Общий знаменатель

– Не мешают? – спросил Кавабата. – Можно попробовать другую модель, она меньше и иначе крепится… – Нет-нет, – Атсуши торопливо покачал головой. – Все в порядке. Главное, чтобы они надежно держались… – Их каскадеры при выполнении трюков используют, – с гордостью сказал Кавабата, улыбаясь. – Еще ни разу ни у кого не отстегивались. Каскадеры не исполняют свой трюк два часа подряд, хотелось сказать Атсуши, но он только благодарно кивнул и отступил, позволяя Кавабате заняться другими. Датчики ощущались непривычно, но работать вряд ли помешают. В общем, больше всего его волновала их надежность и незаметность. И, если под волосами и костюмом большую часть датчиков удавалось удачно замаскировать, то первый вопрос все еще оставался открытым, потому что никто никогда еще не использовал эту технологию для проведения живых выступлений. Конечно же, эта идея пришла в голову неуемному Имаи. Сам Атсуши был уверен, что в их возрасте новых трюков уже не выучить, но жизнь подкидывала задачи одну за другой. Сначала – пандемия и необходимость выступать без публики, потом – внезапный прорыв в технологии виртуальной реальности и непременное желание Имаи использовать его первыми… Нет, в целом задумка была хороша. С точки зрения пиара для старой фанатской базы – отблагодарить давних поклонников за многолетнюю поддержку выступлением мечты. С точки зрения расширения аудитории и дополнительного заработка – после двухлетнего простоя с концертной деятельностью и истощения финансовой подушки хорошо было бы вернуться к активности с чем-то ярким и по возможности сенсационным. Ну и с точки зрения самого Атсуши… Что уж было скрывать, ему хотелось хотя бы на пару часов почувствовать себя снова молодым и красивым. Пускай это будет только видимость, но несколько тысяч человек увидят его таким, каким многие из них знали только по старым видеозаписям. Сколько раз Атсуши думал: если бы вернуться назад во времени со всеми приобретенными знаниями и умениями… Насколько иначе могла сложиться жизнь! Конечно же, виртуальная личина не вернет его в прошлое, не позволит исправить все совершенные ошибки. Но он сможет выступить – со всем своим опытом, со всем умением – и с тем лицом, которое ему самому сейчас уже нравится. (Расстраивает, как вы получаетесь на фото? Просто подождите десять лет, и эти фотографии будут казаться вам удачными. Через двадцать – идеальными.) Выбор периода для симуляции был сложным. Они впятером совещались несколько часов, а потом еще столько же – с директором группы и другими заинтересованными лицами, но так и не смогли прийти к окончательному результату. – Просто сделаем две, – неожиданно сказал в конце концов Хиде. Все потрясенно замолкли, и он с беспокойством обернулся к Имаи как главному специалисту по виртуальной реальности среди них. – Это ведь возможно? – Теоретически… – протянул Имаи, глядя на него с прищуром. – Надо бы поговорить с техническими специалистами. Но это решит все проблемы… Тогда они радостно согласились, но на самом деле проблем это только прибавило. Было решено воспроизводить два периода их карьеры одновременно: первую треть девяностых и первую же треть двухтысячных (позже смысла не имело, как безапелляционно заявил Атсуши, и никто не решился ему возразить). Восстановить внешность каждого из группы особой сложности не составило – материалов было предостаточно для самой подробной симуляции. Другое дело – костюмы и декорации. Тут уже Имаи был непреклонен: он не собирался копировать один из уже существовавших образов и считал, что нужно создать с нуля новые, однако, опираясь на эстетику соответствующего периода. И вот с этим возникли предсказуемые сложности. Одно дело – вспоминать себя много лет назад. Свои мысли, свои чувства, в основном – свои неудачи и оплошности. Смотреть на старые фотографии, завидуя молодому себе, досадуя – вот бы мне сейчас эту молодость, эти силы, эту красоту… Можно было легко представить себя на месте того, молодого Атсуши Сакураи, и с упоением фантазировать, как бы себя повел в