Родители

Слабый свет короткого зимнего дня едва просачивается сквозь затянутые бумагой окна. Нужно встать, зажечь лампу… но сил в теле осталось меньше, чем солнечного света в комнате, и их нужно беречь: скоро к ней придут сыновья. Завтра… или даже уже сегодня. Кажется, в одиночестве она потеряла счет времени. В ее жизни, угасающей вместе с теплыми днями, нет иных радостей, и она длит свое существование от одной встречи до другой. Пустота между ними равняется месяцу, это она знает. Завтра, или даже уже сегодня, они наконец-то придут. Ее прекрасные сыновья: улыбчивый А-Хуань, уже такой большой, почти совсем взрослый, и серьезный малыш А-Чжань, так трогательно надувающий щеки, если его поддразнить. Она любит сажать его себе на колени, хотя это уже становится трудно — он быстро растет, — и читать вместе с ним книжку. Не свод правил, конечно, которым здесь пичкают детей чуть не с колыбели, — А-Чжань его уже знает назубок и цитирует с торжественностью, комичной на маленьком пухлом личике. Пользуясь тем, что она все-таки жена главы клана — не то чтобы это звание дает какую-то реальную власть, — она вытребовала себе книгу сказок и легенд и теперь может умиляться тому, как А-Чжань нараспев декламирует «Как юноша любимую искал» и «Сад Нефритовой девы», а А-Хуань рисует страшных оборотней и утонченных красавиц. Все остальные дни месяца, все эти медленно ползущие часы между пробуждением и отходом ко сну, она пытается медитировать, но с ее угасающей от болезни ци это выходит все хуже, и по большей части она просто размышляет. О жизни, которую выбрала, согласившись стать женой главы Лань, и которая привела ее сюда, в эту белоснежную сумрачную темницу. О выборе, который не принес счастья ни ее супругу — любовь к преступнице, убившей его учителя, породила в нем глубокий душевный разлад, заставивший заточить себя в подобие той же темницы, что и свою жену, — ни ей, не любившей его. Не лучше ли было тогда выбрать быструю смерть и уйти в расцвете сил, молодости и красоты, не узнав одиночество и разочарование? Но потом она думает о своих малышах, и в груди теплеет, а на губы возвращается слабая улыбка. Она сделала правильный выбор. Если небеса окажут ей милость и позволят дожить до того времени, когда ее дети вырастут, она будет счастлива так, что больше и желать нельзя. А-Хуань, конечно же, станет главой клана, а А-Чжань будет ему помогать. Их юная красота озарит это окаменевшее в своей чопорности место, и она, наверное, даже сможет его полюбить. Полюбит даже унылый вид из своего окна, который вынуждена созерцать все эти годы: россыпь горечавок в траве, а за ней стена леса, над которой в туманном небе угадываются изгибы гор. Сыновья придут уже совсем скоро, и ей нужно встать с кровати. Почему-то сегодня это особенно тяжело, тяжелее, чем всегда. Она напрягает все оставшиеся силы, всю ци, что еле-еле струится по меридианам, — и неожиданно обнаруживает, что смотрит откуда-то сверху на свое тело, безжизненно раскинувшееся на кровати. Ей становится неожиданно легко, и она удивляется своей недогадливости: надо было сделать так раньше, сбросить тело, мешавшее ей подняться. Чувствуя, что стала легче перышка, она выпархивает из опостылевшей ей комнаты — темницы — наружу, кружит над горечавками, присыпанными первым снегом, выпавшим ночью и еще не растаявшим. Здесь действительно красиво, внезапно понимает она, но слабый ветерок уже несет ее дальше. Она видит А-Чжаня — он подходит к крыльцу и опускается на колени в почтительной позе ожидания, — но не в силах остановиться. «Не стой на холоде, заходи в дом. Я скоро вернусь», — хочет она сказать, но сын ее не слышит. «Я должна вернуться, — твердит она, пока ее уносит все дальше, все выше, — я должна увидеться с сыновьями. В следующий раз они придут только через месяц. Я не выдержу, если мне придется еще столько же ждать». Оказавшись на уводящем куда-то в туман широком мосту, по которому по обе стороны от нее идут еще люди, много людей, она продолжает говорить: «Мне нужно вернуться, подскажите, как тут можно вернуться? А-Чжань замерзнет, если будет долго стоять на снегу». «А-Чжань замерзнет, если его некому будет согреть», — шепчет она, когда к ней подходит старая женщина в белых, точно у клана Лань, одеждах и подносит к ее губам фарфоровую чашу, полную прозрачного ароматного супа. И больше не помнит уже ничего.

