***
"И вот я здесь…" — подумалось Хвану, стоящему перед лежащим на постели и плачущим в подушку парнишей. Его послали сюда, на землю, на помощь одному из нуждающихся в ней человеку, за которым сейчас наблюдает. "Насколько больно должно быть ему сейчас…" — он с сожалением смотрел на дрожащее тело, слушал душераздирающие вой и всхлипы, но ничего не мог с этим сделать. Не положено. Сейчас, все, что он может, так это сидеть у края кровати и ждать того момента, пока этот парень наплачется. Ему было приказано следить за действиями Ли Феликса — студента медицинского факультета, третьего курса, работающего в магазине, неподалёку от дома, продавцом, но взявшим отгул на пару недель по "семейным обстоятельствам". Он и на вид то казался хрупким, и по характеру оказался таким же, полностью соответствующим миловидной внешности. Ранимый, слабый, такой человек, которому нужен кто-то другой под боком, кто будет его оберегать и защищать от всех зол дрянного мира. Добрый и искренний, наивный, не скупой на чувства и заботу. Отдающий всего себя без остатка, и не только в каком-либо деле, но и в отношениях, в дружбе, не просящий ничего взамен. Служащий для многих заблудившихся спасительным светом маяка, он был будто маленьким солнышком в кромешной тьме. Но кажется его заслонила не скромных размеров грозовая туча, из-за которой оно больше не может освещать этот мир и дарить ему свои лучи тепла. Эта туча стала причиной его блёклости и слез, которые сейчас впитываются в наволочку и мешаются с соплями и слюнями. Ужасающая и трогающая до глубины души картина. В такие моменты Хён осознавал свою бесполезность и скованность в действиях, приписанными правилами, что нельзя нарушать. Они помогают оставаться ангелами, позволяют быть таким же чистым, пребывать на небе. И все же иногда хочется на них плюнуть и дать волю эмоциям, действительно помочь человеку, не только мысленно. Но к сожалению это невозможно. Хёнджин не раз лицезрел такие картины. Ему доводилось видеть гнев людей из-за банкротства компании, мешающийся с начавшейся истерикой от безысходности, слышал безудержные, истошные крики над умирающими людьми, пропитанными болью и отчаянием, наблюдал за попытками уйти на тот свет из-за предавших друзей. Он слышал страдания из-за разных причин, даже некоторых изначально казавшихся бессмысленными и глупыми, но человек странное существо, любит все преувеличивать. Но именно сейчас ему было более, чем не по себе, что казалось ему странным. Этот парень будто отличался от других. Его хотелось спрятать от всего мира, укутав в своих объятиях, никому не отдавать и не показывать, чтобы только не обидели, чтобы он больше не чувствовал боли, что прогрызает в твоём сердце и душе дыру, что становится следствием пустоты, где-то там, внутри тебя, и окаменелости сердца, больше не способного на искренние чувства. Следовать по пятам, как за маленьким ребёнком, но точно знать, что его не расстроили и как-либо не задели. Сам Феликс, собравший в себе лишь все самое светлое, выглядел как ребёнок, за которым нужен был глаз да глаз. Но вот всхлипы начали постепенно стихать, а комнату понемногу заполнять давящая тишина, сопровождаемая шорохами и приглушенными разговорами соседей за стенкой, гудением работающего холодильника, щелчков из глубины квартиры и другими посторонними звуками. Хван, до этого слушающий режущие по ушам вои и ушедший в свои мысли, перевёл взгляд на опухшее раскрасневшееся лицо, на котором засыхают дорожки слез и все ещё стекают редкие единичные прозрачные капельки, будто в организме больше не осталось лишней влаги, что можно было бы выплеснуть из себя, но было видно, — ему до сих пор больно, ему не хватило этого времени и слез и все еще нужно было прийти в себя, собрать себя заново по кусочкам, заставить разум взять контроль над телом и эмоциями, что пока плохо получалось. Лицо, что уставилось в одну точку и глубоко задумалось о чём-то не постижимом ангелу, ведь тот даже не знал причин его истерики. Ему о ней не сказали, предложив разобраться во всем самому. Ещё с нескольких минут Феликс просто лежал, буравя взглядом стену, которую было еле видно в темноте, ведь на землю уже давно опустилась ночь, прежде, чем закрыть глаза и наконец заснуть, набираясь сил и пополняя истраченную за весь день энергию. Сквозь незашторенные окна, которые так и не удосужились закрыть, пробирались огни домов напротив, но они не могли осветить всю комнату полностью, как бы не старались, — свет рассеивался на половине пути, от чего добирался до спальни лишь тусклым свечением. Балконная дверь была поставлена на проветривание, от чего полупрозрачный тюль колыхался под порывами ветра, а пространство заполнялось запахом и звуками улицы. Доносились голоса веселящихся людей, не ярко выраженная музыка, сигналы машин, а где-то вдалеке проехала скорая помощь, наполнившая квартал воем сирены. А Хёнджин все так же сидел и разглядывал чужое лицо, до самого рассвета, ласкаемое золотыми лучами восходящего солнца, подмечая про себя насколько то кажется кукольным, ненастоящим, будто Феликс и вовсе не живой, а созданный руками опытного и безмерно талантливого кукловода. Красивое, идеальное. Без каких-либо изъянов, миловидное и с россыпью веснушек, словно бесчисленными звёздами, что добавляли дополнительного шарма, ставшими чарующей изюминкой блондина. Чуть нахмуренные во сне брови, ровный нос, четкая линия подбородка и губы… Пухлые и розовые, они привлекали внимание карих глаз не меньше веснушек, которые до этого пытались посчитать, но до момента, когда Феликс решил перевернуться, спрятавшись от назойливого света, что плевал на закрытые веки и раздражал глаза, мило сморщившись и причмокнув ими. Хван перевёл своё внимание полностью на его губы. Внезапный звук всеми ненавистного будильника заставил одного встрепенуться от испуга и наконец прервать свои раздумья и наглые разглядывания, а другого проснуться, оповещая о начале нового дня и семи утра, когда пора собираться на учебу. Ангел всегда удивлялся людям, которые так, как сейчас Феликс, проводили ночи за выплёскиванием эмоций с помощью слез, а затем умывшись и нанеся немного макияжа, выглядели совершенно новыми, будто переродившимся, без намёка на недосып. Словно и не было тех часов самокопаний и истерики перед коротким сном. И Хёнджин никогда не перестанет удивляться тому, как люди умеют убеждать всех вокруг в том, что с ними все хорошо, натягивая поверх себя маску радости и улыбки до ушей. Тому, как они хорошо умеют скрывать свой настоящий внутренний мир. Хотя есть те, перед которыми кажется вот-вот эта фальшь расколется и рассыпется, будто старая штукатурка с потолка, раскрывая истинное содержимое, ведь они будто заглядывают и могут прочитать твою душу, но не тут то было. Человек не станет нагружать других своими проблемами, предпочитая добивать себя, справляясь со всем в одиночку. Либо найдёт определенного, среди своего близкого круга общения, которому выложит все и доверится, но точно не в поле зрения чужих глаз, а где-нибудь в укромном месте или же у себя дома, чтобы другие меньше знали. Хван наблюдает, как Феликс здоровается со знакомыми, с некоторыми из них перекидываясь парой незначительных фраз, а после встречает среди толпы своего, как потом он понял, лучшего друга и направляется с ним к нужной аудитории, как рассказывает ему, но шепотом, чтобы никто ненароком не услышал, о своём настоящем ментальном состоянии, а затем общается с неподдельным счастьем и смехом от озвученных шуток, что рассказали, стараясь отвлечь его от гнусных мыслей и подавленности. Действительно словно феникс переродившийся. И так бы и прошёл этот день, если бы не перерыв после третьей пары. Когда Феликс со своим другом — Бан Чаном — решили прогуляться по кампусу, обсуждая очередную бессмысленную, но веселую тему для поднятия настроения. — Подожди, ты сейчас серьезно? — Феликс привлёк внимание окружающих, проходящих мимо них, словно тени, учеников своим смехом, что подхватил и старший, уже сгибающийся в три погибели и кивающий болванчиком, в подтверждение своих слов. Ангел, до этого не слушающий разговор парней, предпочтя разглядеть обстановку в округе, резко переключил внимание на Феликса и его заразительный смех, подаривший непроизвольную улыбку и ему. Но вдруг, когда парни уже начали было идти вперёд, после небольшой отдышки, все так же посмеиваясь с предыдущего разговора, Ли резко остановился, смотря на что-то, а точнее кого-то впереди. — Ликси… — Они что… Теперь встречаются? — Хён глянул в ту же сторону, что и Ли, — в сторону компании, яро обсуждающей что-то очень весёлое и занимательное. В ней присутствовала парочка, что сейчас стояла и что-то ворковала друг другу на ухо, пропуская мимо себя подшучивания друзей. Настроение Феликса поменялось по щелчку пальцев. От недавней улыбки не осталось и следа за секунду. Он заметно погрустнел, что не скрылось от глаз ангела. — Давай уйдём отсюда… — Чан тоже стал серьёзен — кажется знал, что произошло, и хотел спасти от этого Феликса, уведя его подальше отсюда, взяв и потянув за руку. Но тот не поддался, оставаясь на месте и вперив наполненные слезами глаза в друга. — Нет, подожди. Это правда?.. Ответь мне, — Хван услышал дрожь в чужом голосе. Блондин, обладающий звучным глубоким голосом, кажущимся усладой для ушей, сейчас понизил свой голос ещё больше, и под конец перешёл на шёпот, дабы не расплакаться на том же месте. — Ещё два дня назад… Просто ты не заметил… — Чан замялся и опустил голову вниз, разглядывая носки своих кроссовок. Ему было неловко и почему-то стыдно за то, что не рассказал об этом ещё вчера, когда сам узнал, скрыл от друга, даже при том, что это изначально казалось