Пока любовь течет по венам.

      Цветы обжигали горло своим бархатом. Тсунаеши выхлебывает пачку разноцветных, радужных лепестков, стоя на коленях в ванной. Под ногами мерзкая тёмная кровь с ошметками листьев. На щеках дорожки слез. Сердце бьётся в агонии, пока пламя, предательское пламя Истинного Неба, нехотя пытается выжечь чёртову заразу из самого сердца.       Дверь открыта.       Иетсуна стоит, облокотившись об косяк двери, наблюдая тёмным взглядом картину. В его глазах нет жалости или страха. Лишь какое-то нездоровое любопытство и интерес. Иетсуна никогда не испытает того, что чувствует Тсунаеши каждый миг своего чертового существования.       У Иетсуны и сердца-то живого нет. Так, орган для перекачки крови и сосуды, подстроенные под грязное темно-оранжевое пламя. У него любой цветочный заросток выжигается быстрее, чем в мозгу зажигается желание чувствовать.       А у Тсунаеши пламя чистое. Слабое. Любит всякую дрянь к сердцу подцеплять, прижимать и греть из последних сил, будто самое родное на земле. По цветку растит на каждого пригретого дома монстра. Подкармливает собственными каплями огня со вкусом жженой карамели и приторной сладости. А Тсунаеши потом сидит на холодном кафеле и выплевывает «подарки». Жаль, невольному дарителю не сможет отдать — не оценят.       Становятся понятны ухмылки Иетсуны. Кривые, с злобой по краям, ломкие и неправильные, будто улыбаться совершенно не умеет, не учили. Понятно ожидание вместо предполагаемой злобы, когда Тсунаеши крал, забирал каждого, на кого укажет невольный ритм бунтующего сердца. Иетсуна знал, что Тсунаеши долго не проживет, держа сердце нараспашку, и даже не видел смысла воспринимать его больше, чем травинку на обочине дороги, которую легко растоптать неверным движением.       Тсунаеши до смерти любит каждого, кого может любить. Растит под ребрами сад, посвященный всем и никому в частности. Улыбается по утрам, захлебываясь кровью, огрызками стеблей и неровно порванными листьями. Кашляет грязной пыльцой, закрывает окна от пчел и прячет под кроватью переполненные грязью корзины.       Иетсуна не любит никого. Даже себя. В отца с радостью бы пустил пару патронов. Мать сама себя скоро сгубит. Брат в одном шаге умереть от любви. А больше никого нет. У Иетсуны сердце не ледяное, не горячее, не теплое. У Иетсуны сердце — никакое. Просто есть.       Тсунаеши любит обнимать весь мир. Дарить теплоту и счастье каждому попросившему, не оставляя на себя ни кусочка. У Тсунаеши скоро кровавый сад прорастет сквозь тонкую кожу и тогда нельзя будет спрятаться за огромной толстовкой, взятой у кого-то из друзей.       Иетсуна живет на сплошной ярости. К миру, к родителям, к брату, к людям в целом. К цветам. Контролируемая злость настолько въелась в вены и вросло в пламя, что уже не чувствуется, как очередной комок любви, прорастающий под клапаном сердца, выжигается без сожаления. Только горький привкус пепла на утро и еле заметная боль.       Иногда Тсунаеши думает, что было бы, будь его пламя сильнее, будь он сильнее. А после дарит виноградную конфетку Ламбо, мягко гладя его по голове и стараясь контролировать горло от кашля.       Иногда Иетсуна думает, что было бы, будь он слабее, будь он мягче. А после без раздумий рвет розовый конверт из школьного ящика с обувью.       Тсунаеши однажды сгорит, оставив после себя лишь распустившийся сад, полный потемневших от крови цветов.       Иетсуна же продолжит жить с пеплом на губах и яростным огнем в венах.