***

Обнаженный клинок в свете закатного солнца истекает алым, будто уже напился крови. Цзян Фэнмянь знает, что сегодня этого не избежать. Время, когда с кланом Вэнь можно было договориться миром, прошло. А может, его никогда не было. Может, Цзян Фэнмяню не стоило и пытаться, не стоило ехать в Цишань, чтобы вернуть мечи А-Чэна и А-Ина. Мечи ему все равно не отдали. Вэнь Жохань даже отказался принять его, облив в переданном через прислугу ответе презрительным холодом, будто холопа, а не главу древнего клана. Впрочем, в Цишане так обращались со всеми, кто был не из клана Вэнь и не желал поклоняться их показному величию. Вместо того, чтобы взывать к справедливости и достоинству, которых у Вэней все равно не было, Цзян Фэнмянь должен был быть в Пристани Лотоса. Защищать свой дом, свою жену, своих детей. «Стремись достичь невозможного». Юный Фэнмянь мечтал, как, став главой, будет неукоснительно следовать древнему девизу, и восхищался родоначальником своего клана, странствующим рыцарем, спасавшим простых людей от нечисти и чудовищ. Но самому Фэнмяню жизнь не уготовила подобных подвигов, а те испытания, которые были ему посланы взамен, он с треском провалил. Не смог стать хорошим мужем своей жене, хорошим отцом своему сыну. Даже иной раз роптал глубоко в душе, обвиняя небеса, что послали ему, как самых близких и родных, людей, вовсе не разделявших устремления его души. Вспоминал спокойную уверенность Вэй Чанцзэ и озорную красоту Цансэ саньжэнь и жалел, что обязанности главы клана не позволили отправиться странствовать с ними. Смотрел на А-Ина, взявшего от родителей самое лучшее — доброту, открытость, склонность к самопожертвованию, — и жалел, что А-Ин не был ему сыном. Все в его жизни сложилось не так, как он мечтал. Цзян Фэнмянь проходит в ворота Пристани Лотоса, и на всем пути до главного двора видит тела в фиолетовых клановых одеждах. Все мертвы. Весь его клан, который он обязался возглавлять и защищать. Он не выполнил свой долг, не смог защитить их от Вэней, и их жизни оборвались. Ему остается только одно — уйти самому вслед за ними, напоследок забрав с собой как можно больше врагов. Он не выполнил свое предназначение, и А-Чэну в наследство достанутся лишь руины. Но А-Чэн, пусть и не похож на него настолько, насколько это вообще возможно между людьми одной крови, знает, что такое долг. И он в безопасности, он и А-Ли. Его дети выживут в этом кошмаре, это главное. Перед его взглядом открывается главный двор, и он понимает, что еще не все закончено. Битва еще идет. Третья госпожа — нежеланная и вечно упрекающая его супруга — сражается, подобная богине молний. Ее окружает больше десятка врагов, долго ей не продержаться, и Цзян Фэнмянь оказывается рядом с уже обагренным клинком, не думая, не размышляя, не сомневаясь. Впервые в жизни они с женой понимают друг друга — стоя спиной к спине, нанося и получая удары, теряя кровь и силы. Все, что у них есть, — это они сами, и в краткий миг между поражением и смертью Цзян Фэнмянь чувствует такую любовь к третьей госпоже, какую никогда раньше не испытывал. Идя бок о бок по мосту Беспомощности, они останавливаются на середине и смотрят вниз. Туман, окутывающий мир живых, вдруг редеет, и они видят лодку с двумя юношами, проплывающую прямо под мостом. На один краткий миг им удается в последний раз увидеть А-Чэна, проводить его долгим взглядом. Потом они вновь поворачиваются друг к другу и берутся за руки. Им осталось совсем немного времени, чтобы провести его вместе. Осталось сделать всего несколько шагов — и они все забудут и начнут жить заново.

***

А-Ин спит и видит сон. Мама и папа стоят на каком-то мосту и машут ему руками. А потом уходят куда-то вдаль и больше не оборачиваются, хотя А-Ин кричит им и зовет. Они становятся все меньше и меньше, сначала ростом с голубя, потом с кузнечика, потом с горошину, а потом и вовсе исчезают. А-Ину становится страшно. Он пытается идти за ними, но у него не получается. Наверное, это потому что он маленький и у него короткие ножки. Ему надо сесть на ослика, и тогда он их догонит. Ослик должен быть в стойле при гостинице, вспоминает А-Ин и просыпается. Вокруг темно, и А-Ин в комнате один, но вызванный глупым сном страх скоро проходит. Мама и папа просто ушли на ночную охоту, они это делают часто, а А-Ин их ждет, потому что пока маленький. Мама обещала, что когда он вырастет, они обязательно возьмут его с собой. А до тех пор он должен крепко спать ночью и хорошо кушать днем, чтобы вырасти побыстрей. А-Ин слезает с кровати, прикладывает глаз к щели между ставнями и видит, что за окном начинает светлеть. Скоро утро, значит, папа с мамой скоро вернутся, и все будет хорошо. А сейчас можно еще поспать. А-Ин снова забирается под одеяло и засыпает со счастливой улыбкой на губах.