареты. Кажется, это была последняя в пачке. Наруто ненавидел сигареты, всегда просил Саске не курить рядом с ним, а сейчас не мог остановиться, доставая их одну за другой. Они были одним сплошным напоминанием об Учихе, травили все внутри, как физически так морально. Ушел — значит оборвал все. Так зачем он продолжает мучить самого себя, раз за разом прокручивая в голове воспоминания. Его глаза, руки, голос, запах, смех — все это одним единым образом выжигало легкие вместе с дымом, сдавливало сердце в тиски, разрывало последние нервные клетки. Медленно убивало. И Наруто не смел этому противиться, лишь слабо отбиваясь от своего сознания, прокручивая в голове мысль о том, что это правильно. Зависимость от человека страшна. Зависимость от Саске смертельна. Ее нельзя перетерпеть, нельзя вылечить, можно только поддаться ей и наблюдать, как от тебя самого не остается ни кусочка, как каждая клеточка тела пропитывается болезненной любовью к нему. Дрожь то и дело пробегала по всему телу, заставляя ежиться. Было холодно, так ужасно холодно, будто Узумаки был с головой в ледяной воде, проваливаясь все глубже под слои серого льда. Ничего не спасало. Ни теплая кофта, рукава которой были натянуты до самых кончиков пальцев, ни натянутый на голову капюшон. Только сигаретный дым горячим потоком медленно заполнял легкие, позволяя ощутить мизерное тепло. Наруто чувствовал себя так, будто вся его жизнь зависела сейчас от этой смеси горечи и тепла, будто его единственным жизненно важным органом был Саске, от которого он сам же и отказался. Какой-то моральный суицид без права на смерть и без права на жизнь. Он застрял где-то между, боясь выкинуть сигарету и потерять последнюю физическую связь с Учихой. Они оба были больны друг другом и не знали, кто больше. Кто быстрее сойдет с ума без другого, чье безумие быстрее поглотит его, затопив сознание разрушительным ядом. Наруто прекрасно осознавал, что они не могут оставаться вместе, что это ненормально, это нездорово, в полнейшей мере деструктивно. И он честно надеялся, что станет лучше, если он уйдет, что они смогут жить друг без друга, пережив эти чувства как страшную болезнь. Но он не подозревал, что они так прочно вросли друг в друга и больше не могут быть порознь. Все внутри билось об ребра, будто силясь самовольно отвести Наруто обратно, прижаться к Учихе, соединяясь с таким же беспокойным и лихорадочно мечущимся нутром у него за грудной клеткой, осесть под самым сердцем, соединяя их невидимой и нерушимой нитью навсегда. Так больно без него, будто он и был тем самым сердцем, что сейчас пропускало удары от одной только мысли о нем. Узумаки закусил щеку изнутри, почувствовав тяжелый привкус крови. Легче не стало, но болезненно зацикленный разум наконец хоть на секунды отвлекся от образа Саске в голове. Наруто обессиленно поднял глаза на стремительно темнеющее в преддверии грозы небо, вероятно, на улице стало холоднее, только он этого не чувствовал, замерзая изнутри. Молния вдалеке больно резанула светом по глазам, которые и без того болели и слипались. Так хотелось спать, но рой мыслей в голове жалил, не давая даже на минуту провалиться куда-то в пустоту. Безумие. Любовь к нему была чистым безумием.***
Раскат грома за окном вырвал Саске из мучительной пелены размышлений. Учиха перевел взгляд на улицу, выхватывая мутным взглядом начинающийся ливень. Так захотелось выйти под него, оказаться в шумном потоке воды, не смея вдохнуть или выдохнуть, просто позволяя пробирать холоду до костей. Едва не снеся журнальный столик, Саске направился к двери, чтобы наконец-то оказаться хоть где-то, где каждая деталь не пропитана Наруто. Оглушающий шум капель, разбивающихся об асфальт, на секунду вернул Учиху в чувства и тот неуверенно обернулся назад, вглядываясь пасть дома, где