хорошей идеей. Но он быстро взял себя в руки и принял правильное на данный момент решение — увёл Феликса подальше от развернувшейся картины. Хёнджин понял, что парочка как-то повлияла на состояние его подопечного, и кажется начал додумывать как. И первая мысль о том, что с кем-то из них Феликс ранее встречался, подтверждалась самим парнем, который смотрел именно на них, задал вопрос о них, получил ответ о них. Ангел поспешил за парнями, что зашли, нет, забежали в туалет. — Ликси… — Чан стоял и по-просту не знал, что делать, лишь наблюдая за тем, как друг подошёл к зеркалу и облокотился о раковину, включая воду. Единственное, до чего он додумался и решился, так это погладить умывающегося по спине, как бы успокаивая, даря поддержку и осознание, что он рядом, на него можно положиться и он не оттолкнет, а лишь успокоит, выступая сейчас в роли подушки, которой не было под рукой. — Я в порядке, — закрывая кран и протирая лицо рукавом толстовки, понуро ответил Феликс. — Прости… — Все нормально, не извиняйся, — Чан с натянутой улыбкой заглянул в лицо Ликса, подбадривая его, когда как на душе самого кошки скребли, а затем осторожно обнял, потому что понимал, что его не оттолкнут, ведь блондин в принципе был тактильным человеком, а в таких ситуациях именно это ему и нужно было. Через объятия он будто забирал с собой тепло и спокойствие, какими обладал и делился друг, понемногу приходя в норму. Постояв так некоторое время, Феликс сам осторожно отстранился, подавая этим знак, что больше ничего не нужно, и он чувствует себя немного лучше. Получив слова благодарности, Бан Чан предложил пойти в сторону аудитории, ведь следующая лекция должна была вот-вот начаться. Но на выходе из туалета они снова наткнулись на тех, кого так яростно избегали. Словно судьба злую шутку с ними играет. Чанбин прошёл мимо них со счастливой улыбкой на лице, которую Чану, добряку по жизни, не желающего зла никому и ничему, а лишь мира и добра, захотелось стереть ее своим сжатым до боли, до побелевших костяшек кулаком. Он со скрежетом на зубах посмотрел на Чанбина, который будто невзначай кинул на рядом стоящего с ним Феликса полный презрения взгляд, после которого тому хотелось сквозь землю провалиться, и перевёл взгляд на Ликса, ноги которого начали непроизвольно подкашиваться, но тот упрямо стоял, не давая волю эмоциям. — Он будто специально это делает… Мне одному тяжело, да? — спрашивал сорвавшимся на шёпот голосом скорее у себя самого Феликс, смотря куда-то перед собой, хотя было видно, что он уже далеко не здесь сейчас находится, а снова утопает в своих слезах и боли глубоко внутри себя, которые неимоверно хотелось выплеснуть наружу. Но он держался, стойко и мужественно, пытаясь скрыть от проходящих мимо учащихся дрожащие губы, стараясь проглотить вставший поперёк горла душащий ком, и сморгнуть подступающие слёзы. — Чан… — он обернулся в сторону друга и прикрыл глаза, чтобы утихомирить лезущие наружу всхлипы. Вдохнув и выдохнув, продолжил. — Прости, мне нужно домой. Пожалуйста, скинь мне потом пропущенные мной лекции и попроси старосту отметить мое присутствие. — Хорошо. Напиши, как домой дойдёшь. — Обязательно, — выдавил из себя подобие улыбки и развернулся, убегая домой, ведь сдерживаться больше не было сил. Хёнджин мельком глянул на лицо Чана, смотревшего вслед Феликсу, что выражало беспокойство за друга и сожаление, ведь наверняка понимал, как тому сейчас тяжело, но ничем не мог помочь, и направился за удаляющимся блондином.***
Феликс забежал домой, сразу же кинувшись в ванную. Он снова был убит морально и разбит на множество осколков, рассыпавшихся на части в разные стороны, так, что некоторые из них нельзя будет позже отыскать, чтобы склеить обратно. Он вспоминал полные презрения и пренебрежения глаза и откровенно так хотел утопиться. Он не понимал, как человек, ещё неделю назад признававшийся ему в любви и верности, мог сейчас смотреть на него так, будто он пустое место, будто всего пережитого ими и не было в помине? В груди все сжимает и болит, сосет под ложечкой, от чего хочется согнуться в три погибели, припасть к полу, свернувшись в позу эмбриона, и больше не подниматься. Хочется кричать, но ты лишь прижимаешь ладошку ко рту, проглатывая его, не издавая ни звука, чтобы другие не узнали, что тебе плохо. Просто сидишь и ревёшь, рвёшь на себе волосы, хватаясь за голову, не зная куда себя деть. Когда расстаёшься с все ещё любимым тобой человеком, такое чувство, будто из тебя вырвали кусок чего-то важного, оставив на этом месте лишь пустоту. Будто отрезали крылья, с помощью которых ты ранее летал, оставив это увечье гноиться на ещё очень долгое время, до полного заживления. Хочется сбежать от этого, проснуться, ведь все кажется лишь плохим сном, что ещё может дать тебе шанс и оборваться, возвращая в счастливую реальность рядом с этим человеком, дорогим сердцу и душе. Думаешь, что так не бывает и все ещё можно вернуть. Но этого не случается и ты вынужден увядать брошенным, ненужным цветком со своими воспоминаниями, что ещё больше расковыривают эту рану… И вот ты один… Остаёшься наедине со своей односторонней любовью, в отличие от него, который ее утратил, остыл к тебе, и не сказал, что теперь делать тебе, как быть дальше, куда деться со своими чувствами и привязанностью, как избавиться от них так же, как это сделал этот человек. Когда вы начинали встречаться, осознаёшь, что это не навсегда, что когда-нибудь придётся отпустить и забыть, это понимание крутиться где-то там в глубинах твоего сознания, даже если ты сам этого изначально не замечаешь. Но надеешься на то, что это случиться не так скоро, отгоняя от себя гнетущие мысли, ведь они только губят тебя, съедая изнутри. А когда это происходит, не можешь понять, что сделал не так, хочешь исправить и вернуть все обратно, как было, в прежнее русло, переделать себя, подстроиться под любимого человека, только чтобы он не уходил, не пропадал с радаров и был рядом. Но он в любом случае покинет тебя, даже если вы дадите вашим отношениям ещё один шанс, рано или поздно. Ведь уже один раз вы расставались или хотели предпринять попытку это сделать. Засохший цветок не расцветёт вновь, сколько бы ты не менял для него воду. Легче отпустить с первого раза, переболеть, чтобы потом вдохнуть полной грудью и понять, что он действительно тебе больше не нужен, и ты можешь идти дальше своей дорогой, вместо того, чтобы ещё больше привязываться к любимому и после уже не суметь его отпустить добровольно; чтобы не топтаться на месте, состоя в этих отношениях, что утягивают лишь вниз, топя в чёрном бездонном омуте, из которого в последующем будет сложно вылезти, ведь он будет затягивать тебя обратно вновь и вновь, раз за разом, или не позволит выбраться вовсе. Говорят, время лечит. Но нет, оно лишь помогает залечить раны, оставляя после них глубокие уродливые шрамы и память о том, как ты их получил, которые после могут вновь открыться из-за какой-нибудь маленькой неосторожности. А в последующих отношениях показываться наружу и как-либо мешать строить новое счастье. А первая любовь тем более — она никогда не забывается. Самая сильная и чувственная, впитавшая в себя множество эмоций и вложенных сил. Именно с ее примера создаются последующие отношения. И хорошо если она принесет хороший урок и отложиться в голове как поучение, с помощью которого не совершишь тех же ошибок, не наступишь на те же грабли, вынимая из неё лишь самые правильные и нужные для будущего знания и выводы. Но если же нет, то ты грозишься своими руками погубить своё новое счастье, совершая ошибку за ошибкой. И все-таки следует научиться отпускать прошлое, чтобы жить настоящим на полную катушку для светлого будущего. Но Феликс не может этого сделать. Ведь для этого нужно много силы воли и времени. Он сможет, но после, когда настрадается вдоволь и не будет готов самостоятельно расправить свои крылья для новых ощущений. А пока он скован. Во всем. И хочет раствориться в пространстве, чтобы больше не видеть его. И он ведь может… Чан-хён "Ты уже дома?" Но пришедшее на телефон сообщение, о чем гласил соответствующий звук, так и остаётся непрочитанным. Феликс, встав с пола, облокотился о раковину, смотря в зеркало. Он будто заглядывал себе в душу, надеясь найти внутри себя ответы на все вопросы, витающие в голове. Он осматривает себя: опухшее, покрасневшее лицо от слез, заплывшие глаза, глубокие круги под ними — его вид оставляет желать лучшего. Он жалок и уродлив. "Недостаточно хорош, да? Разные? «Кажется, все прошло?» Наваждение? Мимолетное влечение?" — от воспоминаний того дня становится смешно, тошно и тяжело одновременно. Феликс, в порыве злости и обиды, хватает первое попавшееся взгляду — бритву и подносит к запястью, собираясь разодрать руку, но… — Остановись, — Ли замирает, а затем медленно поднимает голову вверх, смотря в зеркало. В нем, кроме своего отражения, за своей спиной он видит парня, из-за чего вскрикивает и резко разворачивается. Но там уже никого не было. — Кто здесь? — пищит от страха Феликс, осознавая, что дома кроме него никого не должно быть. Сердце бешено стучит, норовясь сломать кости рёбер, выпрыгнув наружу, словно пташка из ненавистной клетки, в ушах слышен собственный пульс, а грудь часто вздымается от нехватки воздуха. Его передергивает, и Ликс закрывает глаза, дабы немного успокоиться. Он оглядывает комнату и, отбросив бритву в сторону, совершенно забыв, что хотел сейчас сделать, проходит вглубь квартиры, выискивая того, кого видел пару мгновений назад. Даже проверил закрыта ли входная дверь, на всякий случай. Но так ничего не найдя, он садиться на диван в гостиной, переводя дыхание. Он пришёл к выводу, что ему померещилось, и кроме него в квартире никого нет. Но правда ли это?***
