В темном омуте...

— Миш, это кто? — Петр окинул быстрым взглядом фигуру незнакомца в полутемном углу базы. Хотя нет, человек был смутно знаком Елфимову, но вот откуда? Объект его интереса в этот момент, стоя спиной к Петру, о чем-то оживленно беседовал с Колчиным. — Ты чего, не признал что ль тезку моего? — улыбнулся Бугаев. — Впрочем, вы же толком и не знакомы. Сейчас исправим. — Это Михаил? — Петр завис на несколько секунд. Первый вокалист Гран-Куража, подаривший свой голос нескольким альбомам группы, был его тайной злостью и недосягаемой мечтой одновременно. Елфимов искренне завидовал Михаилу, его статусу голоса одной из лучших групп на отечественной метал сцене. Петр готов был душу продать за шанс оказаться на одной сцене с Арией, а уж чтобы стать ее вокалистом…. Но, увы, не сложилось. Его кандидатуру отклонили, для Арии он оказался недостаточно хорош. Не раз и не два Петр задавался вопросом, чем же так ценен Житняков для «арийцев», что они за него держатся всеми конечностями. С завистью он смотрел, как Михаил скачет по сцене, отдавая всего себя на очередном концерте. И спрашивал себя: а смог бы он сам всю жизнь положить, отдав самые лучшие годы любимой группе? Смог бы проживать каждую песню вот так, вечер за вечером, в дикой череде концертов долгого тура? Смог бы выступать перед тысячной толпой, до сих пор орущей «Кипелов» и ожидающей возвращения первого вокалиста Арии? Поливающих самого Михаила ушатами помоев все эти годы? И понимал — нет. Не смог бы. И еще больше завидовал Михаилу. Зависть породила злость, пустила первые ростки ненависть. Вместе с тем в душе поселилось чувство странной, непонятной жажды, ставшее загадкой для самого Елфимова. Как и ревность, что вспыхивала в душе пожаром, стоило Бугаеву вспомнить о Михаиле. Узнав, что Михаил согласился участвовать в юбилейном концерте своей первой группы, Елфимов с мрачной ухмылкой, больше похожей на волчий оскал, потер руки. Это был его шанс не только показать, но и доказать всем, что он ничуть не хуже Житнякова. Что он, Петр, сам способен сиять на сцене куда ярче, зажигая толпу. — Миш, иди к нам! — Бугаев, не замечая состояния Петра, позвал Михаила. — Привет, — подойдя к ним, Житняков тепло улыбнулся другу и протянул руку Петру. — Михаил. — Петр, — Елфимов ответил рукопожатием, а сам во все глаза рассматривал источник своей злости. Парень как парень. В меру симпатичный, хаерастый, держится просто, в чем-то даже скромно. Так сразу и не скажешь, что звезда. Но все же было в нем что-то такое… В глазах, в мягкой улыбке — от чего Петр на пару секунд завис, выпав из реальности. — Эй, ты чего? — Бугаев легонько потряс Петра за плечо, заметив, наконец, его странное состояние. — А, хм, извините. Дорога долгая была, надо перевести дух, и можно приступать к работе, — соврал Елфимов, усилием воли гася резко вспыхнувшую в груди ярость, хотя на его лице ни один мускул не дрогнул. Вот только глаза на мгновение стали колючими, недобрыми. Что не укрылось от внимательного взгляда «арийского» вокалиста, за годы научившегося подмечать в поведении окружающих разные мелочи и детали, зачастую говорившие о собеседнике больше, чем тот о себе. Это колючее выражение не понравилось Михаилу. — Миш, я тогда ребят украду у тебя. Они мне так свои приключения и не рассказали, — тепло улыбнулся Житняков другу. — Развлекайся, — махнул рукой Бугаев, сияя аки солнышко. Он словно вернулся в прошлое, когда с ними еще был Михаил. И на душе как-то легко и светло стало. .