Блёстки

Нико берёт моё запястье в свои пальцы и осторожно ведёт меня к кровати. Ноги слабые и непослушные, и сам я, кажется, весь — плюш и синтепон после произошедшего, так что я не сопротивляюсь. (Не то чтобы я стал сопротивляться, даже если бы не представлял из себя Тедди-переростка, конечно.) Мы садимся, и он нежно возвращает мою левую ладонь себе на скулу. На секунду прижимает свою прохладную ладонь поверх, и я чувствую острые грани синих блёсток под пальцами. Тихо, ровно, но с искренним беспокойством в глазах Нико уточняет: — Всё в порядке? — Да. Да, я думаю, — говорю я и сглатываю. — Всё окей. Ничего не окей, на самом деле. Но это мелочи. Нико смотрит на меня, и в его чёрных глазах мерцают белые созвездия, которые проецирует Китси. Мне кажется, что я не видел ничего прекраснее в этой жизни. Это забавно. Забавно потому, что то же самое я думал, когда смотрел на отражающиеся в его глазах золотой рассвет и рыжий костёр. Забывшись, я начинаю вести большим пальцем по его губам, бережно, едва касаясь кожи. Осознание нагоняет меня на середине его нижней губы. Я застываю. Так и не оторвав руку, пытаюсь придумать себе хоть какое-то оправдание, но вместо мозгов у меня, похоже, до сих пор синтепоновая каша, поэтому ничего, даже простого «прости, задумался», не выходит. Нико никак не реагирует. Просто смотрит на меня нечитаемым взглядом, но что-то изменилось. Я всё ещё в процессе расшифровки всех его взглядов, но это… это не похоже на раздражение. Подушечка немного подрагивает, и сердце принимается бешено колотиться в груди. Странно, что я так нервничаю. Мы засыпали и просыпались вместе, мы целовались так, что у меня подгибались колени, и прямо сейчас я не могу побороть чёртову дрожь в пальцах просто оттого, что чувствую его тёплое дыхание на своей руке. Боги, это так странно. Я никогда не... никогда не испытывал что-то подобное с Аннабет. Кроме тех первых поцелуев, от которых у меня желудок делал сальто-мортале, я не нервничал с ней. Не думал, когда её рука была в моей руке, не думал, когда её губы были на моих губах. Это было естественно, легко и приятно, будто логичное продолжение того, что началось, когда она сказала: «А ты, когда спишь, пускаешь слюни». Я никогда не чувствовал, что ловлю каждый её взгляд, что всё внутри сжимается каждый раз, когда она случайно касалась меня. Ничего из того, что Нико заставлял меня испытать в последние двенадцать дней. Взгляд Нико вдруг ощущается как прикосновение. Жар приливает к моим щекам. Только я собираюсь убрать руку от его лица, как он приоткрывает рот. Нико едва заметно склоняется навстречу — мой палец оказывается между его мягких тёплых губ. Я умираю второй раз за последние пять минут (и это определённо не идёт на благо демографической ситуации штата Нью-Йорк). Преуменьшение сказать, что меня продирает мурашками от затылка до пальцев ног, — я сам становлюсь одной большой безмозглой мурашкой. На целую секунду я уверен, что это всего лишь странная, неловкая случайность, что сейчас мы отпрянем друг от друга и посмеемся над этой глупостью, без слов пообещав себе больше никогда о ней не вспоминать. А спустя секунду Нико сжимает губы, почти невесомо обхватывая меня. У меня перехватывает дыхание. Нико прикрывает глаза. Опуская голову набок, льнёт к моей ладони. И его мокрый язык касается кончика моего пальца. Я теряю дар речи. Кровь бьёт по вискам, и сердце, кажется, хочет сломать мне рёбра. Нико выглядит расслабленным и словно бы удовлетворённым, как будто… как будто он долго об этом думал и наконец получил; как будто ему это нравится. О, чёрт. Он аккуратно