той или иной ситуации. Но совсем другое дело – впустить того, неопытного, часто заблуждающегося, не слишком умного человека в себя. Посмотреть на мир его глазами, представить, что ему хочется, чем он живет, о чем думает. Дать ему волю. У остальных, казалось, такой проблемы вовсе не возникало: они фантазировали и дурачились, изобретая концепты, а потом скрупулезно работали над их воплощением с графическими дизайнерами. Атсуши же после некоторых метаний и сомнений решил придерживаться минималистического подхода, и в результате его наряды для обоих периодов выглядели почти одинаково: широкие черные брюки с высоким поясом, остроносые ботинки на каблуке и черная же облегающая кофта без рукавов и с высоким воротом. Только к образу из девяностых Яги добавил немного вышивки серебряным шнуром, а для образа двухтысячных Атсуши уже сам выбрал тяжелое серебряное ожерелье под шею с крупным кулоном в виде бабочки «мертвой головы». Это было неловко – и во время отладки симуляции в студии, и во время репетиций. Атсуши уже давно привык сосредотачиваться и отстраняться от себя во время выступлений, затаптывать неловкость и стыд, выпускать из себя персонажей, оставаясь только фоном, только вместилищем для рассказываемых историй… Но в этот раз ему нужно было проделать это все с трехкратной интенсивностью. Оставаться одновременно собой и тремя разными сценическими личностями, разделенными десятками лет… – Я думаю, что не надо бежать в три стороны сразу, так можно разорваться на части, – сказал ему Имаи после первой же примерки виртуальных личин. – Нужно отыскать общий знаменатель. – Как? – Тут же спросил порядком раздраженный не слишком удачной репетицией Атсуши. – У этих трех – почти ничего общего. Тогда Имаи поглядел на него одновременно кротко и насмешливо, как умел только он один, и тихо предположил: – А ты?.. Атсуши никогда не делал такого до сих пор. Не выпускал себя настоящего. В общем-то, все его песни были рассчитаны на образы, определенные настроения, определенное производимое впечатление. Он сам… да кому был нужен он сам? Только семье, немногочисленным друзьям, паре приятелей. На сцену, перед многотысячным залом не выйдешь с таким скромным и унылым багажом – это никого не развлечет. Да, некоторых зрителей умиляет, как он до сих пор тушуется и смущается, когда нужно сказать пару слов между песнями, но это выглядит мило именно на контрасте и недолго. В основном-то они приходят совсем за другим. За страстью, за яркими эмоциями, за ощущением легкой опасности… Нет, думал он, с тяжелым сердцем готовясь к очередной репетиции. Мне не хватит гибкости. Я не могу имитировать одновременно себя двадцатипятилетнего, себя тридцатипятилетнего и вдобавок к этому помнить о том, каким я должен быть сейчас. Это провальная затея. Ничего хорошего не выйдет. Выходило и правда не очень: после каждой репетиции они отсматривали три записи, сделанные с помощью датчиков и специальных дистанционно управляемых камер, которые планировалось установить на арене Будокана в день выступления. Оценивали общий вид и детали, вносили какие-то поправки в симуляции, корректировали свое поведение… И все были довольны своей работой, даже Юта, сначала растерявшийся и не знавший, вести ли ему себя сдержанно и сурово, как в юности, или же отпустить себя и по привычке улыбаться зрителям, довольно быстро принял решение делать так, как привык. Только Атсуши никак не мог нащупать идеальную интонацию… Конечно же, никто ему ничего не говорил, не упрекал и не раздражался. Они в него верили, знали, что к моменту выступления он обязательно найдет нужный тон. Они верили в него гораздо сильней, чем Атсуши верил в себя сам. Иногда это повергало его в отчаяние. Если бы идея с симуляцией во время выступления пришла им в голову раньше, во время записи альбома! Тогда все тексты можно было бы написать с учетом трех временных потоков. А сейчас приходилось ворочать как всегда современный, необычный, рвущийся куда-то вперед материал, пересобирать на ходу смыслы, окорачивать, удерживать, разворачивать