Хёнджин показал себя, нарушая тем самым самое первое правило, за которым может пойти наказание, в данном случае выговор и запрет на уход с неба, ведь это не считается особо тяжким преступлением, когда он вернётся на небо. Дело в том, что ангелам нельзя напрямую направлять людей, только если перевоплощаться в того, кого они знают, либо просто постороннего и совершенно незнакомого подопечному человека. Но не в коем случае не показывать свой настоящий облик. Ведь людям нельзя знать о существовании ангелов. Вот только, когда он понял, что хотел сделать с собой Феликс, из-за, казалось бы, такой глупой причины, принять правильное решение у него не было времени. Обычно такого не происходило, но сейчас Хёнджин растерялся и… испугался? Он просто не понимал, что делать и что предпринимать, стоя как вкопанный, когда как внутри шторм бушевал, призывая хозяина выйти из ступора своим криком внутреннего голоса. Поэтому он решился на это. Он предстал перед Феликсом, но всего на секунду, чтобы тот его не запомнил. Идеи перевоплотиться Чаном или просто позвонить в дверь пришли только после содеянного. Хотя чувства того, что он совершил ошибку не было. Его послали сюда следить за Феликсом, дабы он ничего с собой не сделал. И Хён почти прекрасно справился со своей задачей. Даже если немного неправильно. Ему было очень обидно за парня, он жалел его, гладил, даже при том, что Ликс этого не ощущал, когда тот опустился на холодный кафель и свернулся клубочком, словно маленький беззащитный котёнок. Но резкая перемена в настроении Ликса его, признаться, озадачила. А последующие действия так вообще напугали до чертиков, выбивая из колеи. Хван понял — тот хочет распрощаться с жизнью. Но не понимал почему. Из-за любви? Хёнджин — ангел, живущий на небесах. Ему не ведомы такие чувства. Он никогда не любил. Но наблюдая за людьми, слушая их разговоры, понял, что это чувство блаженного состояния. От него хорошо и тепло на душе. Особенно, когда оно взаимно. Что это чувство, когда ты не можешь быть равнодушным и безразличным к человеку. Наоборот, ты болеешь, прямо-таки живёшь им; тянешься к своей второй половинке, стремишься сделать лучшее для неё, отдаёшь всего себя, заботишься о ней, только для того, чтобы ей было хорошо. Ведь если хорошо ей — хорошо и тебе. Любовь — это, когда проблемы одного становятся общими, и вы решаете их вместе, ведь ты понимаешь, что уже связан с ним неосязаемыми нитями, что эти проблемы гложут и твою душу тоже, будто они твои собственные, от чего не можешь оставить любимого человека в беде. Когда вы умеете слышать, можете выслушать и поддержать друг друга. Быть рядом, и особенно в самую трудную минуту. Когда человек любит, он хочет сделать счастливым человека, которого выбрало его сердце, подарить ему веселье и улыбку, дать испытать лишь счастливые эмоции, помочь забыться и забыть все плохое, что его обязывает и сковывает стальными цепями. Любовь — это, когда часами можешь слушать нескончаемый поток слов из уст собеседника, упиваясь чужим голосом, даже если высказывается какая-то бессмыслица и несуразица, но ты все равно внимательно внимаешь чужой бред. Принимаешь все странности, терпишь непонятные и кажущиеся глупыми поступки. Когда до мелочей знаешь улыбку, всякую родинку и даже шрам; а каждую морщинку, складку на лбу, считаешь до боли родной. Когда вам комфортно с любимым, и только взглянув в его глаза забываешь обо всем на свете, а нежась в объятиях по телу разливается чувство спокойствия, умиротворения, безопасности. Находясь рядом, появляется ощущение того, будто этого человека ты знаешь с самого рождения, а может и в прошлой жизни вы встречались тоже. И за то время, пока вы были вместе, он становиться, как бы, частью тебя. Ты понимаешь, что не можешь без него. Будто жизненно важный орган, с отсутствием которого больше не то, что не хочешь, просто не сможешь жить дальше. И когда вы отрезаны друг от друга расстоянием, начинает казаться, что чего-то не хватает, появляется чувство тоски и подавленности, а разговоры по телефону и переписки не помогают, не избавляют от начинающей поглощать все изнутри пустоты. И все бы хорошо, но у этого чувства есть один изъян — оно не постоянно. Хвану довелось видеть разную любовь. И доживающую вместе со сберегающими ее в своём сердце хозяевами до старости лет, у разгоряченных подростков, даже у маленьких детей; между родными, членами семьи; материнскую любовь, отцовскую и так далее. Но чаще всего ему доводилось наблюдать ее между парами. И, изучая их со стороны, он пришёл к выводу, что это чувство приходит и уходит. Каждый человек встречает на своём пути не одного партнера, который бы ему нравился или которого тот бы любил. Конечно, он не спорит, — есть любовь, длящаяся вечно, а точнее до самой смерти ее обладателей. Он об этом узнал не так давно, благодаря реальному примеру из жизни. Когда как в прошлом, из-за одной пары, когда он только начал получать поручения, у него сложилось неправильное представление о любви. Будто ее и не существует вовсе, что человек не может любить другого всю оставшуюся жизнь. Как оказалось после — может. Хёнджин не понимал, почему Феликс так убивается, ведь знал, что он ещё встретит ни одного человека, который действительно будет любить его так же, как и он. Не понимал, почему тот хочет уйти на тот свет из-за него. Настолько сильна была его любовь? Он смотрит на сидящего на диване блондина, что в кое-то веке решился ответить на сообщение Чана, и пытается догадаться, что твориться у того в голове, при том, что это выходит из рук вон плохо. Хён не познал таких чувств, не пережил этих эмоций, чтобы знать, какие мысли витают в сознании любящих и брошенных людей. Феликс же, ответив на сообщение, откинулся на спинку дивана, прикрывая ладонями лицо. Он осознал, что сейчас чуть не совершил огромную ошибку, расставшись с жизнью из-за какого-то идиота, от всплывшего облика которого, вновь хотелось схватиться за лезвие, но уже точно довести дело до конца. Вот только он не станет. Этим он покажет свою слабость и зависимость. А этого он не хочет. Поэтому, решив отвлечься от бесконечного потока удушающих мыслей, Ликс включил телевизор, принимая положение лёжа. Он как раз не досмотрел сериал, так что решил вернуться к нему, тем более, что осталось всего пару тройку серий. Он так и засыпает, не просмотрев и полной первой серии, не ощущая, как рядом садиться его личный ангел, наблюдающий и любующийся им. А Хёнджин любуется во всех смыслах. Не только привлекательным личиком, что настолько безмятежно и красиво во сне, и не только, но и огромной силой воли, что обладает Феликс. Он горд, что после, Ли так и не вернулся к начатому, а в его душе теплится надежда, что тот не просто забыл, под давлением испуга, а взаправду отказался от этой идеи.***
Перед ангелом разворачивается не самая приятная для него картина, совершенно не радующая глаз: Бан Чан и Феликс, сидевшие пару минут назад за столом и ревевшие в один голос, жалея второго за испытания любви, что принесла ему судьба на блюдечке с голубой каёмочкой, теперь синие развалились на полу, как на кровати, крепко заснув. А получилось все так: Феликс, на следующий день, после попытки выпилиться, пришёл в университет, перед этим, конечно же, наведя порядок в своём внешнем виде, будто опять же ничего не случилось, и на одной из пар, плюнув на все, предложил Чану воплотить его желание в жизнь. Желание напиться. А за повод выбрал расставание с Чанбином и слова: "да пошёл бы он в далекое пешее эротическое, я его забыл." Конечно же в последнее никто не поверил, но в предложении выпить не отказали, как раз кстати следующим днём была суббота — неучебный день, так почему бы, собственно, и нет, спрашивается? Вот так и получилось, что сидели теперь два брата-акробата за кофейным столиком в гостиной, перед зачем-то включённым телевизором, что транслирует какой-то слезливый боевик, в окружении нескольких, уже опустошенных бутылок соджу вокруг себя, и ревели в три ручья. Как говорится, начали за здравие, закончили за упокой. Ведь Феликс, с предложением выпить за "то, что я его забыл", в итоге нажравшийся в зюзю, по-другому и по приличней не выразиться, ведь иначе это будет огромным преуменьшением, излил Чану всю свою душу и то, что его гложет и терзает, не забыв упомянуть и то, что чуть не покончил с собой из-за "этого идиота". С тяжёлым вздохом, Хён наблюдает за спящими, выключая телевизор, чтобы тот не разбудил пьяниц, приняв для этого на минуту человеческую форму. Но только для этого. А после подходит к окну, обращая взор на вид снаружи. А смотреть там было особо и не на что. Ведь на землю уже давно опустилась ночь, укрывая все вокруг своим глубоко синим покрывалом. Можно было бы помечтать наблюдая за звёздами, но и те скрыли нависшие темным полотном тучи, не давая насладиться их сиянием. Слишком тихо и спокойно. Для пятницы особенно. В многоэтажке напротив тоже все спят, о чем свидетельствует темнота за зашторенными окнами. А внизу, кроме одиноко стоящих уличных фонарей, что освещают дорогу редко проезжающим машинам, больше никого и нет, ни единой души, что могла бы привлечь внимание чужих глаз. Разве такое бывает в выходной день? Вдруг за спиной ангел слышит шуршание, от чего поворачивается, дабы узнать что стало его причиной и откуда оно идет. Оказалось, от Феликса, что придя в себя, но, кажется, не до конца отойдя ото сна, рванул в ванную комнату. Из которой через некоторое время послышались противные слуху звуки. Хён не стал вмешиваться и идти за ним, надеясь и молясь Богу, чтобы Ли справился сам и не убился ненароком. А после