Где муть и сон туманящий

Имаи хихикнул, листая новый выпуск фэнзина. – Ты чего, в ванне тут сидишь? – спросил он, ткнув пальцем в фотографию, традиционно размещенную над интервью. Атсуши невольно смутился, но Имаи одобрительно хмыкнул, кивая. – Прикольно вышло, – сказал он и перелистнул страницу. На самом деле Атсуши не был уверен, что такое увлечение стоит кому-то демонстрировать: наряду с массой других его повседневных занятий оно не слишком-то вписывалось в десятилетиями создаваемый для фанатов образ. Но в этот раз… почему-то ему показалось уместным разместить на страницах фэнзина селфи. Имаи вот постоянно публиковал в соцсетях свои селфи, Атсуши тоже мог. А то, что это селфи из ванной… Он просто был новичком в этом деле, и у него редко получались удачные кадры. А эта фотография ему нравилась. Она вышла… похожей. Похожей на него настоящего. Атсуши было пятнадцать лет и он только поступил в старшую школу, когда его в первый раз сфотографировал профессиональный фотограф. Конечно, о настоящем профессионализме там речи и не шло – весь класс фотографировали для архива на цветную пленку. Атсуши тогда получил свою копию общей карточки класса и поразился тому, насколько его лицо не похоже на то, что он видел ежедневно в зеркале. От пересвета и паршивой печати глаза казались более узкими, нос – прямым, а губы – твердыми, мужественными. Этот вариант себя Атсуши так сильно понравился! Вернее… он, конечно же, понимал, что выглядит совершенно иначе, но представлять себе мир, где он выглядел бы так, как на этом снимке, было упоительно. В этом мире Атсуши без сомнения был крутым и жестким парнем – в пятнадцать такие вещи волновали его очень сильно. На случайных же любительских фотографиях тех лет он был другим. Черно-белые зернистые снимки делали его лицо мягким, дымчатым – очертания резких скул сглаживались; тени вокруг глаз делали их еще больше; губы выглядели темными и пухлыми. На такие фотографии смотреть было неловко, Атсуши казалось, что они приоткрывают какую-то его тайну, о которой он и сам в то время не имел никакого понятия. Так что эти снимки он разглядывал редко – неуемная фантазия и тут рисовала ему другой мир, настолько смутный и далекий, что прелесть его Атсуши разглядел только спустя много лет после своих отчаянных пятнадцати. Впрочем, стоило признать одно: больше всего и в пятнадцать лет, и в пятьдесят пять Атсуши нравился себе не на фотографиях или видео, к которым приложили руку другие люди, а в обыкновенном зеркале. С одной стороны, в зеркале он временами наблюдал себя в настолько неприглядном виде, что покажи подобное изображение кому-то из поклонников, приятелей или даже друзей – не поверят. С другой – самые выгодные ракурсы ему удавалось поймать только при взгляде в зеркало. Он долго старался, учился специально позировать, чтобы получаться на фотографиях таким, каким нравился себе больше всего, но как правило на снимках все равно получалось что-то не то. Хорошо, но не так, как он себя в этот момент чувствовал. Фальшиво, а фальшь, какой бы она ни была привлекательной и выгодной, Атсуши раздражала больше всего. Даже подчеркнуто гротесково лицедействуя, он старался оставаться максимально далеко от кривляния ради кривляния. С зеркалом было проще. Оно видело и безжалостно отражало саму его суть, но при этом милостиво позволяло прятаться в выдуманных личинах, позволяло быть красивым – таким, чтобы нравиться самому себе. С этим у Атсуши всегда были проблемы. И многие женщины, и почти все мужчины, которые любили его, в первую очередь очаровывались его внешностью. С тех пор, как Атсуши начал заниматься музыкой, он постоянно слышал о том, что красив. Это, конечно же, льстило, но настолько не соответствовало его личной, внутренней реальности, что отношения с людьми, которые восхищаются по большей части его лицом, привычно не складывались. Они видели что-то свое, что-то по большей части выдуманное, хоть и привлекательное, и это было нормально для сцены, очень приятно в моменты душевного подъема, но абсолютно бессмысленно в обычной, тусклой, будничной жизни за кулисами. В такой ситуации особую ценность приобретали те, кто способен увидеть его таким, какой он есть, и не отшатнуться в ужасе. Помимо зеркала этим ценным свойством обладали не больше десяти человек – члены группы и те люди, которые по