Симона

Она — вампир, и это ее история. Симона родилась в достаточно состоятельной семье, чтобы получить достойное образование и впоследствии стать певицей при королевском дворе. Тогда все было совсем иначе — красивый век, в котором жили Галилей, Шекспир и Рембрандт, тогда были другие обычаи, другая мода, люди — и те другие, тогда мужчины дрались на дуэлях за честь скомпрометированной дамы и влюблялись, стоило увидеть лишь туфельку, невзначай выглянувшую из-под подола длинного платья, а дамы дарили в знак благосклонности своему кавалеру (любовнику) батистовые платки, которые те бережно хранили, как главную ценность. Конечно, все было далеко не так романтично, если посмотреть с более скептической точки зрения: на дуэлях умирали, но не обязательно за честь дамы, точнее, за честь, но споря, кому она достанется, дарились кавалерам не только платки, но и вся военная экипировка — альфонсы процветали, в высоких женских прическах могли завестись паразиты, кринолины мешали самым банальным движениям, запахи на улицах и в трактирах стояли тошнотворные, медицина была на уровне нуля… и так далее. О тех временах многое писали и пишут, Симоне нравится читать такие книги. Помнить она все же предпочитает хорошие вещи, со временем начиная верить в благородство героев Дюма и Скотта. На творцов то время как раз было богато без преувеличения и приукрашивания, люди не изобрели телевидение с интернетом и развлекались, как могли. Симона встретила мужчину по имени Франсуа, он преподавал в университете и очень любил книги — и очень любил ее, а она — его. Они были счастливы, могли прожить прекрасную жизнь, недолгую, но полную приятных вещей: творчества, ее пения, его книг, у них могли родиться дети или же они могли жить для себя, путешествуя по Европе, но однажды летней ночью, когда Симоне было двадцать пять, она возвращалась домой поздно, и ее укусил вампир. Франсуа она больше не видела. Долго страдать у Симоны не получилось — она сожалела о случившемся и хотела найти того, кто обратил ее, чтобы убить и обрести покой через месть, но это не помешало ей продолжать жить почти полноценной жизнью — только без солнца. Она продолжила петь, и получала все от нового бессмертия; когда ты фактически мертва, то тебе уже все равно, скомпрометируют тебя или нет. Симона со вкусом втянулась в ночную парижскую жизнь, была частой и желанной гостьей светских вечеров и главной героиней множества сплетен, иногда представлялась графиней или маркизой, меняла любовников, никого из них не впуская в душу, и развлекалась примерно до восемнадцатого века. Тогда добывать кровь в пакетах было крайне затруднительно за неимением пакетов и самого понятия донорства, поэтому Симоне приходилось пить кровь людей — жалко, но что же поделать. Она выбирала тех, кто был откровенно гадким, в чем помогали сплетни — слушая от женщин жалобы на любовников и мужей, Симона иногда являлась к таким типам. Правосудием себя не считала, ей было мерзко от процесса и от себя, но или так, или умереть, к чему Симона не была готова. Иногда она пила кровь бродяг, с ними было все понятно, она убивала их, тем самым совершая благодеяние — в те века бродяжническая жизнь была похуже смерти. Иногда обращала — если человек умирал, то только обращение могло оставить ему подобие жизни, но в самых крайних случаях, и если ее просили об этом. Так Симона делала, устраиваясь сестрой милосердия во время очередной войны — обучилась медицине и убивала нескольких зайцев: кому-то могла помочь, кого-то спасала через укус, и заодно хорошо питалась, хотя снова терзалась муками совести, но постепенно и это сглаживалось. В восемнадцатом веке Симона впервые после обращения решилась связать себя узами брака — Пьер Огюст Ренуар, художник, без памяти влюбился в яркую и харизматичную певицу. Симона ответила взаимностью, согласилась выйти за него и была счастлива: творческие люди друг друга поймут обязательно, а Симона хоть и не рисовала (почти), зато пела и ей очень нравилось петь, словно оживляя голосом ноты. Творчество месье Ренуара было вечным, родившись однажды, картина не исчезнет так просто, он увековечивал рисунки красками и холстом, не только из пустоты образы создавая, но еще и подручными средствами. Симону восхищало пение, потому что оно было прямой противоположностью рисованию и скульптуре — то, что она создавала голосом, жило всего несколько минут, но все же оставляло в душе и воображении образы не хуже картин. К тому же, Огюст тоже хорошо пел, и Симона почти стала его женой, пока не поняла несколько важных вещей. Во-первых, они с Огюстом встречались только по ночам, но муж и жена должны жить вместе, он может захотеть прогуляться днем, как все нормальные люди — и что тогда? Во-вторых, она не стареет, а Огюст — стареет, и ее неизменную цветущую красоту невозможно будет однажды не заметить, особенно когда муж превратится в старика, что неизбежно случается с людьми. В-третьих — к сожалению, Огюст смертен, и умереть может даже не от старости, а от болезни или несчастного случая, и рано или поздно Симоне придется страдать по второй утраченной любви. Был выход — сделать его вампиром, но Симона не стала бы обращать ни за что, в ее понимании это было убийством. Ей было не так плохо жить, как вампир, но все же факт оставался фактом: она умерла. Поэтому Симона расторгла помолвку, сбежав и не сказав ни слова — решила, что так лучше, чем долго объяснять, почему, придумывая ложь и путаясь в ее липкой паутине. Она оставила фамилию Ренуар, везде представляясь ею. Прошлую фамилию — девичью — предпочла забыть, ранее называя себя просто Симона.