назад, в прошлое… Они еще никогда таким не занимались. Перезаписывали старые песни так, чтобы они звучали по-новому – да, много раз. Но переделывать новые песни так, чтобы они звучали слегка старомодно… – Контрамоция, – сказал как-то Имаи, когда они обедали в перерыве одной из репетиций. – Движение во времени назад. Раньше я думал, что это регресс и вообще фигня какая-то. Что двигаться можно только вперед и делать только то, чего не делал раньше. Но со временем понимаешь, что вернуться в прошлое невозможно в принципе. Это только теоретический термин. Так что не стоит и стараться. – А что же мы тогда делаем? – спросил растерянный Атсуши. Имаи кивнул с набитым курицей ртом, прожевал и запил газировкой. – Это как со сценическими костюмами. Они же выдуманные, фантазийные, так? Но все равно на основе чего-то. Манжеты из восемнадцатого века. Эполеты из девятнадцатого. Крой брюк из середины двадцатого. Кофта из двадцать третьего. Полная эклектика. А все вместе – круто же. И с музыкой так же. Не то чтобы слова Имаи были каким-то открытием – все это Атсуши понимал и сам, и многократно использовал в работе за предыдущие много лет карьеры. Но именно сейчас они послужили то ли спусковым крючком, то ли мощной дозой успокоительного. И через несколько дней Атсуши непривычно спокойный и по-хорошему возбужденный приехал к Будокану. Кажется, он знал, что нужно делать. Он чувствовал верный тон. Он ощущал глубоко внутри, под ребрами, рядом с сердцем – маленькое существо, похожее на ребенка и взрослого одновременно. Оно умело искренне радоваться любой мелочи и так же искренне плакать от сущей ерунды; только что быть безгранично, пылающее счастливым и тут же погружаться в бездонный водоворот горя. Оно жаждало быть любимым и отвергнутым одновременно; оно хотело близости и боялось ее; оно хотело поражать и пугать, нести на плечах весь мир и в то же время – сидеть на руках у кого-то большого и сильного, зная, что его защитят. Оно хотело доставать для любимых звезды с неба и принимать в подарок все сокровища земные. Оно умело быть заразительно остроумным, броским и интересным, но зачастую позволяло себе быть скучным и совершенно обычным. Это существо было тем, что никогда, как бы ни поворачивалась жизнь, не менялось. Его общий знаменатель. Его настоящая суть. Костюмы для реального выступления создавались не менее тщательно, чем виртуальные, но Атсуши прекрасно отдавал себе отчет в том, что большая часть зрителей все-таки придет смотреть на него молодого. Поэтому – чем проще, тем лучше. Уже ставшая классической кружевная рубашка, простые брюки, удобные туфли, привычные аксессуары, знакомые зрителям по многочисленным прошлым концертам… и красная помада. Маленький мазок настоящего по вневременному холсту. Теперь образы было не спутать. Зал взорвался рукоплесканиями, едва сквозь интро прорвался голос гитары Имаи. Выждав положенное время вступления, Атсуши решительно вышел на сцену и запел, стараясь даже краем глаза не задевать развешенные по бокам сцены и на потолке экраны: они транслировали сразу три варианта происходящего, поэтому их было слишком много по сравнению с обычным концертом. Атсуши смотрел в зал, пытался взглядом протиснуться сквозь плотную световую завесу рампы и разглядеть тех, кто там, в партере. Какие они? Что они перед собой видят? Как реагируют? Лиц было не видно – одни блестящие шлемы виртуальной реальности, все, все, кого успел увидеть Атсуши, смотрели симуляцию. Беззвучно кивали огромными, похожими на сияющие яйца, головами, вскидывали вверх ладони, танцевали… На балконах и вовсе было ничего не разобрать: только отсветы прожекторов на полированном металле, смутно колышущиеся фигуры, ритмично поднимающиеся конечности… Зал похож на муравейник, внезапно пришло в голову Атсуши, когда первое отделение закончилось, и по многотысячной толпе прошелестела волна аплодисментов. Здоровенные хитиновые головы качались, похожие на насекомых существа топились и расползались, такие чуждые и незнакомые с закрытыми наглухо