посмотрел на спящего как убитого Чана и вздохнул, понимая, что если что, того и пушечным выстрелом не разбудишь. Послышался звук открывшегося крана и журчаниях воды — Феликс умылся, очистив свой организм, и вышел из комнаты. Пошатываясь и опираясь о все возможные поверхности, дабы не упасть от сильного головокружения, поплёлся в сторону спальни, по дороге даже не взглянув на спящего на полу друга. Хёнджин наблюдал, но помочь не мог, да и не хотел, на самом деле. Пьянство в принципе являлось грехом. А говоря на чистоту, у него была большая неприязнь к пьяным людям, даже если они не бушевали и спокойно ложились спать, просто так сложилось, пока он наблюдал за такими. Они вызывали у него одно лишь отвращение. Но к Феликсу передалась только часть этого ненавистничества, — равнодушие. Он смотрел на развалившегося поперёк кровати Ли и присел рядом, над головой, приобретая человеческую форму, выглядывая в незашторенное окно. В этот раз он делал это осознано, ведь понимал, что в последствии его забудут. На утро Феликс не будет помнить его из-за выпитого алкоголя, что сотрёт из памяти часть вечера из головы. — Зачем ты так себя изводишь? — Хён сидел спиной к Ли, поэтому не видел, как тот вздрогнул, округлив глаза, и у него перехватило дыхание. Даже будучи в стельку, сквозь пелену, он далекими, еще работающими остатками сознания воспринимал происходящее. И помнил, что Чан должен быть в зале, а звука шагов он не слышал. Резко вскинув голову и посмотрев в чужую спину, но осознав, что угрозы нет, он принял ту же позу, в которой лежал, вперив взгляд в потолок, разглядывая его, будто найдёт там что-то новое. — Кто ты? — Феликсу больше не было страшно. — Я не могу тебе сказать. — Но ты ведь уже здесь, к чему скрывать?.. Тем более, что на утро я с вероятностью в девяносто процентов не вспомню, как играло со мной сознание. Послышался тяжёлый вздох, а после кровать возле Ли прогнулась под чьим-то весом. Хёнджин повернул голову в сторону Феликса, встречаясь с его затуманенными глазами. — Я твой ангел хранитель, а не плод воображения, — его приглушённый, наполненный некой невыраженной печалью голос вызывал мурашки по коже. — Ангел? — Ли не мог полностью различить черты его лица, даже привыкнув к темноте комнаты, но понял моментально — этот парень очень красив. Будто и не от мира сего вовсе. Но ему было так спокойно рядом с ним, не было обоснованной боязни, что под боком лежит незнакомец. Наоборот, будто Феликс знал его очень давно, от того на душе царил покой и умиротворение. Ему было комфортно. В интонации того не проскальзывало и капли смеха и обмана. Он был честен, и Феликс сразу это уловил. — А твое имя? — Ты не должен был меня видеть вовсе. Поэтому имя я оставлю секретом, если позволишь. — А разве я могу вытянуть из тебя его силой? — усмехнулся Феликс, но в ответ получил лишь пожимание плечами и переведённый взгляд в потолок. — Ты правда не мое разыгравшееся сознание? — и получив отрицательное мычание, он решил больше ничего не спрашивать. Только спустя несколько минут затянувшегося молчания, которое длилось будто целую вечность, Феликс, борющийся с накатывающим на него сном, все же озвучил мучавший его последний вопрос. — Это ведь ты был в зеркале? Вчера. — Да… — послышалось из уст ангела, который будто и не хотел отвечать, одолеваемый неясным сомнением. — Спасибо, — последнее, что услышал Хён, прежде чем Ли провалился в царство Морфея.***
Следующий день был очень веселым. Хёнджин наблюдал, как два умирающих от невыносимой головной боли и сушняка парня ходили по комнате, собирая разбросанные по полу бутылки и пачки от чипсов, грязную посуду. Как хныкали и изнывали, коря себя за количество алкоголя, которое выпили вечером. А ангелу было весело. Он откровенно насмехался над страдающими. Хотя конечно же понимал, что они ноют только сейчас, а через неделю, или даже раньше, а может быть наоборот — позже, ещё раз соберутся вместе за бутылочкой Соджу, а затем, на следующий день после этого, будут так же ходить и канючить. Это нормально для людей. Так делают все. Вот только ночь из головы все никак не шла. И если признаваться самому себе, то Хёнджину было даже как-то жаль от того, что Феликс действительно его забыл, под действием алкоголя. Но он сразу же выкидывал эти дурные мысли из головы, бросая их в дальний ящик скрытых желаний своего сознания, потому что понимал, что он поступил опрометчиво, вновь показавшись тому на глаза. Феликс же в этот момент, сопроводив Чана до входной двери и, прямо говоря, выпроваживая его из своей квартиры, сдался под гнетом плохого самочувствия, заваливаясь снова на кожаный диван, прикрывая глаза от яркого солнечного света, наполнявшего комнату через окна. И кажется, что даже задремал, но вдруг резко поднялся, усаживаясь по струнке смирно и смотря по сторонам. Такое поведение казалось более чем странным. Ведь по гримасе, выражающей боль, было понятно, что Ликс зря так резко двигался. Но он упорно продолжал кого-то выискивать. — Ты здесь? — разнеслось по комнате. И надо было видеть лицо Хвана в этот момент. Стоял как вкопанный. Отвисшая челюсть и оторопевший взгляд. В его голове сразу же начали появляться мысли по типу: "Неужели он помнит?…" А раздавшаяся после просьба так вообще выбила из колеи. — Если ты правда не плод моего воображения, то покажись… — будто услышав его, проговорил Феликс. Вот тебе и те самые проклятые десять процентов. Но, конечно же, его проигнорировали. Отвечала лишь тишина своим нарастающим звоном, сплетающаяся с посторонними звуками, доносящимися с оживленной улицы. — Значит, все-таки приснилось… Кажется, я и правда сошёл с ума, — поднимаясь с дивана и следуя на кухню пробурчал Феликс, тем самым выводя из ступора ангела. Хвана после этих слов охватило раздражение, и он ещё больше захотел предстать перед Феликсом, доказывая тем самым, что вот он, настоящий, и тому совершенно не приснилось. Уверено настроенный Хён проследовал за парнем, который уже открывал холодильник, заглядывая в него и осматривая содержимое, которое оставляло желать лучшего. Когда он последний раз закупался едой? Готовил? Феликсу оставалось лишь взять баночку одиноко лежащего на полке холодного пива. Он открыл ее и закрыл холодильник, начав поворачиваться в сторону выхода. Вот только уйти ему не дали, напугав до чертиков. Феликс вскрикнул, подпрыгивая и выпуская из рук баночку, от чего та с характерным звуком падает на пол и разливается. Кровь стучала в висках, а сердце в пятки ушло, дабы больше не вернуться обратно. Перед ним стоял человек. Точнее парень, с которым он разговаривал ночью. — Е-е-если эт-то глюк… — запинаясь, проговорил Ликс, на деревянных ногах пятясь назад, пока не упёрся в столешницу. — Успокойся, настоящий я, — Хван показательно закатил глаза, но улыбку подавить не смог, которая вмиг пропала, из-за последующих действий стоящего напротив. — Хей, хей, хей, убери телефон. Положи на место, говорю. Взволнованный ангел подбежал к парню, выхватывая из рук телефон и выставляя ладошку перед ним, дабы остановить, если тот предпримет попытку забрать его обратно. — Кто ты? — Разве мы это уже не проходили? — раздался смешок. Но смотря на Феликса, который выглядел как загнанный в угол хищником зверёнок, он поспешил повториться, тяжело вздыхая. — Я твой ангел хранитель. — Чего? — Ты слышишь плохо? — Хван уже не знал, смеяться ему или плакать, но о том, что он показался снова, он пожалел уже в сотый раз. — Кажется, мне нужно к психологу… — Феликс обогнул Хёнджина, направляясь прямиком в ванную, забыв о растёкшейся лужице на полу, надеясь смыть водой свои галлюцинации. — Полегчало? — раздался голос за спиной, когда Феликс выключил воду, умывшись. Ликс посмотрел через зеркало на опирающегося о дверной косяк юношу, не сумев более отвести взгляда. Только сейчас он заметил неземную красоту незнакомца, который выглядел действительно как ангел снизошедший к нему с неба. Мягкие, правильные черты лица, чёткая линия подбородка, прямые тёмные брови, которые он заломил от явного беспокойства, ровный нос, лисьи глаза, в темноте которых, казалось, можно утонуть, пухлые розовые губы. И очаровательная родинка под левым глазом, что не могла остаться без должного внимания. Угольно-чёрные волосы контрастировали со светлой кожей, а пряди челки красиво обрамляли лицо. Он будто истончал сияние, что образовалось вокруг его головы. Некий Божественный свет широкой рекой свободно лился через него. Он своим началом характеризовал чистоту и невинность побуждений и мыслей, это читалось в его взгляде. Но, стоя вот так, перед ним, будто и не отличался от людей вовсе, лишь некоторыми, не присущими человеку качествами выдавал себя, только через них в нем можно было распознать существо не от мира сего. — Кажется, мне и в правду не стоило тебе показываться, — с укором в голосе к самому себе, Хён виновато опустил глаза в пол, обхватив руками живот. — Ангел… — с утверждением выдохнул Феликс, проводя рукой по волосам. — В это, признаться, сложно поверить… Если рассуждать логически, то ты мне лишь мерещишься, ведь вас не бывает. — Но я ведь стою перед тобой. И я явно настоящий, — как бы в подтверждение своих слов, Хёнджин, подойдя ближе, протянул свою руку, нерешительно дотрагиваясь до чужой кисти. — Твою ж… — Ликс был в немаленькая шоке, взяв чужую руку в свою и изучая ее. Тонкие, длинные изящные пальцы, проглядывающие сквозь кожу витиеватые синие вены, ощупывая выпирающие костяшки. — Ты очень качественный для… — Прости меня конечно, но ещё хоть раз заикнёшься про то, что я галлюцинация, и я сам тебя в психушку отправлю, — с обидой проговорил Хван, выдёргивая кисть из плена и выходя из комнаты. Он первый раз ощущал