Он словно вернулся в те далекие времена, когда с ними еще был Михаил. И на душе как-то легко и светло стало. Бугаев и сам не подозревал, как сильно скучал по прошлому, по выступлениям с Мишей, что-то рассказывающего сейчас бывшим коллегам. Впервые за столько лет Бугаев ощутил, как сильно ему не хватает того, что было когда-то и чего уже не вернуть. Можно разве что прикоснуться кончиками пальцев к былому, что на короткие часы оживало в студии, стоило им всем собраться вместе. Елфимов только зубами скрипел от злости, видя, как легко Михаил стал центром их компании, перетянув все внимание на себя. Шутки, смех, байки гастрольной жизни, обмен новостями — было видно, что в этой студии, с этими людьми Михаил как дома. Наблюдая эту картину, Петр невольно почувствовал себя чужим, лишним. Елфимов с трудом удержался, чтобы не сделать какую-нибудь гадость, лишь бы стереть с лица «арийского» вокалиста эту счастливую улыбку. Желание быть первым, утереть Житнякову нос, поставить его на место, вспыхнуло с новой силой. Безумно хотелось сделать ему больно. Заставить страдать, смотреть в серые с темной окантовкой глаза, подернутые поволокой боли, и наслаждаться его мучениями. И обладать этим телом. Владеть им безраздельно, распоряжаясь каждым стоном, каждым вздохом. Подчинить, сделав своим. Петр представил мечущееся под ним тело, захлебывающееся сладкими стонами, голос, срывающийся на крики. И сам едва не застонал от острого желания, нахлынувшего горячей волной. Тихо зашипев себе под нос, Елфимов поспешил удрать в туалет. Холодная вода немного отрезвила белобрысого вокалиста, помогла привести мысли в порядок. Дала шанс внимательнее присмотреться к Житнякову, разобраться в себе и понять, наконец, чего самому Петру хочется больше: прибить своего предшественника и трахнуть. Репетиции пошли одна за другой, и Петр стал понимать, за что Михаила так любят его бывшие коллеги по группе, обожает Бугаев. Даже в убитом состоянии Житняков оказался способен работать, показывая высокий уровень мастерства и таланта. — Жень, у меня школа хорошая была, — развел руками Михаил, когда Колчин однажды не выдержал и спросил его об этом. — Долгие туры, концерты. В дороге случалось всякое. Пришлось выработать в себе некий резерв, запас, если так можно сказать, который и позволяет работать в любом состоянии. Не всегда это легко, зато дает возможность держаться и не срывать концерты. — М-да… Я бы так не смог, — обдумав слова Михаила, покачал головой Колчин. — Я тоже думал: не смогу, не получится. Но вот как-то так получилось, что смог. — На тебя Ария молиться должна, — задумчивым тоном заметил Петр, разбирая листы с текстами песен для юбилея. — Такие неубиваемые вокалисты редко встречаются, — сказал он, скрывая клокочущее внутри бешенство. — Молиться, Петь, это, вон, к Кипелову. Из него любят идола лепить фанаты, — пожал плечами Михаил, нахмурившись. Обладая отличным слухом, он уловил тонкие нотки злости в голосе Петра, что немало озадачило Житнякова. Вроде бы он ничем Елфимова не обидел. — Меня же устраивают обычные дружеские отношения. Тем более, что Ария — это не игра одного актера, это единый организм, состоящий из пяти человек. — Ну, да… Так, вот, держите, — Петр отдал Михаилу и Евгению их тексты. — Миш, надо потом поделить на нас с тобой строчки песни «Кто есть кто». И с тобой, Жень, тоже. — Да поделим, — Колчин, инстинктивно старался держаться от Петра на расстоянии. Вроде и замечательный человек, обаятельный, добрый, искренний. Но что-то внутри Евгения заставляло его не подпускать Петра к себе. Меж тем юбилей был все ближе. Петру все сложнее было обуздывать свои темные, порочные желания и фантазии. Не хотелось срывать юбилейный концерт и подставлять группу. В «Гран-Кураже» Петр намеревался задержаться как можно дольше, прорасти в эту группу, стать единым целым. Чтобы фанаты помнили не Житнякова, а именно его, Петра Елфимова. Чтобы именно с ним и Бугаевым ассоциировали «Гран-КуражЪ», не вспоминая при этом их первого вокалиста. — Михаил… Миша…. Мишенька… — покатал на языке имя «арийского» вокалиста Петр, жмурясь как кот. Он невольно облизнулся, представив объект своих темных желаний на этом матрасе, обнаженного, в оковах и на цепи… Стон, похожий на урчание голодного зверя, сорвался с губ Петра. Уж слишком возбуждающей была картинка, возникшая перед его внутренним взором. Оставалось подождать совсем чуть-чуть… Концерт шел на ура. Фанаты с восторгом подпевали Петру, скандировали его имя. Елфимов позволил себе бросить быстрый, полный превосходства, взгляд за кулисы, туда, где стоял Михаил, наблюдая за действием на сцене. Житняков лишь улыбнулся тепло, подняв