Не можешь предотвратить — возглавь!

А когда опустишь очи, Близость сердца сердцем чуя, Я готов во мраке ночи Умереть от поцелуя… Александр Блок

Наверное, Рокэ просто устал. Невообразимо, бесконечно устал повторять из раза в раз одно и то же, слегка жонглируя практически идентичными сценариями с поправкой на время, государственное устройство и прочие незначительные мелочи. Иногда становилось любопытно, которую по счёту жизнь это происходило с ним. Начало всегда было одинаковым: он ничего не помнил. Его жизнь была яркой и насыщенной, но это была обычная человеческая жизнь. Иногда она ему даже нравилась: богатство и статус по праву рождения, внешняя привлекательность со всеми вытекающими, стремительный карьерный рост, правда, мешалось это всё со смертью близких и предательством любимого человека. А потом он так или иначе встречал мальчишку — и воспоминания накрывали его лавиной. Отрывки прошлых жизней, отголоски событий, эмоций и чувств, а через всё это, ярко-алым закатным лучом, предупреждение: ни за что, ни при каких обстоятельствах не приближаться к Ричарду Окделлу. Кем бы он ни был: хоть мятежным герцогом, хоть обнищавшим попрошайкой со славной родословной. Причин столь строгого, внушающего животный ужас, запрета знать ему было, судя по всему, не положено, но преступить его он не решался. Он менял место жительства, если позволяли обстоятельства, или отсылал мальчишку прочь, если имел достаточно власти. Но рано или поздно всё катилось под откос: Ричард Окделл из любой точки Талига и его окрестностей ухитрялся натворить таких дел, что страдала вся Кэртиана, а сам он погибал почти сразу же или даже в процессе. Рокэ редко удавалось прожить дольше. И никогда он не мог, не успевал понять, что же нужно было сделать, чтобы предотвратить произошедшее. Очень долго не мог понять. А потом Рокэ надоело: он послал к Леворукому все знамения и оставил мальчишку при себе. Да и сложно было не оставить, когда за неполный год он спасал ему жизнь и собственноручно выхаживал трижды. Сначала это был укус неизвестного насекомого, потом нападение шпаны в подворотне, а в последний раз и вовсе пьяное выяснение отношений с зарвавшимися приятелями по университету. Даже жить оставил у себя, когда Дика выгнали из общежития. Его и из университета должны были исключить, однако Рокэ с трудом, но всё-таки удалось устроить так, чтобы этого не случилось. Да ещё и таким образом, чтобы сам виновник об этом не узнал. Дик поначалу зло сверкал глазами на своего спасителя, обвиняя его в том, что ныне покойный глава семейства Окделл когда-то просадил все сбережения, вложив их в акции компании Рокэ, а потом в прямом смысле вышел в окно, оставив семью без средств к существованию. Дик и в университет сумел поступить только благодаря старым связям отца с ректором. Правда, узнав о том, с кем общается его протеже, тот самый ректор, Август Штанцлер, давнишний недоброжелатель самого Рокэ, решил быстренько от непутёвого студента избавиться, состряпав дело, которое практически гарантированно должно было привести к его отчислению. История была тёмной, Рокэ решил не вникать, а просто на правах попечителя университета снял с должности неугодного ректора, попутно впаяв ему статью за растление. Абсолютно справедливо, между прочим. Спустя время Дик злиться перестал: преподаватели не даром ели свой хлеб, грамотно втолковывая студентам азы экономических наук. Да и сам Рокэ, не пожалев времени, несколько вечеров кряду раскладывал упрямцу по полочком всю произошедшую с его отцом ситуацию и своё собственное в ней участие, вернее, свою непричастность. До Дика донести истину удалось, но после разговоров с матерью, которую не переубедило бы ничто, тот ходил хмурый, будто ведя споры с недавним собой. С тех пор у них осталась общая привычка засиживаться по вечерам перед камином за беседами. Иногда Рокэ рассказывал про интересные случаи на работе, иногда играл на гитаре, а иногда даже доставал из закромов несколько бутылок вина, присланных из далёкой Кэналлоа. Он вспоминал молодость, свои весёлые похождения и кажущиеся сейчас невероятными приключения, здорово приправленные подробностями из прошлых жизней. А Дик слушал, всегда внимательно, порой чересчур серьёзно, аж появлялась складка между хмурых бровей; порой он хохотал над шутками и давними историями, считая их совершенной выдумкой. И с каждым таким вечером становился всё ближе, всё ярче, всё желаннее. Рокэ привык быть честным с собой и прекрасно понимал, что с ним происходило. И к чему могло привести. В то же время он ждал. Что с ним сделает предупреждающий закатный луч? Когда ждать расплаты? Какой она окажется? Зацепит только его, или Дику тоже достанется? С другой стороны, всё шло поразительно хорошо. И это пугало ещё сильнее: тем больнее будет после. …Зима только вступала в свои права, и они с Диком прогуливались по пустынным улицам Олларии неподалёку от столичного особняка Рокэ, который оба привычно называли домом. Жёлтый свет фонарей отражался в стёклах припаркованных вдоль тротуара машин. Рокэ помнил, как по этой же брусчатке сновали кареты и всадники, а позже их сменили паровые автомобили. А вот как отражались в серых глазах огни этих фонарей — не помнил. Как путались в русых волосах первые снежинки — никогда не знал. И не узнал бы, если бы не рискнул… Дик беспечно шёл спиной вперёд, активно жестикулируя в такт словам, и, конечно, предсказуемо поскользнулся и попытался упасть. Рокэ и сам не сразу понял, как успел подхватить его под локоть. Дик охнул от неожиданности и замер, опустив глаза. Слишком быстро. Слишком близко. На ресницах дрожала и переливалась бликами растаявшая влага. Казалось, время остановилось, как в самых дешёвых мелодрамах — как в самых страшных снах. В груди щемило, будто тот самый ярко-алый закатный луч пронзил их обоих насквозь, и, сближаясь, они всё сильнее насаживались на него. Сердцем к сердцу. Рокэ протянул руку, дотронулся до подбородка Дика, приподнимая. Они одновременно потянулись друг к другу. И сейчас Рокэ был готов умереть за этот поцелуй и утащить за собой в Закат весь мир! Но мир остался на месте, Изначальные Твари не полезли из всех щелей, и тот самый луч не сжёг их обоих дотла. А губы Дика были тёплыми, податливыми, с привкусом какао и вафли со сгущённым молоком. Сластёна. Улицу безмятежно полнили всё те же привычные звуки проезжающих автомобилей, где-то вдалеке слышался лай собак, будто приглушённый выпавшим снегом. Или это просто слишком громко отдавался стук сердца в ушах. Уютно пахло печным дымом и поздним ужином. — Домой? — прошептал Рокэ, едва слышно, чтобы не нарушать идиллии притихшей улицы. — Домой, — эхом отозвался Дик. В его глазах плясали весёлые искорки, не имевшие ничего общего со светом фонарей. Возможно, на этот раз Рокэ наконец-то всё сделал правильно.