гранит и мрамор

      Арамису кажется, что Атосу самое место на самом верху Собора Парижской Богоматери вместе с гаргульями и химерами, чтобы он, похожий на гранитное изваяние, одаривал любопытных парижан своим пустым взглядом, а его лицо, давно уже почти не выражающее никаких эмоций, смотрело на них свысока.       Атос гранитный, похожий на давно заброшенную кладбищенскую статую, всю покрытую мхом, потрескавшуюся то ли от возраста своего, то ли от чего-то извне.       Атос на одну половину состоит из пустоты и из любви к своим друзьям - на другую. Атос бы с удовольствием пожертвовал своей жизнью за них, если бы того потребовала ситуация, и Арамис в этом уверен.       Хотя... Атос бы пожертвовал своей жизнью в любой ситуации, просто у друзей его не было возможности это допустить.       Арамис смотрит на свое отражение в воде, испорченное рябью. Арамису хочется думать, что он мраморный. Из мрамора великие мастера создали свои произведения искусства. Мрамор благородно блестит на солнце, отливает нежно-розовым цветом. Мрамор выглядит, как грубый камень, но под умелыми руками скульптора становится податливым и мягким. Мрамор прочный, мрамор не испортится со временем и не треснет.И Арамису хочется думать, что он действительно такой...       Арамису хочется об Атосе беспокоиться, хочется забрать из чужих рук очередную кружку вина, хочется пальцами провети по щеке мушкетера, ошарашить его новостью о том, что тот чертовски красив. Да, хочется, только граф де Ла Фер в эти слова не верит, а даже если поверит, то ничего не скажет, просто промолчит.       Статуи с кладбища говорить не умеют...       К Атосу в их компании прислушиваются, за ним готовы идти, за него готовы умирать. Д'Артаньян бы отдал жизнь за него, потому что тот ему стал почти отцом, Портос - потому что считает мнение старшего мушкетера авторитетным, Арамис - от чего-то другого, пока за гранью его излишне мушкетерского и недорелигиозного понимания. Может, от любви?       Но разве любовь его может быть такой? Разве может его любовь топить свое горе в вине; разве может его любовь быть похожей на безжизненную и безликую статую?       Да что он вообще смыслит в этой любви? Любовь - это забота, это взгляды, это время, проведенное вместе; и это уж точно не батистовый платок, давно уже не источающий аромат богатой женщины.       Получается, что любовь его - это гниющая черная пустота внутри куска камня. И в этой пустоте, отдающей запахом бургундского вина, он готов был тонуть, лишь бы снова испытать это чувство, когда Атос смотрит на него ненароком, когда на лице старшего мушкетера появляется тень этой грустной улыбки.       Бред! Ни одна из его влюбленностей пока ещё не принесла ему столь сильных душевных терзаний и не заставила белый его мрамор потрескаться... - Друг мой, Арамис, не стоит обо мне беспокоиться...       Друг. Мой.       Два метких удара куда-то в грудь. Атос плюет в него желчью своего горя, своих прошлых разочарований.       И юноша это отчетливо чувствует.       Мрамор.       Трескается.       И Арамису хочется кричать, хочется рвать на себе одежду, хочется себя царапать, резать, делать что угодно, лишь бы этот кусок камня в мушкетерской шкуре увидел, что он с ним делает. Что он делает с этим изящным произведением искусства.       Но юноша в ответ Атосу молчит. Арамис молчит, Арамис скачет куда-то далеко, Арамис кричит, Арамис сбивает костяшки красивых тонких пальцев в кровь. Вязкая алая жидкость на мраморе отлично смотрится, он в этом уверен.       Ему Атоса хочется убить, как минимум, и себя заодно, чтоб не мучаться. Ну как он может так относиться к его заботе, к его переживаниям.       Атос, вы ранены? Вы ранены? Друг мой, вы ранены? Вам нужно к лекарю...       И мушкетер готов был плакать, смотря на графа, провалившегося в беспокойный сон на ночном дозоре, бороться с безумным желанием сплести корзину из их пальцев, прижаться к нему сильнее, обнимать и никогда не отпускать, умоляя быть не таким холодным.       Арамис наклоняется к нему близко-близко, стараясь уловить дыхание графа, чтобы удостовериться, что тот ещё жив. Юный мушкетер осторожно проводит пальцами по чужой щеке, ведя внизу по рельефу шеи и плеч. Он смотрит в лицо спяшему Атосу и ждет, когда тот проснется, скажет хоть что-нибудь, грубо оттолкнет или сам уйдет.       Арамис безнадежно тонет в пустоте чужих открывшихся глаз, не в силах оторвать свой взгляд или, хотя бы, убрать пальцы с чужой шеи. Атос смотрит и на секунду, кажется, выдавливает себя что-то, в темноте напоминающее улыбку.       Атос молчит.       У Арамиса сердце готово выпрыгнуть из груди.       Арамис прислоняется губами к чужому подбродку. Не целует, просто мажет губами по коже. Холодный. По спине юноши проходит волна мурашек.       Граф его не отталкивает, не делает ничего, что могло бы дать Арамису четкий ответ. Тогда он отстраняется первым, он плохо видет возлюбленного - нельзя что-то увидеть, если глаза застилают слёзы. - Вам не стоило делать этого, - хрип, издалека напоминающий голос Атоса режет ночную тишину. - Чего? - Влюбляться в меня.       Мрамор под умелыми руками скульптора становится податливым и мягким. Арамис так думал всегда.       Но гранитные графские руки его разбили вдребезги...