Вопрос времени

Они далеко от берега, но Нассау виден с палубы «Делисии», хотя Элинор не может различить деталей, только смутные пятна — желтовато-белую громаду форта, скопление разноцветных домиков правее. Где-то там таверна и её дом, примыкающий к ней, — что с ним стало? Она скучает по зеленым жалюзи на окнах и своему рабочему столу, по ощущению пера в руке, когда она делала записи в тяжелом гроссбухе, по доносящимся сквозь дверь пьяным голосам, хотя прежде они не раз заставляли её морщиться — она и сама выпивала, но пираты, спуская заработанные денежки, надирались до поросячьего визга, да еще разборки между собой устраивали. Чемберлен, шепчущийся о чем-то с парочкой офицеров, кидает на неё неодобрительный взгляд: он бы, верно, рад был увидеть её болтающейся в петле, да сделать ничего не может. «Выкуси, сволочь чванливая». Элинор знает, коммодор не больно-то ладит с Вудсом Роджерсом и от целей экспедиции далеко не в восторге: во время обсуждений будущего Нассау так и сочится скепсисом, и уже за одно это ей хочется надавать ему оплеух, лишь бы стереть с его физиономии этот всезнающий вид — мол, ничего из этих ваших помилований для пиратов не выйдет, помойка помойкой и останется. Вместо этого Элинор вежливо улыбается ему — аж скулы сводит, пытается быть любезной — сдерживать сарказм становится все сложнее, и старательно скрывает свое невысокое мнение об интеллектуальных способностях коммодора. Хотя, думает она, Роджерс, наверняка догадался. Он и сам-то Чемберлена не любит, каждый раз как говорит с ним, лицо словно лимон проглотил. Эта мысль доставляет Элинор ребяческое удовольствие, будто они с Роджерсом делят какой-то секрет: как в детстве, когда они с Мади злословили о капитанах и когда отец или мистер Скотт упоминали кого-то при них вслух — обменивались многозначительными взглядами и прыскали со смеху. Сейчас не время для игр, и доверие, которое оказал ей Роджерс, после первого момента триумфа, начинает давить на плечи тяжким грузом: сколько бы он ни говорил, что плевать ему, что об их деловом сотрудничестве скажут, да только когда заговорят — игнорировать все равно не получится. За время жизни в Нассау Элинор отрастила броню, научилась не замечать ставшие привычными гаденькие шепотки за спиной, ставить на место тех, кто оскорбляет её в лицо — дело привычное, тех кто у власти, всегда не любят, а уж женщин и подавно. И лишилась всего, что имела, потому что списала со счетов Хорниголда, затаившего на неё зло. (Её кабинет с зелеными жалюзи, спальня, в которой тихо бывает только утром, когда ночные гуляки уже разошлись, а новые еще не пришли в таверну.) Роджерс вечно пытается просчитать все на несколько шагов вперед, уж он-то такой глупости не сделает. Сейчас он очарован ею, первая большая победа вскружила ему голову, но стоит начаться неприятностям, и его любезный тон сменится осуждающим, сияющая улыбка — нахмуренными бровями. (Она вспоминает, с каким неодобрением смотрел на неё мистер Скотт, когда ей удалось провернуть то дело с «Андромахой».) Возможно, он даже отошлет её назад в Англию как хотел поначалу, когда всплыло, что она умалчивала про свои отношения с Вейном. Элинор не страшно от мысли о виселице (она успела попрощаться с жизнью десять раз по дороге в Англию, до и во время процесса), но мысль о том, что Роджерс в ней разочаруется, пугает. С каких пор ей стало не безразлично, что этот чистенький англичанин про неё думает? Да, он умный, доверяет её суждениям, он готов вложить кучу своих денег и личных усилий в процветание Нассау (то, что Чарльз никогда не готов был для неё сделать, хотя причем тут, Господи, Чарльз Вейн?), он разделяет её веру в то, что это место может стать большим — гораздо большим, чем пиратская база, зажатая между тисками английских законов и постоянной, смутно присутствующей на горизонте угрозой очередного испанского нападения (веру, которую до этого только один человек с ней делил). Но он все равно один из них: еще один мужчина, который пытается вертеть ею в своих целях. И кроме Нассау, моря и веры в способности друг друга общего у них ничего нет. (С Макс общим было лишь желание найти мимолетный покой в объятиях друг друга, да и то была иллюзия.) «Не будь дурой». К тому же, он женат. — Наслаждаетесь повышением? — Чемберлену прямо-таки неймется испортить ей настроение. Слух о том, что Роджерс приблизил её к себе, назначив своей советницей, видать, уже разошелся по кораблю — даже у переборок есть уши, а такие новости кого хочешь взбудоражат. «Началось. Я же говорила». О ней судачили с того момента, как она ступила на палубу «Делисии», а теперь от разговоров и вовсе не будет покоя. — Наслаждаюсь, — Элинор холодно улыбается ему. — Это не продлится долго. — Решать не вам. У Чемберлена вырывается сдержанный смешок. — Мне не придется ничего решать. Такие, как вы, просто не могут, попав в приличное общество, не притащить за собой шлейф вони. «Пошел ты». — С губернатором Роджерсом вы столь же любезны без свидетелей? — Элинор то и дело слышит их пикировки, краем уха ловит обсуждения среди матросов или офицеров о том, что губернатор-то с коммодором опять поссорились. Она вкладывает в свои слова весь накопленный яд и ловит себя на том, что невольно подражает интонациям Роджерса, Чемберлена, других офицеров во время препирательств — людей, которые виртуозно освоили науку поливать друг друга дерьмом в изысканных выражениях. Нассау рядом — но теперь ей придется играть по другим правилам. Ему бы оскорбиться — эти англичашки так цепляются за правила приличия... (Это такую как она — преступницу, падшую женщину — коммодор может поносить, не стесняясь в выражениях.) — Вы двое, в сущности, одного поля ягоды, — усмехается Чемберлен вместо этого. — Разница вроде бы есть, но только на первый взгляд. Это лишь вопрос времени, — повторяет он, с легким поклоном разворачивается и уходит, оставив Элинор в полном замешательстве. Одного поля ягоды? Кого он имел ввиду? Её и Роджерса? Да нет, не может быть. Он же совсем... ну, из другого теста. Приличный человек. Он как они — Чемберлен, другие офицеры — только лучше, умнее. И верит в будущее Нассау. Наверное, коммодор про приватирское прошлое Роджерса. Для офицера Королевского флота между пиратом и приватиром разницы может и впрямь нет. «Дурак он и есть дурак».