лицами… – Жутковато, – сказал Хиде, усмехаясь и отпивая воду мелкими глотками. Они сидели в комнате отдыха за сценой, где по случаю уникального концерта оборудовали пульт управления всей этой виртуальной механикой. На экранах операторов крутились какие-то бесконечные списки и реплики, похожие на онлайн-чат, и только тут Атсуши вспомнил, что концерт еще и транслируется в прямом эфире. – Практически без сбоев, – ответил Кавабата на какой-то вопрос Ани. – Очень мощная техника, картинка рендерится в режиме реального времени… Они что-то еще обсуждали на своем птичьем языке, и Атсуши закрыл глаза, стараясь отключиться, вернуться к себе, внутрь, туда, где смирно сидел его недавно выделенный из привычно упорядоченного внутреннего хаоса общий знаменатель. Тот тут же отзывчиво откликнулся, развернулся перед внутренним взором, жадно впитывая информацию – как я? Хорош? Нравлюсь? – Семь тысяч восемьсот девяносто три человека все первое отделение смотрели только симуляцию девяностых, не переключаясь, – сказал тем временем Кавабата где-то рядом с ним. – Четыре тысячи сто тридцать смотрели только симуляцию нулевых. Остальные переключались туда-сюда. – А реальность? – спросил Юта. – Есть такие, кто не включал симуляцию вообще? – Четыре человека, – голос Кавабаты звучал самодовольно. – Никто не уважает старость! – хмыкнул Ани, хихикая. – Что за молодежь пошла. – Как будто кто-то откажется поглазеть на длинноволосого Аччана! – рассмеялся Юта. – А по онлайн есть статистика?.. «Ты хорош и нравишься», – успокоил свой общий знаменатель Атсуши. По крайней мере они не зря так долго и так тщательно возились с этими симуляциями – фанаты оценили зрелище и не будут переживать, что отдали за билет на концерт в два раза больше, чем обычно. Но что-то все равно зудело и ныло внутри, что-то крошечное и досадливое, когда он во второй раз выходил в зал под рев гитар и заводной ритм ударных и баса. Дальше тоже все шло штатно до тех пор, пока в какой-то момент не отказал один из датчиков. То ли Атсуши слишком резко двигался, то ли напрасно по старой привычке опрокинул себе на голову бутылку воды… То ли дело было в банальном техническом сбое. Он увидел, как из-за кулисы ему отчаянно машет Кавабата, и, закончив песню и извинившись, ненадолго удалился со сцены. – Небольшая техническая неувязка, – сказал он в микрофон, вернувшись с новым датчиком, закрепленным на виске. – Если кто-то увидел то, что не планировал, я прошу прощения. Зал рассмеялся, зашумел – зрителям до сих пор запрещали кричать и подпевать, так что они могли только аплодировать и смеяться, – и Атсуши неожиданно для себя понял, что видит лица. Они все были в медицинских масках, но большинство на время заминки сняли шлемы виртуальной реальности и сейчас смотрели на него своими собственными глазами. И эти глаза горели все так же, как и тридцать, двадцать, десять лет назад. – Я так счастлив вас видеть, – сказал Атсуши, не удержавшись, и отвернулся, слыша, как зарукоплескал зал, чувствуя, как нелепые сентиментальные слезы подкатывают к глазам. Общий знаменатель внутри отчетливо пульсировал, толкая под диафрагму. – Серьезно, – он усмехнулся, качая головой. – Надеюсь, вам нравится то, что мы для вас приготовили. Это так необычно и… Спасибо, что пришли сегодня. Это очень важный день для всех нас. Теперь аплодисменты звучали уже как шум водопада, почти оглушая, обдавая своей колкой свежестью. – Ну что ж… – Атсуши оглянулся на Имаи, тот кивнул и взял с микрофонной стойки новый медиатор. – Продолжаем! И музыка снова обрушилась на зал. – Поразительно, – сказал Кавабата перед их последним выходом на бис. – Теперь больше половины смотрят без шлемов, отключив симуляции. Что-то пошло не так… – Да нет, – лениво откликнулся Имаи, пристально разглядывая себя в зеркало и поправляя художественно уложенную прическу. – Наоборот, все идет ровно так, как надо. «Нас любят», – сказал Атсуши своему общему знаменателю, – «Они любят нас всех». И выходить очередной раз в плещущееся у края сцены море любви было гораздо легче, чем обычно.