работе были вынуждены общаться с ним ежедневно. Этим людям было плевать на его внешний вид, они воспринимали его красоту как инструмент для достижения определенного эффекта, и полностью доверяли ему работу с этим инструментом так же, как доверяли писать стихи и петь, так же, как Имаи доверяли играть на гитаре и выдумывать странные спецэффекты. И Атсуши успокаивало такое отношение. Оно позволяло ощущать свою взрослость, свою полезность, свой профессионализм. В какой-то момент он во время фотосессий даже начал выбирать нарочито неэстетичные ракурсы, просить фотографов оставлять кадры без ретуши – ему казалось, что так он выглядит наиболее похоже на то, что видел изнутри. Но быстро понял, что, во-первых, внешнее и внутреннее в его случае все равно слишком отличаются, а во-вторых… Во-вторых, Атсуши, в определенный период своей жизни наконец-то с собой смирился. Не полюбил себя, не начал относиться более снисходительно… Просто понял, что сбежать от того, кем он является, не сможет, а провести остаток жизни в ненависти к себе в какой-то момент стало казаться не самой лучшей перспективой. Жизнь шла мимо, жизнь шла насквозь, не дожидаясь, пока Атсуши выяснит отношения с собой, и дошла до той точки, когда он понял, что скоро все может закончиться, а он так и не успеет побыть счастливым. Следовало срочно менять все. Ну или хотя бы кое-что. Где-то примерно в это время Атсуши обнаружил, что мобильные телефоны, которые он воспринимал не иначе как пыточные устройства, вынуждавшие его постоянно находиться на связи с массой людей, за прошедшее с их возникновения время приобрели массу странных свойств. В частности, он как-то заметил, что жена подкрашивает губы помадой, глядя в экран телефона, как в зеркало. После осторожных расспросов выяснилось, что телефоны теперь умеют не только раздражающе трезвонить, оказалось, что спектр их возможностей простирается далеко за пределы воображения Атсуши. Короче говоря, за следующие несколько дней Атсуши Сакураи открыл для себя новый мир, где волшебные свойства зеркала сочетались с возможностями фотокамеры. Казалось, это было ровно тем, о чем он мечтал много лет назад: теперь он мог фотографировать свое лицо, точно видя, что запечатлевается на снимке. Да, конечно, дымчатость и золотистая рассеянность зеркала в объективе смартфона исчезали – фотографии были слишком четкие, слишком удручающе реалистичные, но тут ему на помощь пришло другое замечательное изобретение человечества – доступные художественные фильтры для телефонной камеры, и увлечение приняло новую окраску… Нет, это не было самолюбованием – эту стадию Атсуши счастливо и стремительно преодолел еще в юности, опьяненный чужим вниманием и еще принимающий бесконечные влюбленности на свой счет. Отрезвление наступило довольно быстро и даже жестоко, и больше никогда он не позволял себе забываться. Но… фотографировать себя было увлекательно. Можно было конструировать образы для работы. Можно было фиксировать личные моменты внутренней эволюции или деградации. Можно было просто искать ракурсы, глядя на которые становилось не так страшно и тоскливо от осознания собственного возраста и конечной смертности… – А чего небритый? – спросила жена, получив свой выпуск фэнзина. – И волосы, вон, растрепанные какие… По какой-то своей прихоти она уже много лет состояла в фанклубе и настаивала на том, чтобы все новости получать одновременно с другими поклонниками – ей нравилось разделять Атсуши сценического и домашнего. Сам Атсуши нисколько не возражал, с подобным подходом было проще в повседневной жизни, да и приватность семьи так сохранялась гораздо надежнее. Ну и то, что жена была, возможно, единственной из фанаток, которая прекрасно знала его настоящего, но никогда не отворачивалась, придавало оптимизма – настолько, насколько он в принципе был способен на оптимизм. Вот и сейчас Атсуши видел, с каким интересом она разглядывает фото, пробегает взглядом строчки интервью… – Но ведь я и такой вполне себе ничего? – спросил он, улыбаясь. Жена подняла на него взгляд, прикусила губу, сразу став невероятно соблазнительной: – Очень даже ничего, господин Сакураи. Если бы такой мужчина скинул мне свое фото, я б не устояла. Атсуши очень нравилось делать селфи. А когда он научился отправлять их на другие телефоны, жизнь и вовсе заиграла новыми красками…