Приказываю сердцу биться

Всё, на что у Кирана хватает сил: бормотать, что он больше так не может, пока в ушах неистово шумит кровь. Пока сухожилия выкручивает, а кости перетирает в труху. Пока все внутренности стягивает узлом, а дышать не выходит никак. Совсем. Ничего у него не выходит больше. Шаги по больничном коридору выходят ломаными, неестественно-тихими. Боль застилает собою всё: горло лижет пламя, сердце давно обуглилось — по правде говоря, ещё когда он держал вопящую Лорен за руку. Пожалуй, этот крик являлся бы ему в кошмарах, и не сложись всё так отвратительно. Но теперь.... Теперь... Колени подгибаются. Теперь он и вовсе не уверен, что сумеет когда-нибудь сомкнуть глаза.

***

Когда ему удаётся разлепить налитые свинцом веки, Киран находит себя в окружении людей, видеть которых прямо сейчас он хотел бы меньше всего. Он не понимает, как смотреть им в глаза после произошедшего. Знает только, что не хочет ни видеть в них жалости, ни биться о мерзкую скорбь. Но сил отвести взгляд нет. Он тупо пялится перед собой, но не видит ничего. И дело даже не в том, что зрение размывают слёзы. Боги, да если бы всё было так легко. Внутри всё рвётся, пламенеет, отмирая. Писк в ушах никуда не делся, адская дрожь продолжает лизать руки и ноги. Его сердце замерло в тот момент, когда Лорен, вздохнув в последний раз, закрыла глаза. Его сердце перестало биться, когда врачи сухо объявили время смерти и отключили аппарат наблюдения. Но мозг после остановки сердца, как известно, продолжает жить ещё примерно семь минут. И Киран ждал. Смиренно ждал, пока всё это закончится, и он наконец сможет увидеть её. А потом его шибануло током: потому что сил сказать хоть что-нибудь не хватило ни у Ким, ни у Уилла. И вместо этого первая бросилась к нему, стискивая судорогой объятий. Уилл осторожно накрыл своим телом их обоих. Даже, в самом деле постарайся он, Киран бы не сумел понять, сколько времени они просидели так: ни единая мышца в теле не ощущалась, всё внутри стянула противная, туманная пустота. Гнилое ничего. Вязкое, мерзкое, страшное. И только писк брошенного аппарата поддержания жизнедеятельности — пи-и-и-ип, пи-и-и-ип — пока по щекам не начинают вновь катиться громадные горькие слёзы. «Мы рядом, Киран». «Мы с тобой». Обрывками опресневшей горечи. «Тише, тише». «Всё будет хорошо». И жизнь, едва приобрётшая вкус, сызнова счастливая, никогда и ни за что больше не одинокая — остановилась. Вместе с биением сердца. Пламя затухло, исплевавшись горьким дымом. А лёгкие продолжало чудовищно нарывать. — Киран, — ступая по разошедшемуся трещинами льду на цыпочках, Ким старалась подступиться к нему. — Пойдём, посмотрим на Софию. Он не вздрогнул, нет — тело переломило надвое. Киран уставился на Ким во все глаза, не в силах произнести ни слова, но внутри у него поверх жгучей, разъедающей скорби разлился дёготь. — Я не хочу, — почти беззвучно зашевелились губы. — Я не могу. У Ким адски сжималось сердце. По собственным щекам продолжали литься слёзы, голос дрожал, руки и всё нутро туда же, но она не позволит себе слабости до тех пор, пока не окажется наедине с Уиллом. — Она ждёт тебя, — прошептала она, силясь скрыть дрожь нарастающей истерики. — Представь, какая она маленькая. И ведь совсем одна! Как ей там одиноко без тебя... Киран стиснул зубы и крепко зажмурился. Больно. Больно. Больно. Просто невыносимо. За что судьба вновь обходится с ним так жестоко? Зачем дарить смысл, когда в него уже не веришь, а потом вновь отнимать?.. Киран мотал головой из стороны в сторону, с силой глуша рыдания. Хотелось умереть. Исчезнуть. Коснуться губами её губ и ощутить тепло кожи. — Ты нужен ей, Киран... Это ведь ваша с Лорен любовь... Она не выживет без тебя. «Она не выживет без тебя». Его прошивает насквозь, вновь ломает, корёжит, куя жестокими уроками. А он, казалось бы, уже привычно и уже позабыто, через силу поднимается и, пошатываясь, идёт. Бросает медсестре: «Я могу посмотреть на свою дочь?» Девушка кивает и уводит его к палате. И в миг, когда ноги приводят его к этому крохотному существу, к его маленькой, чудовищно беззащитной дочке, у него замирает сердце. Малышка спит, не шевелясь. Бледная, как мама, со светлыми ресницами. Глазки обрамляет паутинка синеватых вен. Сердце сызнова заходится биением, и на прежнее трепыхание оно едва походит: у Кирана в висках шумит кровь. А сердце бьётся так громко и быстро, что заглушает собой всё. Даже плачь девочки. Когда Лорен перестала дышать, он решил, что жизнь закончилась. Впрочем, так и есть, его жизнь подошла к концу. Но эта девочка... Ким была права, он в самом деле чертовски ей нужен. Даже не так: она попросту не выживет без него. А он, в свою очередь, не имеет никакого морального права оставить её, их с Лорен малышку. Их с Лорен девочку, которую они так ждали и так любили. Девочку, которая, когда подрастёт, станет её копией. И даст ему новый смысл. Киран слегка опустился, чуть поближе к куполу, под которым лежала София, и в упор посмотрел на неё, проснувшуюся и начавшую голосить. А та, словно по неведомому велению маленького сердца, повернула голову в его сторону и замерла. И тут же перестала плакать.