дотрагивается до ногтя, очерчивая его. Не спеша движется вперёд, захватывая первую, вторую фалангу. Я чувствую кромку его ровных зубов, уголок клыка. Спустя несколько тягучих мгновений Нико тычется губами в углубление между большим и указательным пальцами. Это еле заметное, щекочущее ощущение заставляет меня покрыться мурашками. Живот откликается приятной, волнительной щекоткой, словно что-то поджимается под рёбрами. Наконец подушечка пальца ложится на бархатистую середину его языка. Нико осторожно, на пробу посасывает, и на миг я забываю про то, что мы в домике Аида, про то, что где-то за границами его рта мир всё ещё существует. Его щёки втягиваются, заостряя скулы, и звёздный свет вспыхивает на них с новой силой. Его рот тесный, горячий от давления, и моё лицо и лёгкие горят. Я сглатываю вязкую слюну и не могу оторвать от него глаз. За окном слышатся звуки стихающей музыки, над головой сияют созвездия, длинные ресницы Нико неуловимо дрожат, синие блёстки переливаются на его нижних веках всеми цветами радуги, и влажное тепло его рта обволакивает меня. На его лице такое нежное, завораживающее выражение, будто я бог, который принес своему жрецу дар за его веру, а Нико с благоговейной благодарностью его принимает. Это… это... ох. Вау. Я не могу сдержать вздоха. Нико медленно открывает глаза. Его взгляд затуманенный, но спокойный, сытый и покорный; направленный точно на мои глаза. Он выпускает палец изо рта — воздух холодит мокрую кожу — и трётся щекой о ладонь. Я почти дрожу, когда грани блёсток щекочут меня. Нико отстраняется, и на моей ладони остаются редкие синие звёзды. Я смотрю на них, заворожённый, опуская руку, а после возвращаюсь к Нико. Его губы красные и блестящие от слюны, осыпавшиеся блёстки спускаются по его скуле, как звёздный дождь. Даже на ключице, в вырезе не застёгнутой куртки сияет одинокая блёстка. Я хочу что-то сказать ему, хочу ответить, но не знаю слов, которые бы могли объяснить всё то, что я чувствую. — Нико, я... я... — сдавленно, потерянно пытаюсь я. Затем встречаюсь с ним взглядом, и вдруг знаю как. Твёрдо говорю: — Послушай. Я подаюсь вперёд и хватаю его губы своими. Улыбаясь в поцелуй, Нико с лёгкостью отвечает. Он ластится под мои движения, пока я аккуратно зарываюсь в его мягкие волосы на загривке. Его рот ощущается ещё более идеальным, чем обычно. Это делает всё немного быстрым и смазанным, почти горячечным, и на секунду мне хочется укусить его, но я одёргиваю себя: это не так. Я с трудом замедляюсь. В поцелуе оглаживаю загривок и кладу другую руку на бедро, слегка сжимая. Прося разрешения, осторожно касаюсь языком его губ. Нико издаёт тихий довольный звук, от которого у меня что-то сдавливает в солнечном сплетении, и приоткрывает рот. Потом сам тянется ко мне, накрывая ладонью мою руку на своём бедре. Меня вмиг затапливает такой волной нежности, что, кажется, ещё чуть-чуть — и я бы задохнулся. Я принимаюсь вылизывать его рот, как щенок, а после по-глупому тычусь ему в нос в надежде, что он поймёт то, для чего у меня нет слов. Ловлю его слабый выдох губами и заставляю себя отстраниться. Я медленно убираю руку с его загривка, борясь с острым желанием вновь почувствовать его волосы на своих пальцах. Нико всё ещё держит глаза закрытыми, точно пытаясь обдумать то, что сейчас произошло. Я жду. Какое-то время просто слушаю его глубокое дыхание, и сам пытаюсь привести в порядок своё. Наконец Нико облизывает губы. — Я слушаю, — с хрипотцой говорит он и, открывая глаза, лукаво улыбается. — Есть что-то ещё, что ты хочешь сказать? Я усмехаюсь. — Много чего, на самом деле.