Она в своей семье как будто
чужая. Всегда не к месту, всегда умудряется нарваться на попрек очередной от маменьки, не то что Соня, а про Андрея и говорить нечего. Их любят, но ведь они и дети послушные, всегда по воле родителей поступали, и Андрей, и Соня, тихая да добрая, как ангел. А Лиза… о Лизе всегда маменька со вздохом говорила. Обидно ей было, но все равно нрав свой сдерживать в узде не могла. Не умела она быть такой, как Соня.
Не хотела она быть такой. Лизе не было дела до ее репутации, до того, что говорят о ней вокруг, Лизе про честь Долгоруких твердили, что и на них пятном лягут ее выходки, и стыдно ей становилось, но все-таки, все-таки… Как же скучно и тошно жить по правилам, маменькой предписанным! Как же хочется бросить все это, улететь, как птица — да хоть в обрыв вниз головой, потому что иногда все складывалось хуже некуда.
Люди созданы не для счастья, и Лиза почти поверила в это, когда услышала от маменьки приговор «выходишь замуж», когда узнала, что выдают ее за старого урода Забалуева, когда поняла, что
даже Андрей не заступится за нее. Лиза мужа слушаться не хотела, тем более, он и не мужем ей был пока что, и не имел права ни кричать на нее, ни обвинять, ни… он ударил ее не сильно, не больно почти, но сам факт удара Лизу ужасно напугал. Маменька выговаривала ей иногда по десять раз на дню, но никто и никогда не поднимал на нее руку даже в детских их играх, когда трое Долгоруких бегали наперегонки или отнимали друг у друга приглянувшуюся игрушку. Лиза так испугалась, что могла только убежать.
Она пришла к Корфу, не зная, зачем это делает, у нее была, наверное, горячка или лихорадка, а Владимир хотел ее утешить, и… в какой-то момент все зашло
дальше простых дружеских объятий. Лиза не знала, любит ли его, не знала, что будет потом, Лиза в беспамятстве была, но одно точно ей было известно: она —
тогда — этого хотела, и на утро ни о чем не жалела.
Пока все не стало известно, пока Забалуев не вызвал человека, опорочившего его жену, на дуэль, и тогда Лиза точно могла слечь с нервной лихорадкой, но, на удивление, не слегла. И в обрыв не бросилась.
Когда Андрей вошел к ней и сказал, что Забалуев был убит на дуэли, Лиза ощутила непозволительную греховную
радость. Нельзя желать людям смерти, нельзя даже помышлять о том, но Лиза почти улыбнулась, замаскировав это под нервную гримасу боли. Андрей, наверняка, все понял, но ему хватило такта обнять сестру и притянуть к себе, утешая, и улыбку Лиза прятала уже у него на плече.
Свободна, она свободна, она наконец —
свободна.
***
На похоронах мужа приходится изображать скорбь, печаль и искреннюю тоску, но Лизе вряд ли кто-то верит, даже незнакомые люди. Недавно поженились, Забалуев — старик, она молодая, о любви здесь речи быть не может, и Лизе кажется вдруг, будто все присутствующие знают — и о ней с Корфом, и о ее мысли, что вот хорошо бы было, если бы постылый муж с дуэли не вернулся. Ее окатывает страхом, как ледяной водой, Лиза еле сдерживается, чтобы не выбежать из церкви, не глядя, хватает кого-то за руку — Михаил Репнин.
— П-простите, — Лиза убирает руку. Ей простительно: она вдова, ей можно теперь и плакать, и убиваться, и пролежать весь день в постели, сказавшись больной. Роль вдовы обретает множество привилегий, даже маменька говорит с Лизой чуть добрее обычного, а Соня не отходит от нее.
Игра это все на публику. Лизе траурное платье — чужая кожа, черный цвет не к лицу ей, болезненности придает. Она хочет снова красиво наряжаться, ездить на балы, на прогулки, кокетничать с молодыми людьми, смеяться с девушками, но теперь маменька упирает в то, что вдове не подобает развлекаться. Будто заживо должна себя с Забалуевым похоронить.
А Лиза
жить хочет, Лиза после смерти Забалуева как новое дыхание обрела, Лиза возрожденной себя ощутила. Лиза
как раньше хочет, она и от чувства к Корфу освободилась, нет больше ничего к нему, кроме дружеской любви, почти как к Андрею. Несмотря на то, что было.
Ничего не было. Не в счет. Лиза старается не думать, Владимир ведь не скажет никому.
***
— Лиза, Лиза, маменька в Петергоф съездить решила! — Соня улыбается, Соня знает, что сестру это порадует. Лиза хлопает в ладоши — наконец-то что-то, кроме их поместья, где ее затворницей держали, ибо «вдове не подобает».
— И Репнины с нами будут, — добавляет Соня.
Репнины… Пока Лиза искала доказательства вины Забалуева вместе с Мишей, они…
подружились, наверное. Лиза даже подумала, что могла ошибаться и люди все же рождены для счастья, а потом — дуэль, вдовство, и только то случайное прикосновение на похоронах да короткое письмо с ничего не значащими словами. Лиза действительно делает все неправильно, ей нельзя больше позорить семью и огорчать маменьку, да и если станет известно про нее и Корфа…
— Что ты вдруг хмурая? — удивляется Соня. — Поссорилась с Наташей? С Мишей?
— Нет, я… — Лиза смотрит в окно. Погода хорошая, солнечная, что ей за дело до всех терзаний? Петергоф нынче прекрасен, развеяться — чудесная выдумка. — Я сейчас соберусь, я скоро, я не опоздаю!
И траур снимет. Сколько можно траура, надоело.