такое. Сердце будто вот-вот выпрыгнуло бы из груди, но при этом пропускало удары, когда Феликс взял его за руку, бросало в жар, от чего он поспешил ретироваться. Его осматривали будто диковинную вещь, но ему даже было приятно. Было приятно это внимание к себе, то, что поверили в его существование. Хён присел на диван, заглядывая в окно на голубое небо, но больше для вида, на самом же деле уходя в себя, пытаясь разобраться и понять то, что ощутил, погружаясь в свои беспорядочнее мысли, что сейчас метались из стороны в строну, не давая покоя обладателю; чтобы успокоить неясный ураган в душе и взять вверх над эмоциями. — А как твое имя? — спросил вошедший в гостиную Ликс, севший рядом с ангелом, к нему лицом. — Мне то и показываться тебе было нельзя… — с сомнением проговорил, закусывая нижнюю губу и переводя взгляд в пол. — Но ты ведь уже это сделал… В ответ послышался обречённый вздох. Карие глаза обратили свой взор на блондина, выискивая что-то лишь им известное в его лице. — Хван… Хван Хёнджин… — почему-то охрипшим голосом представился ангел, так же поворачиваясь к Феликсу. — А ты все время со мной был? — спустя долгую минуту спросил Ликс. — Нет, я пришёл к тебе недавно, если ты об этом. Ангелов меньше, чем обычных людей, поэтому мы не можем на постоянной основе находиться возле кого-то. Нам лишь дают поручение и человека, к которому нужно спуститься. Таким образом, ангелы везде успевают, за всеми приглядывают, — на это он получил протяжное "а" и пару кивков, обозначающих понимание. — "Ребёнок", — подумалось Хвану, наблюдая за Феликсом, который на самом деле поверил в него, а теперь с настоящим интересом задавал ему вопросы. — "У него действительно светлая, нетронутая душа… Сохрани ее такой, Феликс. Не дай никому ее испортить…" — А зачем ты здесь? — все не унимался блондин. — Следить за тобой. — Зачем? — А ты думаешь каждый человек решит вскрыть себе вены непонятно из-за чего? — по поникшему выражению лица и опущенным плечам, Хён понял, что надавил на больное. — Прости… Но я воистину не понимаю, почему ты так убиваешься… Я ангел, мне не известны ваши людские чувства, я никогда не испытывал на себе что-то такое. Хотя знаю наверняка, что ты мучаешься из-за любви к одному парню. — Именно, я люблю его, из-за этого все проблемы, — по его щеке скатилась одинокая слеза, сорвавшаяся с подбородка и оставившая после себя след на пижамных штанах. — Извини… — быстро стерев оставшуюся мокрую дорожку, прошептал Феликс. — Не извиняйся… Если тебе тяжело — промолчи. — Нет, все нормально, — "а как же", — подумалось Хвану, но он тактично промолчал, понимая, что сейчас Феликс собственноручно раздирает и так ещё не зажившую рану. — Просто… Уффф, с чего бы начать, — выдохнул он, собираясь с мыслями, дабы конкретней передать то, что чувствует. — Этот человек очень дорог мне. Даже при том, что мы расстались… Да и разошлись мы по его инициативе. Он сказал, что больше ничего не чувствует ко мне, когда как за день до этого ещё признавался мне в любви… Феликс будто заново переживает тот день, пытаясь подобрать слова к своим чувствам, от этого делая себе только хуже. Он будто снова вонзает кинжал предательства в своё сердце. И именно таким он вспоминает тот разговор. Он воспроизводит у себя в голове захлопнувшуюся дверь, перед покидающим квартиру Чанбином, помнит последнюю его фразу, которую тот будто выплюнул ему в лицо, и, как ему тогда казалось, пропитанную напускной грубостью и фальшивым, наигранным безразличием к его начинавшейся истерике. Он олицетворял серьёзность, но нахмуренные брови резко контрастировали грустным и даже каким-то отчасти сожалеющим глазам. Помнит как тянулся к нему, когда как тот только отталкивал. Как просьбы пропускал мимо ушей. Отнекивался от слов любви и извинялся за все. И кажется, даже за будущее, наше настоящее, в котором теперь его, Феликса, Бин просто ненавидит и презирает. Феликс помнит, как обнимал себя руками, будто это могло помочь спрятаться или вовсе исчезнуть, растворившись в пространстве, и ничего этого не слышать. Он не хотел понимать, принимать этого — было слишком тяжело. Он будто находился в какой-то прострации, а прозвучавших только что слов о расставании из чужих уст будто и не было, будто ему показалось это. Но тот стоял перед ним, говорил что-то, вроде бы даже оправдываясь, но Феликс в тот момент уже не мог воспринимать происходящее, погружаясь в свои мысли-вопросы, что обуревали волной. Сознание будто затуманилось, у него просто не получалось ответить что-то внятное и членораздельное, по просту связать и пары слов, чувствуя, как из под ног уходит земля. Феликсу, под влиянием эмоций, хотелось зацепиться за Чанбина, как за спасительную соломинку, от чего он непроизвольно начал тянуть к нему руки. Но тот лишь отталкивал, убирал их от себя. Сначала Бин просил понять его, а затем перешёл на другое. Он будто в миг поменялся, решив отделаться от него по-другому. Начал говорить, что они разные и не подходят друг другу, что Феликс недостаточно хорош для него, и Ликс ему не нужен. Что он ведёт себя как ребенок, слишком навязчивый; вечно позорит его не только перед друзьями, но и в обществе, показывая себя с худшей строны; что ему не хватает серьезности и нужно истребить в себе инфантильность. И то, что все "до" было обычным наваждением, которое теперь прошло. А после добил фразой, что все было мимолетным влечением, в один момент появившимся в голове в виде мысли, неким увлечением; что он просто решил попробовать, подумав, что это любовь, но оказалось, что нет, вот только разобрался он в этом сейчас, оттого и уходит, чтобы больше не играться с чувствами Феликса… Но Феликс продолжал бежать за ним, словно за лучом света в кромешной тьме, когда как тот лишь отдалялся от него. Молил остаться, сказать, что это просто плохая шутка. Он не выдержал такого давления, упав на колени, прижимая одну руку к защемившему сердцу, что стучало со скоростью света, пытаясь наконец выбраться из клетки рёбер, а вторую прикрывая рот, дабы не начать кричать. Ему не хватало воздуха, он задыхался, судорожно вдыхая и вдыхая, лишь бы насытить лёгкие, но это давалось с большим трудом, от заложенного носа и кашлем разодранных до осязаемой, ноющей боли горла. Он смотрел сквозь красные, опухшие глаза сверху вниз на чужую усмешку, пропитанную злобой и надменностью. Над ним насмехались. А после просто развернулись и ушли, хлопнув дверью и сказав на прощание лишь одно слово: "ничтожество", от которого хотелось самостоятельно закапать себя заживо в каком-нибудь лесу неподалёку. Феликс, на чьи глаза поползла пелена слез, которую он поспешил сморгнуть, покрывшись неприятными мурашками, из-за чего вздрогнул, с ужасом вспоминает тот вечер. Он не понимал, как до сих пор сидит здесь, перед Ангелом, почему не вскрылся ещё тогда, когда у него ещё был шанс. Как он пережил и переживает это. Почему мысль умереть пришла только сейчас, когда увидел Чанбина с другой, а не неделю назад, в тот злополучный вечер… Ему приходится перевести дыхание, прежде чем продолжить рассказ-объяснение, отгоняя от себя появившиеся в голове сотни вопросов о том дне. И он благодарен за то, что его не прерывают, давая время на восстановление. — Просто… когда ты встречаешься с кем-то, ты не задумываешься о том, когда вы разойдётесь, каким будет тот день, по какой причине, что станет следствием этому и так далее. Ты просто наслаждаешься временем, что проводишь с любимым человеком. Ценишь каждый миг, цепляешься за каждый момент, потому что это дарит тебе счастье, которое ты стараешься запечатлеть в своей памяти, вклеить в неё, чтобы потом прокручивать у себя в голове, с глупой улыбкой на лице, думая, как же тебе повезло. А когда наступает тот самый день, и он уходит от тебя, появляется такое чувство, будто мир вокруг разрушился. Все, что вы так долго строили, собирали деталь за деталью, больше не имеет значения. Но хуже, когда перестал любить только один… — Феликс, до этого царапающий ногтем диван, поднял свой наполненный слезами взгляд на Хёнджина, что внимательно слушал и искренне старался понять его. — Ощущаешь себя брошенным. И уже не можешь остановить разрастающееся внутри чувство, будто все ранее было просто одним большим враньём, которое он, в нужный момент, не смог остановить. А по его словам, все именно так и было. Хочется убежать от всего и забыть как страшный сон, будто ничего и не было. В груди теплиться чувство обиды, словно змея оплетающая грудь и шею, сдавливает, не давая нормально вздохнуть. Не получается проглотить вставший в горле ком, что грозиться выйти наружу слезами. Из меня будто что-то вынули. То, без чего я сейчас не могу нормально существовать. Я не знаю, как правильно это передать словами. Не смогу подобрать подходящее сравнение. Это можно только почувствовать. Ощутить на себе. Но это очень больно. Поскольку ты привык к тому, что этот человек рядом. А сейчас он просто ушёл. Безвозвратно. И ты понимаешь, что готов унижаться, оставлять гордость, запихивая, прогоняя ее в самые недры себя, только чтобы она не мешала тебе, пока ты гонишься за человеком, которому ты больше не нужен; и как бы тебя не ранили его слова при расставании, как бы он не задел тебя в тот вечер, оскорбил, ты готов простить ему все, если он все-таки решиться дать тебе ещё один шанс. Шанс на то, чтобы все наладить. Но этого не происходит. Ты продолжаешь любить его, когда как он тебя уже давно забыл. Воспоминания — странная штука. Могут помочь воссоздать в памяти какой-то момент, который помогает не сдаваться и двигаться дальше. А могут добить эпизодом пропитанным счастьем, который ты отложил в своей памяти в самый ценный и светлый ящик… И сейчас… Я помню