начинал сходить с ума. Возвращаться не хотелось, да и, чего таить, ничего в принципе не хотелось, ни идти, ни дышать. Выйдя на дорогу за воротами двора, Саске, уже успевший вымокнуть до нитки, поднял голову вверх, позволяя ледяным каплям смывать с его лица боль и немой крик. Но когда он вновь опустил взгляд перед собой, его сердце будто бы сжалось и разбилось на миллиарды мелких кусочков, взорвалось, как сверхновая звезда, ударившись о ребра и осыпавшись куда-то вниз. Наруто. В паре метров от него неподвижно стоял Наруто и сверлил его синим взглядом. В какой-то момент Саске испугался, что все же сошел с ума и его обезумевший разум создал себе образ, в котором так отчаянно нуждался. Только недавно затихшее нутро взвыло с новой силой, порываясь вырваться и добраться до Узумаки, но Саске упрямо стоял, до боли сжимая в кулак порезанную руку, кровь с которой слизывали все такие же холодные капли. Только все ощущения — боль от вскрывшихся ран, холод от поднявшегося ветра и вымокшей одежды, бешенное биение сердца, — все это будто исчезло, будто кроме Наруто где то впереди больше не существовало ничего. Узумаки, впрочем, чувствовал себя ничуть не лучше. Холод снаружи смешивался с холодом внутри, грозясь превратить его сбивающееся с ритма сердце в кусочек льда и затем разбить его с особой жестокостью. Будто все вокруг было против того, чтоб он был не с Учихой. Одного взгляда в черные глаза хватило, чтобы погасшее тепло внутри начало разливаться по венам, возвращая к жизни, действуя уж точно лучше сигаретного дыма. Стало бы легче, если бы не безумное, почти маниакальное и причиняющее физическую боль желание буквально впиться в Саске. Целовать его до крови, прижаться к нему до треска ребер. Лишь бы он всегда был с ним. Они почти что одновременно сорвались с мест, все же сталкиваясь на середине пути. Бьющееся нутро обоих наконец-то перестало выть, будто сцепляясь нитями намертво, пришивая их друг к другу без шанса оторваться. Безумная, больная любовь стала единственной вещью, которая способна остановить от саморазрушения, от попыток разума уничтожить себя и сжечь своего владельца изнутри. Привкус чужой крови через жесткий, рваный поцелуй, пальцы, больно впивающиеся в плечи, в шею, в волосы — все это нисколько не пугало, а казалось таким правильным, будто другого исхода не могло было и быть. — Кто-нибудь из нас точно умрет, если ты уйдешь еще раз, — прошипел Саске, отрываясь первым и всматриваясь в глаза Наруто, ища там заветное подтверждение, что то больше никуда не уйдет. — Мы разрушаем друг друга, — отозвался Узумаки, зарывая пальцы в мокрую ткань рубашки на спине Саске. — И разрушим окончательно, если все-таки расстанемся. Я не могу так, я схожу с ума и меня это пугает, — Учиха закрыл глаза, прижимаясь ближе и игнорируя только усилившийся дождь. По телу начинала пробегать мелкая дрожь, но вовсе не от холода, а от того, что мышцы и нервы начинали расслабляться, наконец позволяя выдохнуть и дышать полной грудью, с каждым вдохом чувствуя биение сердца Наруто. — Этого никогда не случится, — хрипло ответил Узумаки, чувствуя, как бешенный рой мыслей в голове затихает, оставляя пустоту и легкость, как все внутри постепенно начинает оттаивать, будто по венам снова потекла горячая кровь, а не смертельный яд.***
Что, если я хочу, чтобы ты остался? Ведь все внутри меня пропитано тобой, будто мы неразделимы и не можем существовать порознь. Что, если я пропустил что-то очевидное? Что все это неправильно, убийственно, разрушительно. Мы оба стоим на самом краю безумия, почти что срываясь вниз, и у нас больше нет пути назад. И кто знает, когда мы все-таки свалимся вниз. И что послужит триггером для этого: то, что мы будем всегда вместе, или то, что однажды расстанемся? Но что, если этого никогда не случится?