***

Она почти решилась умереть на рассвете, почти смирилась с тем, что исчезнет, в конце концов, она ведь умерла очень давно, ей и бояться нечего, она знает, как. Симона Ренуар прожила четыреста три года, видела, наверное, все, что могла увидеть, пробовала все, что могла попробовать, побывала везде, единственное, чего она не сделала — не отомстила вампиру, который ее обратил, забрав и его жизнь, но теперь и месть совершена, пусть не ее руками, поэтому Симона может упокоиться с миром. На рай не рассчитывает — она убивала, да и спустя столько лет вера потеряла такое огромное влияние на людские умы, как в семнадцатом веке, когда во имя Бога развязывали целые войны, причем многие искренне считали это правильным. Что будет после смерти, увидит ли Симона там своих родных, Франсуа, Огюста — она не знала, но готова была проверить. Пора, в конце концов, уйти окончательно. Флинн ей понравился — симпатия вспыхнула быстро, обернувшись влюбленностью, стало бы это чем-то большим, Симона не знала, она давно боялась сильных чувств, знала Флинна совсем недолго и ее творческая натура была склонна к подобным увлечениям, но он почти согласился стать вампиром, точнее, сам предложил — Симону это тронуло; фактически Флинн шел на самоубийство (в ее понимании), она никогда бы не стала его обращать, потому только легко коснулась губами шеи и ее намерение уйти с рассветом стало еще тверже. Не одной, чтобы с ней был Флинн, чтобы он ее проводил, тогда не будет страшно, в одиночестве всегда страшно — особенно умирать. Смерть дело одинокое, за грань не шагнуть, держась за руки, даже если умираешь вместе с кем-то, но… если ее будут держать за руку, уже легче. И все же Симона не могла окончательно решиться. Живое тепло, исходящее от Флинна, мешало — живым быть так чудесно, почему Симона вообще должна от этого отказываться? Сейчас она не должна убивать людей, чтобы достать кровь, ее не мучает совесть, ей достаточно легко живется, а главное… умерев, Симона не сможет петь. Там вряд ли будет такая возможность, а если и да — никто ведь точно не знает. Она чувствовала себя предательницей, но совсем чуть-чуть, не так, как могла бы чувствовать, убегая из-под венца. Флинн наверняка подумал, что Симона все же рассыпалась при наступлении рассвета, когда яркие солнечные лучи коснулись ее кожи, но она исчезла, когда библиотекарь отвернулся, использовав сверхъестественную скорость вампиров. Исчезла, спрятавшись в темном месте подальше от света, утерла выступившие на глазах слезы, думая, от чего плачет — от множества потрясений или от очередного расставания с мужчиной, который ей понравился. Не так уж много было тех, кто сумел задеть Симону за душу — возможно, лишь трое. Франсуа, Огюст, и вот теперь Флинн. Они были разными, но одно всех их объединяло — они были живыми, а Симона — нет, они старели, а Симона — нет. Они, в конце концов, умирали, а Симону убить было сложнее. Библиотекари, конечно, тоже не простые люди, но… они всегда связаны с Библиотекой и должны быть там. У всех свое предназначение. Флинн ее забудет, она забудет его, так все в жизни и происходит — люди встречаются, расстаются, курортные романы загораются, чтобы погаснуть через определенное время. После стольких прожитых лет Симона не могла сохранить ту наивность, с которой жила в свои двадцать пять — частично, но растеряла. Вернувшись домой, она некоторое время только и делает, что поет; однажды купила караоке и сделала одну из своих комнат звуконепроницаемой во избежание любопытства соседей. Человек давно сорвал бы голос, Симоне помогает регенерация. Она поет оперные арии, рок-баллады, переходит с хэви-металла на джаз, с веселого регги на печальные старинные тягучие песни, и когда Симона поет, она окончательно убеждается — ради этого стоит жить.