разговоры, тянувшиеся ночами, прогулки длинною в целый день; вкус его губ, тепло объятий, что будто закрывали меня от всего мира, не давая никому в обиду; даже запах, не только одеколона, а его собственный… Помню его глаза, когда в них можно было увидеть этот огонёк любви… Она была… Я видел ее в его улыбке, действиях, глазах, словах и много в чём другом… А в один вечер… Это все было перечеркнуто… Он просто забрал мое сердце и покинул меня… Феликс все то время, пока пытался передать то, что чувствует, сдерживая выступившие на глаза и все же иногда срывающиеся с ресниц прозрачные кристаллики, под конец совершенно забылся, давая волю эмоциям. А Хван и не знал, что делать, но решил взять пример с Чана. Он придвинулся ближе, заключая Ликса в крепкие объятия, ведь тот делал именно так же — просто был рядом осязаемой поддержкой, на которую можно было вылить все свои тревоги и мучения, терзающие душу, и та тебе ничего плохого и не скажет, лишь молча подбодрит объятиями и выслушает. А Феликсу этого и хватит, чтобы успокоиться, судя по прошлому опыту. — Возможно, я себя просто этим утешаю, но он не пытался меня успокоить лишь из-за того, что понимал, что этим лишь усугубит ситуацию, отчего после не сможет уйти, оставить… Было видно — он не сожалел о своём решении, хотя ему было тоже больно… — все не успокаивался Ликс, мешая бурчания с всхлипами и заиканиями, и уткнулся в чужое плечо. — Уходить всегда больно, оставлять кого-то, кому ты сам же эту боль и причиняешь. Хочется извиниться, остаться, но понимаешь, что сделаешь лишь хуже. Не только себе… Но и ему… Ликс остановился на несколько минут, пытаясь взять в себя в руки, что выходило, мягко говоря, плохо, прежде чем продолжить, хоть и со слезами, но уже без бесконечных заиканий, от переполняющих эмоций. — Это решение всегда трудно принять, но он принял. И я уважаю это. И стараюсь понять. Как бы тяжело мне не было… Он заслужил счастья, достоин этого, даже если не со мной… Просто больно видеть, как он теперь относиться ко мне, как ведёт себя, даже если делает это специально, ради меня, возможно ощущая за собой вину, чтобы я быстрее отошёл от него, чтобы я его возненавидел, но у меня не получается… Хён видит, как тот прикасается к груди, сжимает в кулаке футболку, будто пытается не дать крови плеснуть из открывшейся вновь раны. И хочет было что-то сказать, но не успевает, ведь Феликс вновь продолжает свой монолог. — Сложно быть одному, особенно когда привык справляться со всем вместе с кем-то, кто постоянно находится рядом. Я просто места себе не нахожу. Но я должен принять это и отпустить. И я это сделаю, но нужно время, что, выслушав меня, сжалиться и поможет отпустить мои чувства. А я уверен, что это произойдёт, просто, возможно, не так уж скоро. Все пройдёт само собой. Мне лишь остаётся ждать, как Хатико своего хозяина, так мне того, что этот узел развяжется и я смогу вновь быть свободен, вдохнуть полной грудью и больше ни о чем не сожалеть, не печалиться. Феликс закончил высказываться, чуть склонившись, отчего его лица не было видно. — Он нужен мне, — раздалось спустя несколько минут молчания; что, после, безустанно повторял Феликс, захлёбываясь своей истерикой. Он прижался сильнее к ангелу, будто тот был спасательным кругом, последней ниточкой надежды на выживание. Ликс трясся в чужих, но кажущимися такими родными и тёплыми, объятиях и нагло использовал плечо в качестве подушки, в которую можно вжаться и выпустить в неё все свои слёзы. К сожалению, Хёнджин не мог ничего сделать, кроме как утешить в своих объятиях испещрённую ранами душу и согреть леденеющее сердце, что постепенно разочаровывавается не только в себе, но и жестоком мире, который до этого наблюдал в ярких красках. Но розовые очки пришлось снять. Их грубо сорвали, призывая увидеть этот мир прогнившим насквозь. А ведь он такой и есть. Но это можно было показать по-другому, без предательств и уходов. Ангел хотел помочь, но не мог. Да и не представлял как. Он знал лишь одно — Феликс должен прийти в себя и встать на ноги самостоятельно; он обязан помочь себе сам, не полагаясь на других, ведь в следующий раз этих других может и вовсе не оказаться рядом. Как бы ему не было тяжело и горько. Он должен признать этот мир таким, каким он есть, и просто продолжать жить в нем, ведь его не изменить, а лишь принять, научиться следовать его правилам и традициям. Иначе он окончательно уничтожит тебя. Не следует забывать и то, что на этой земле растут цветы, вот только и они, чтобы выжить, изначально приспосабливались к условиям существования. Так же и Феликс должен приспособиться к окружению, чтобы после ни о чем не сожалеть и принимать все таким, какое оно есть. Не принимая близко к сердцу и с умением отпускать ситуацию. Феликс начал потихоньку успокаиваться через некоторое время нужной тишины и уютных объятий, которые до сих пор не разрывали. Изредка шмыгая носом, Ликс невесомо водил его кончиком вверх вниз по шее, бесстыдно вдыхая запах чужой кожи, что успокаивал в несколько раз эффективней любых успокоительных. — Спасибо… — еле слышно прошептал блондин в чужую шею, опаляя ее жаром и заставляя покрыться мурашками, от навалившейся усталости и приближающегося сна не замечая то, как чужое сердце пропустило удар, а дыхание перехватило. Так Ликс и проследовал в мир грёз, не услышав ласковое "спокойной ночи" от поглаживающего его ангела, что теперь боролся с непонятным ему тёплом, разлившимся в районе солнечного сплетения, стараясь осознать, что это за чувство, что дарит ему непроизвольную улыбку.***
Влюбиться можно по щелчку пальцев, просто заглянув в глаза напротив. Затем в яркую улыбку, или милую родинку, украшающую чужое лицо. А можно, как Хёнджин, когда он даже сам толком этого не знал. Все началось с вида на чужие слёзы, со слушания криков в подушку, чужих всхлипов и громкого воя. С сожаления, которым был пронизан взор бездонных карих глаз ангела, направленный на подрагивающее, свернувшееся калачиком тело. После переросшее в желание защитить, скрыть от бесчувственных глаз. Затем следовать по пятам, не отходя и на шаг, просто из собственного желания, а не из-за того, что ему было приказано это делать. Наблюдать сияющие от счастья глаза и пухлые розовые губы, растянутые в улыбке, и молить Бога, дабы он не стирал более эту улыбку, ибо она теперь дарит радость и ему. Ему стали нужны каждодневные разговоры, особенно те, что происходили по вечерам, когда Ликс был свободен от дел и уделял все своё внимание только ему. Он видел, что помогал ему, так как состояние парня заметно улучшилось, тот будто и вовсе уже позабыл о недавнем расставании, но это было не так. Хван более не мог смотреть на грусть в чужих зрачках, оттого всегда был рядом. Он успокаивал, поддерживал, веселил. И получал полюбившийся ему за эти встречи заливистый смех, что заставлял подниматься настроению и у него. Сначала Хван подумал, что просто так будет эффективней и быстрей завершить свою миссию. Но позже, в его голове поселилась мысль о привязанности к юноше. Может он обрёл друга, какого у него никогда не было. И он утешал себя мыслью, что все чувства, которые он испытывает, все думы, которые от себя отгоняет, эмоции, которые ощущает просто глядя на Феликса, — абсолютно обычны. Но как оказалось, это совсем не так… Хёнджин это понял, но слишком поздно, когда простая влюбленность уже переросла в нечто большее — настоящую любовь… Он не так много пробыл на земле — всего полторы недели. Но так и не понял, когда успел утонуть… Он проиграл. Теперь уже он не желает покидать Феликса. Не хочет, чтобы его миссия заканчивалась. Но всему своё время. А его время закончилось, как и настала пора возвращаться. Ведь Ликс уже несколько дней вёл себя нормально. Он не задумывался о смерти, забыл о Чанбине, предпочтя изменить свой "график". И теперь, время, что он проводил за часами истерики, он тратит на своих приближённых и действительно достойных этого друзей: Чана и Джинни. Даже успел познакомиться с некоторыми другими людьми с разных факультетов. Хотя тоска его и покидала, и все же до сих пор находилась в его сердце. Но давала знать о себе только тогда, когда Феликс пересекался взглядом с глазами Бина. В остальные моменты он мог прогонять ее, забывая на длительное время. В большей степени благодаря ангелу, что постоянно находится рядом с ним, и подбадривал, когда это было необходимо. Именно он помогал ему начать новую жизнь, собрать себя, склеить, когда как никто до этого не пытался этого сделать, даже не предлагал. Вот только это все было снова перечеркнуто. Одним лишь человеком. Одной просьбой. Которая стёрла все, что так долго достигалось, давая понять, что теперь придётся начинать все с чистого листа. Все сначала, по кругу. В один из таких прекрасных дней, не предвещавший беды, когда солнце стояло высоко в Зените, одаривая своим золотом все, до чего могло коснуться, после последней пары на сегодня, когда Феликс, попрощавшись с Чаном, и на радостях о том, что он может сегодня чуть больше отдохнуть, прежде чем отправиться на работу, ведь последние две пары отменили, направился прямиком к дому. Но дойти спокойно ему не дали: переловили на середине пути. — Нам надо поговорить, — после этих слов, хорошего настроения и след простыл, когда Феликс с потухшей улыбкой заглядывал в лицо напротив, стараясь выловить там причину разговора. Но, к сожалению, так ничего и не нашёл.***