большой палец вверх — мол, круто, молодец. И от этого просто жеста в душе Петра словно разошлись тучи, стало как-то легко, спокойно. Елфимов никому, а себе тем более не признался бы даже под пытками, что где-то там, в самых дальних глубинах души, он хотел получить признание именно Михаила. Петр почувствовал, как губы расплываются в глупой улыбке. Не сдерживаясь, он выкладывался, отдавая всего себя песням и залу, полному гостей. Счастье Петра длилось ровно до того момента, пока на сцену не вышел Михаил. Елфимов смотрел из-за кулис на его выступление и с каждой минутой все больше мрачнел. Он слышал, как радостно взвыла толпа, увидев Житнякова, как тепло его приняли, как хором подпевали знакомые строчки. Как легко Михаил получал отклик фанатов. Петр видел сияющие глаза поклонников и зависть начала грызть его с еще большей силой. Когда пришло время их с Мишей дуэта, Петр уже не мог сдерживаться. Злость то и дело прорезалась в голосе, в каждом слове, в каждой строчке, жесте. Он словно бросал вызов Михаилу. Недоумение в серых глазах Житнякова почти сразу сменилось пониманием. Недобрый огонь лишь на мгновение сверкнул в них и угас, словно давая понять: он тоже не так бел и пушист как кажется. Беззвучно матерился Колчин, видя как бывший и нынешний вокалисты «Гран-Куража» устроили соревнование — кто круче — прямо на сцене, на радость пищащим от восторга фанатам. Когда пришло время его выхода, Женя постарался держаться между Петром и Михаилом, боясь, что кто-то не сдержит эмоций. Нет, в Михаиле он как раз таки не сомневался. Профессионал с большой буквы, Житняков попросту не позволил бы себе никаких выходок на сцене. А вот относительно Елфимова Женя не был так уверен. Слишком часто он ловил злой, недобрый взгляд, направленный в спину Житнякову. Слишком часто в этом взгляде мелькали ненависть и похоть. Не выдержав, он предупредил об этом обоих Михаилов. И если Бугаев дернулся было поговорить с Петром по душам, то сам Житняков только головой покачал, удерживая друга от ненужных действий. — Миш, не надо. Я потом с ним сам поговорю. — Почему ты? Петр мой вокалист. И если… — Я был в его шкуре. После Беркута я третий вокалист в Арии. Он третий вокалист в Кураже. Меня до сих пор сравнивают с Кипеловым. Мне продолжать? — мягко произнес Житняков. — А? А… Ты прав, наверное. Пете действительно сложно сейчас. Хорошо, Миш, поступай, как сам считаешь нужным и правильным. — Вот и не забивай себе этим голову. Жень, а тебе спасибо, что предупредил. Этот короткий разговор Колчин вспоминал, пока шел на сцену. К счастью, опасения Евгения оказались излишними, концерт закончился достойно, даже Петр вроде бы как успокоился немного. Женя, быстро переглянувшись с Бугаевым, облегченно выдохнул. Разборки перед фанатами отменялись. Житняков уехал домой, как только это стало приличным. У него был всего несколько дней, чтобы побыть дома, отдохнуть перед тем, как снова собирать дорожную сумку: впереди ждал тур и фестивали. Еще одного человека, тенью выскользнувшего за ним, Михаил не заметил. Последнее, что он помнил, перед тем как погрузиться в темноту, это оклик знакомым голосом и серые глаза, сверкавшие похотью из-под блондинистой чёлки. — Просыпайся, солнышко, хватит спать, — знакомый голос ввинчивался в окружавшую Михаила темноту, звал за собой. Ему вторили осторожные, почти невесомые касания. Поморщившись, Житняков зашевелился и глухо застонал, скривившись: голову прострелило болью. С большой неохотой он открыл глаза и пораженно застыл, рассматривая потолок незнакомой комнаты, залитой тусклым светом. — Ты? — повернув голову, Житняков с удивлением посмотрел на Петра. — Что случилось? — он с трудом с трудом сел и замер, услышав металлический лязг. — Это… Это что еще такое? — Михаил в шоке рассматривал цепь, тянувшуюся от крюка в стене к его шее, на которой красовался кожаный ошейник. Еще большим шоком стало осознание, что из одежды на нем только джинсы — Елфимов, какого черта ты творишь?! Сдурел? — Что, Мишаня, не так крут ты теперь, да? — Петр усмехнулся, взглядом пройдясь по ладной фигуре