— Проходи в гостиную, я сейчас приду, — Феликс проследил, чтобы гость прошёл в нужную комнату, а затем направился в ванную. — Джинни, — позвал приглушённым голосом, — я знаю, что ты здесь, выйди, надо поговорить. — Что такое? — ангел появился перед ним из ниоткуда, даря блондину свою тёплую улыбку, подбадривающую, но с толикой печали, спрятавшейся в ее уголках и зрачках глаз. — Я хочу, чтобы тебя не было при нашем разговоре… — Это твое право, — так же, не меняя своего выражения лица, не задавая глупых вопросов, проговорил Хён, потому что правда все понимал. Феликс, с благодарностью обняв Хвана, отправился обратно к Чанбину. А ангелу только и оставалось, что просто выйти из квартиры немного прогуляться, чтобы не мешать разговору и не быть лишней парой ушей. — Так зачем ты здесь? — Феликс присел напротив Бина, выжидающе заглядывая в его лицо. — Я… — он запнулся, отведя глаза от кажущимся безразличным лица Ликса, и не задумываясь о том, что в душе того сейчас творился ужаснейший хаос из эмоций и чувств, который пытались подавить, оставив за собой лишь равнодушие. — Послушай, Ликси, — начал Бин, перехватывая чужую руку и чуть сжимая чужие пальцы, когда ее попытались вырвать, — я сожалею… Обо всем сожалею… — он старался найти в зрачках напротив хоть какое-то понимание и доверие, но не видел ничего. — Я хочу вернуть все как было… Его прервал Феликс, все-таки выдернув свою ладонь из чужой хватки, но осипшим голосом, что все же выдал блондина с потрохами, — его так же волнует этот разговор. — Былого не вернуть, прошедшее не вспомнить. Я отпустил тебя, Чанбин, так что прошу, больше не появляйся в моей жизни… А теперь… Уходи, — он решительно встал с дивана и направился к выходу из квартиры, тем и показывая гостю, что это не шутки и слушать его он больше не намерен. — Я не поменяю своего решения, — уже в спину бывшего возлюбленного серьёзным и непоколебимым тоном проговорил Ликс, закрывая дверь. Но на секунду замешкался, услышав фразу: — Я приду ещё раз. И снова ему плохо, снова вскрыты зашитые чужими, ласковыми руками раны, снова по щекам текут обжигающие слёзы, а сердце, что неустанно болит, хочется вырвать из груди и отдать на съедение собакам. "Почему все так?" — уже в который раз задается он вопросом, доставая из ящика на кухне припрятанный на такой случай алкоголь, а после направляясь с пропитанными болью стенами спальную, что повидала не одну такую истерику и с равнодушием будет смотреть на новую. Он открывает крышку и, не задумываясь, отпивает из горла. Обжигающая стенки горла влитая в себя янтарная жидкость начинает действовать практически моментально — буквально с нескольких не хилых глотков. Вой уже и не пытаются сдерживать, оседая на пол подле кровати. Он ничего больше не хочет, только объятий своего личного ангела…***
Хёнджин, уже битый час гуляющий по городу и его ярким улицам, в итоге, уставший от мелькающих перед глазами лиц и домов, выбрал посидеть на крыше одного из зданий, на которые потихоньку начали опускаться лиловые сумерки, знаменуемым невероятным розовым закатом, подаренным уходящим солнцем. Он любил наблюдать такие картины, особенно закаты, когда светило демонстрировало свои умения в живописи, которых не достигнуть и самому выдающемуся художнику, поскольку даже через картины невозможно почувствовать всей этой красоты, остается лишь увидеть самому и поразится, насколько прекрасна мать природа и ее составляющие. Она каждый день дарит людям шедевры, которые многие не замечают, не хотят замечать, но после идут в галлереи насладиться такими же видами, когда как могли просто обратить свой взор на небо, посмотреть вокруг себя, и ведь так можно было породить в себе намного больше приятных чувств, чем они бы стояли перед картиной в какой-то очень известной галлереи, знаменитого художника. Однажды Хёнджин поделился своими мыслями об окружающем его мире с Феликсом. О том, что любит запечатлевать в своей памяти явления, поразившие его до глубины души своей невероятной красотой. И Ликс поддержал его, говоря, что мир, без сомнений, прекрасен. А после предложил ангелу хранить все не в голове, а переносить свои воспоминания на холст, и не только их, а все, что он только пожелает, просто для души. Но Хён наотрез отказался, сославшись на то, что передать все чувство, вложенное природой, он уж точно не сможет. Но сейчас эта идея не кажется ему столь плохой, ведь запечатлеть можно не только пейзаж… Когда небо начало приобретать свои обычные синие краски, он все же решил отправиться домой, так как разговор уже точно должен был закончиться.***
Появившись в квартире, он опешил от гнетущей гробовой тишины, давящей на барабанные перепонки. Даже прислушавшись, он не уловил посторонних звуков, будто здесь и не живет никто вовсе, словно это отдельная вселенная, оторванная от нашего мира. Он кинулся разыскивать Феликса, которого нашел практически сразу же, сидевшим на полу и облокотившимся на кровать. Подле него лежала пустая бутылка выпитого виски — как он понял, лучшего друга на сегодняшний вечер. — Ликси, — позвал было Хён, но на него не обратили внимания, продолжая буравить его нечитаемым взглядом, а точнее пустоту, вообще смотря сквозь него. Хенджин подошёл к Феликсу и аккуратно помог ему присесть на кровать, кутая в свои объятия, которых будто и ждали, чтобы вновь начать плакаться. — Он приходил, чтобы все вернуть… — промямлил Феликс, сидя на чужих коленях и вдыхая запах нежной кожи шеи. А Хён и не знал, что сказать, начав, будто маленького ребёнка, баюкать, укачивая в своих объятиях, Феликса, чтобы хоть как-то выразить поддержку и успокоить его. Ему были непонятны мотивы Чанбина: либо он правда осознал свою ошибку, что мало вероятно, либо ищет какой-то выгоды. Но какой? Зато он хорошо понимал своего Ликса, который сейчас боролся со своими чувствами, которые все еще тянули к Бину, но мешал здравый смысл, который бил тревогу и призывал не натворить глупостей. И как же Хён будет рад, если блондин все же внемлет своему разуму, а не поддастся глухой привязанности. Его раздумья прервал Феликс, что чуть отстранился и заглянул в глаза с неясной просьбой, которую озвучил в ту же секунду. — Поцелуй меня… — Что… Но он не успел договорить — его прервали накрывшие его чужие соленые от слез губы. Хенджин сначала опешил от таких действий, но не смог устоять перед соблазном и ответил на поцелуй. Феликс, почувствовавший это, прижался к Джинни ещё сильнее, судорожно хватаясь за него, сжимая пальцами плечи, будто тот сбежит от него или вовсе исчезнет. А тот лишь опустил руки на талию и спину, чуть поглаживая ее, успокаивая. Поцелуй получился неспешным и нежным, но пропитанным отчаянием и мольбой о том, чтобы Ликса не отталкивали. Хён сминает своими пухлыми губами чужие, изредка проводя по ним языком и легонько прикусывая, не сумев более остановиться, а в ответ лишь льнут сильнее, стараясь подчинить себе затуманенный алкоголем мозг. Вот только в груди зарождается чувство неправильности ситуации. Он начинает осознавать, что Феликс нуждался в нем, а он лишь воспользовался этим. Поэтому, собрав остатки воли и разума, Хён легонько отстранил от себя Ликса и перевёл взгляд с покрасневших, припухших губ на бездонные глаза, на которых снова начали проступать слёзы. — Я тоже для тебя не достаточно красив и хорош? — прошептал Ликс, а из его глаз посыпались прозрачные капельки. — Нет, что ты, маленький мой. Прости, Ликси, я не хотел тебя обидеть, — безрезультатно утирая дорожки слез и пытаясь поймать взгляд карих глаз, начал распинаться Хён. — Просто я ангел, мне не положено. Ангелам и людям, ангелам и демонам, как всем известно, нельзя было быть вместе. И это чистая правда. Этого союза не может быть. И либо ты смиришься с этим, либо ангел должен принять очень сложный выбор: оставить свою любовь или отрезать себе крылья, спустившись на землю. По правде говоря, мало кто решается на последнее, боясь начать новую жизнь, навсегда потеряв тропу, что ведёт на небеса. Ибо это тяжёлый путь. И не все морально его способны вынести. — А если я попрошу тебя остаться со мной, ты останешься? — Останусь, — не мешкая, с уверенностью в голосе, отозвался Джинни. — Тогда не уходи… Хёнджин прижал к себе парня сильнее, укачивая в своих объятиях до тех пор, пока не услышал сопение. Он уложил Ликса, отправившегося в объятия Морфея, на подушки, заботливо накрыв одеялом. Ангел, не сдержавшись, оставил поцелуй на лбу у парня, любуясь прекрасным личиком. Он уже давно сделал свой выбор…***
В тот злополучный вечер Хван, напоследок насмотревшись на Феликса, и вновь поцеловав в лоб, с грустной улыбкой на лице впервые вернулся домой, в небесные чертоги, которые теперь таковыми не представлялись. Вглядываясь во все вокруг он осознал, что теперь такая жизнь ему будет претить, такая она ему не нужна, и он хочет обратно. На землю. Хёнджин сразу же отправился к высшим ангелам, которые должны были передать его отчёт и просьбу Богу… Просьбу о том, что он хочет спуститься на землю. Остаться там, с полюбившимся ему человеком. Над ним вершили суд, который растянули на целый месяц. А последне слово было за Богом. Теперь он больше не сможет подняться на небеса. Врата в рай для него закрыты и более никогда не откроются. Он потерял своё сияние и чистоту. Бессмертие и крылья. Свои способности. Он добровольно пошёл в другой мир, отказавшись от привилегий ангела. Ему отрезали крылья — проход в другой мир, проход на небеса. Он выстоял, когда ему на живую отрезали частичку себя. Боль была невыносимой, а кровь лилась рекой, под безумный крик, что пытались хоть немного сдержать, сжав челюсти посильнее. А в голове был только лишь один образ, помогший ему это преодолеть, — улыбающийся Феликс… Любовь — страшное чувство. Оно способно обращать реки вспять, осушать моря и океаны, свернуть могучие горы, сдвигать с места холмы, топить ледники, обрушивать небеса и разрывать землю в клочья. Даже ангелов лишать покоя. Человек из-за любви, ради любви, готов пойти на все, что угодно. И его не остановит никто и ничего. Выстоит перед лицом, казалось бы, самой смерти, гонясь за своей целью, как за лучиком света в кромешной тьме, моля не оставлять его. Но, увы, любить могут не все. И, к сожалению, никому не известно, перед кем и для кого она раскроет свои объятия. И тебе лишь приходится ждать этого момента, гадать, что она для тебя приготовила, а после лишь принять то, что тебе преподнесли, даже если это что-то тебе не по нраву — остаётся только смириться. И обязательно стоит помнить, что она бывает жестока. Она может наказать тебя, сыграв с тобою злую шутку, а может таким образом припадать урок, который ты обязан запомнить и поблагодарить, ведь он даром не пройдёт. Но если не поймёшь, не сможешь, она будет играть с тобой до тех пор, пока ты не познаешь правил, не заучишь их, чтобы позже не наступать на одни и те же грабли… Теперь он обычный смертный…***