вокалиста. — Петь, ты сдурел? Сними с меня цепь и верни одежду! — Житняков старался говорить спокойно. Он видел безумный взгляд Петра, и от этого становилось жутко. — А зачем? — усмехнулся Елфимов. Неуловимо быстрым движение он подался вперед, наотмашь ударив Михаила. Отведя душу, стянул Михаилу руки за спиной. Тот слабо застонал, попытался оттолкнуть слетевшего с катушек коллегу. Но куда там. А Петр сейчас был почти счастлив. Злость улеглась, уступив место желанию, стоило почувствовать под собой горячее тело, о котором он мечтал столько ночей. — Привыкай, Мишенька. Теперь ты мой. Мне принадлежишь. Никому я тебя не отдам, слышишь? — навалившись, жарко шептал он своему пленнику на ухо. Жадно ощупывал свою добычу, урча в предвкушении. Житняков шипел, взбрыкивал в попытке скинуть с себя насильника. И каждый раз в ответ получал новую оплеуху. Лишь окончательно выбившись из сил, Михаил обмяк, обреченно закрывая глаза. — Послушай, зачем похищать? Почему просто не подойти? — почти прошептал Михаил. — Ну, ты же у нас звезда. Куда нам, грешным, — уткнув Михаила носом в матрас, Петр принялся стаскивать с него штаны. — В Арии тебя на руках носят, фанаты Куража тебя обожают. Мишка, тезка твой, с группой на тебя чуть ли не молятся! А это мне все должно принадлежать! Мне. И Кураж с Бугаевым, и поклонники. Я это заслужил своим трудом, своими силами. А все получил ты! Дубинин ваш даже не взглянул на меня, не гожусь я, видите ли, им в вокалисты! Окончательно сорвавшись с тормозов, Петр набросился на своего пленника. С жадностью лакомился им, балдея от ощущений. Резко двигая бедрами, врывался в горячее узкое нутро, намотав волосы Михаила на кулак. Расцвечивал светлую кожу вокалиста укусами и синяками. Михаил, сжав зубы, терпел, сколько мог. Не выдержав, зашелся в хриплом крике, срывая голос. По щекам бежали слезы, пока внутренности скручивало, разрывало от боли. Петру все было мало. Он делал что хотел, воплощая в жизнь свои темные фантазии. Насытившись, он, наконец, скатился с бесчувственного тела и вытянулся на полу, блаженствуя. Было нереально хорошо и сладко. — Ты еще вкуснее, чем я думал, — с довольной усмешкой, Петр погладил Мишу по плечу. Чуть подумав, он все же развязал Михаилу руки. Тот слабо шевельнулся. — Отдыхай, утром продолжим, котенок. — Утром… уверен? — прохрипел Михаил сорванным горлом. Ошибкой Петра стало то, что он позволил себе расслабиться, повернулся к Житнякову спиной. Собрав остатки сил, тот бросился на Петра, обматывая его горло собственной цепью. Петр забился, ногти царапали металл в попытке ослабить хватку. Он хрипел, дергаясь в смертельной ловушке, чувствуя, что задыхается. Перед глазами стремительно расплывалось черное пятно… Петр проснулся от собственного сдавленного хрипа. Резко сев на постели, хватал ртом воздух, все еще ощущая холод металла на своем горле. Ему потребовалась пара минут чтобы осознать: все увиденное, пережитое, было лишь жутким, реалистичным сном от которого кровь стыла в жилах. — Миша… — прошептал он, бросив быстрый взгляд на вторую половину кровати. Пусто. Никого. — Мишка! — Петр вскочил на ноги, метнулся к углу, где должен был быть матрас и истерзанное тело Житнякова. Застыл, ничего не понимая. Никакого матраса, цепей. Только стул с ворохом одежды. — Петь, ты чего вскочил, — сонный, со спутанной гривой волос, Миша, шлепая босыми ногами по полу от души зевнул, заходя в спальню. И наткнулся на ошалевший, дикий взгляд любимого. — Петь? Ты чего? — Живой… — Петр пересек комнату и крепко обнял Михаила. — Петь, все хорошо. Ты чего всполошился? Тебя трясет всего. — Сон… Мне такой ужас приснился, — Петра передернуло, стоило вспомнить, ЧТО он сделал во сне со своим Мишей. — Там ты очень сильно пострадал. — Петь, это сон. Всего лишь плохой сон. Я здесь. С тобой. Со мной все хорошо, — мягко успокаивая любовника, Миша утянул его в кровать, заботливо укутал одеялом. Петр, свернувшись калачиком, так и уснул, убаюканный мягким голосом и теплом родного человека. И в этот раз ему снилось только хорошее. ***** https://t.me/dark_noir_storys