И вот он здесь, перед дверью, в которую будет стучаться первый раз за все время. Сердце бешено стучит, а тело бросает в дрожь, ладони потеют, боясь сделать этот шаг, ведь в груди теплиться плохое предчувствие, что не даёт покоя с тех самых пор, когда Хёнджин прибыл на землю, от чего бросает то в жар, то в холод. Желудок скручивает, и все же он вскидывает руку, наконец постучавшись. Ему открыл Феликс, с недоумением и ярко выраженным шоком на лице. — Джинни? — все не мог поверить он. Ему казалось, что это разум с ним злую шутку играет, будто перед ним ни что иное, как галлюцинация. Появилось чувство дежавю. — Кто там, Ликси? — послышалось у блондина за спиной. А в душе Хвана будто что-то оборвалось, все просто упало, рухнув массивным камнем вниз. — Не стой, заходи, — он пропустил ангела, закрывая за ним дверь. И только пройдя следом за ним в гостиную продолжил: — Бинни, это Хёнджин, мой ан… Мой давний друг. — Приятно познакомиться, я — Чанбин, — Хёнджину протянули руку для рукопожатия. — Я наслышан, — еле выдавил из себя Хён, не отвечая на словесные любезности. Но затем заставил себя повернуться к Феликсу и попросить его о разговоре. — Хорошо, я тогда не буду вам мешать. Пойду в душ, — Чан поцеловал в щеку Ликса, чем вызвал гримасу отвращения на лице гостя, который в последний момент смог ее в себе подавить. Они проходят в спальную, которая кажется уже до боли родной. И Хён начал разглядывать все те же стены, вещи, которые остались на своих местах, просто к прошлым прибавились и новые — Чанбина. — Вы теперь вместе? — усаживаясь рядом с Феликсом на кровать, пролепетал Хён, благодаря Бога за то, что голос его не подвёл, выдавая внутреннюю печаль и нарастающую моральную тяжесть. Из него разом будто все соки выжали. — Да… Джинни… Я… — Феликс начал было оправдываться, но мыслей в голове не было. Он все ещё был удивлён от такой встречи. И все, на что его хватило: — Уффф… Я просто рад тебя видеть. Он кинулся в объятия Хвана, которому оставалось лишь прижать юношу сильнее, и снова молясь, чтобы его ноющее сердце его не выдало бешеным ритмом. — Помнишь тот вечер, когда ты покинул меня? — он аккуратно отстранился, будто боясь спугнуть Хёнджина. — Тогда у нас с Бином же был разговор, из-за которого я, собственно, и напился, — он дождался утвердительного кивка, прежде, чем продолжить. — И он ведь просил снова сойтись. После он пришёл снова, как и обещал, когда ты пропал. Умолял меня, вставал на колени в извинениях. И мое сердце не выдержало, дав ещё один шанс, ведь все ещё хранило прежние чувства к нему… Твоя пропажа сильно сказалась на мне, как оказалось, я сильно к тебе привязался… И вернулся ты только сейчас, спустя месяц. Мне было так плохо и одиноко… И я… Хён чувствует себя заменой на время. Он с первых строчек понял, что собирается сказать блондин, больше и не слушая бредовые оправдания Ликса. Хотя и понимал, что сам виноват, сам допустил такое. Что он изначально мог разобраться со всем здесь, поговорить с Ликсом, а только после подниматься на небеса, а не принимать спонтанные решения, диктуемые эмоциями, надеясь, что без него ничего не случиться, и он вернётся в ближайшее время, чтобы наконец остаться с Феликсом навсегда. Он сам упустил свой шанс, сглупил, за что теперь должен расплачиваться. — Подожди, Ликси, — прервал он того на полуслове. — Я все понимаю. Он прикоснулся ко лбу Феликса своим,***
— И ты действительно остался? — Как видишь, я сижу перед тобой, вполне реальный, — с плохо скрываемой печалью в голосе, отозвался Хван, пытаясь съязвить. — А что было потом? — А что было потом мне и вспоминать не хочется. Мне отрезали крылья, когда я смог получить разрешение остаться на земле… Да, после этого я потерял право на вход в небесные чертоги, и врата в рай передо мной больше не откроются… — Ты сглупил. — Нет, я полюбил… Вот только… — он запнулся, пытаясь отогнать печаль в голосе, переводя дыхание. — Вот только, когда я вернулся, я понял, что все было зря. Я пропал на месяц… Почему-то возвращаясь "домой", я надеялся, что это все будет быстрее, что Ликс меня дождётся… — И он… — уже знает ответ Минхо, но отчего-то спрашивает, вызывая грустную улыбку на чужом лице. — Не дождался, — выдохнул Хён, поджимая губы. — Он все же простил своего парня через неделю, как я вернулся на небо. Как оказалось, "тот осознал свою ошибку", а глупыш "его простил", поскольку его "сердце не выдержало, дав ещё один шанс, ведь все ещё хранил прежние чувства к нему" — закатив глаза и показав кавычки в воздухе, усмехнулся Хван. На этих словах от него так и несло за версту сарказмом. — Ну, оказывается он у нас помутнение получил, от того и бросил блондина, завёл девушку. Хотя, я помню, что помутнение у него было, когда он, наоборот, с блондином начинал встречаться, оттого потом и бросить его. Но это так к слову. Пришёл к нему, начал перед ним распинаться, сойтись предлагал… — Я так полагаю, сошлись? — Не сразу. Блондин помнил всю ту боль, причинённую ему, и презрение с насмешкой во взгляде чужом. Но простил. И сошлись они за два дня до того, как я на землю уже будучи человеком спустился… — по щеке скатилась скупая несдержанная слеза, которую мигом стерли, заглядывая на небо, чтобы сдержать неподходящие и ненужные сейчас эмоции. — Надо мной будто посмеялись. Сначала влюбили в себя, а затем растоптали, в грязь лицом окунули. Он добрый на самом деле, и я никогда бы не подумал, что так получится, ведь, казалось мне, что любовь моя далеко не невзаимная. А оказалось… Он потом извинялся передо мной. Но я уже ничего не слышал. Мы договорились остаться друзьями. Но сам понимаешь, он вновь утоп в своём парне, забыв обо всем вокруг. Не думаю, что они вместе долго пробудут. Это ещё по первому разу было понятно, любовью со стороны его парня там и не пахло. Снова поиграется, пока не наскучит, и бросит, глазом не моргнув. Но это уже не мое дело. Блондин сам этого захотел, вот и пусть расплачивается за свои поступки. Я не буду поступать так, как он, и наступать на одни и те же грабли. Я лишь оставлю его в прошлом, как бы больно мне не было, но играться собой не дам, и пользоваться тоже. Он сам, собственноручно себе жизнь ломает. Я и так пытался… нет, старался ему помочь, спасти. Даже свою ради него угробил. Ради любви… Невзаимной. А ведь до этого мне не надо было ни о чем париться. Не было у меня никаких проблем, живи, помогай и снова живи. Стоило же только ему попасться. — Хотел бы ты вернуть все назад? — Нет, — так же уверено и без сомнений ответил Хван, а на удивленную физиономию с печальной улыбкой продолжил. — Я не жалею о встрече с ним. Он подарил мне счастье. Любовь и радость, что я ощутил на собственной шкуре, а не просто наблюдая со стороны… После нескольких долгих минут молчания, что тянулись будто вечность, Хёнджин продолжил, собираясь с мыслями: — В общем, это ведь не конец света. Даже с этим можно справиться, смириться, в крайнем случае. Любовь приходит и уходит. Бывает и вечная, действительно бывает. Но если тебе не свезло, то не стоит сдаваться, даже если невыносимо больно и морально тяжело. В мире ещё много чего есть прекрасного, что поможет также найти смысл в жизни. У меня вот живопись например… — "Которую открыл для меня так же Ликси.." — решил оставить при себе конец предложения Хён, чувствуя, как кошки на душе скребут, окончательно разрывая и так уже вскрытую кровоточащую рану. — Поэтому, как бы не была тяжела дорога, просто не останавливайся и иди вперёд. Сколько бы ты не падал — поднимайся. Ведь человек прыткое существо — преодолеет все и даже больше, — на это он получил смешок. — Жизнь прекрасна, даже если она ужасна, — и на это тоже, сопровождаемый вскинутой бровью, на что оставалось лишь пожать плечами. — Как бы странно и противоречиво это не звучало. Просто не надо отчаиваться. Ведь ты должен верить себе и в свою судьбу. По правде говоря, как бы она тебя "ненавидела", она точно подарит тебе заслуженное счастье за проделанную тобой работу и решённые проблемы, за всю пережитую боль, за весь преодоленный тернистый путь. Она в любом случае наградит тебя по заслугам. Ведь ничего не бывает просто так. Ничего не даётся просто так. А хорошее тем более нужно заслужить… — Да понял я… — Вот и славненько… На этом между падшим ангелом и человеком повисло понятное каждому молчание. Оба ушли в свои мысли, наблюдая за просыпающимся для нового этапа дня городом, уже погружённым во мрак подкравшийся ночи. И когда как в одном поселилась вера в светлое будущее, в другом теплилась благодарность Богу за все пережитое, даже если пока и не знает, как от него отойти и начать двигаться дальше, сдвинувшись наконец с мёртвой точки. Но он обязательно найдёт свой путь, ведь не даром же он тут про "нельзя сдаваться" весь вечер распинался, правда?..