Король-техночародей и его убийца

Гор, зевая со скуки, гулял инкогнито по Минас Тириту в новом теле, внешне немного напоминающем «почившего» Руссу. Старое потрепанное лицо стало почти что родным и менять его на совсем новое и незнакомое он не захотел. Гор неспешно прошелся по улицам верхнего города и наконец вышел на широкую площадь, где были расставлены разноцветные палатки торговцев и мастеров. Гор пожал плечами и насвистывая незатейливую мелодию направился в сторону импровизированного рынка. Чем еще заняться, пока ждешь Айгена на конспиративную встречу с Арагорном? Впрочем, Гор уже прикинул, что эти нуменорцы ограничатся распитием спиртных напитков и раздраженным обсуждением Эонвэ, который пытался быть святее Единого, отчего поминали майа чуть ли не чаще теперь, чем Саурона, и примерно в таком же сквернословном обрамлении. Внимание Гора привлекла неприметная палатка на краю рынка возле которой скучал кузнец-ювелир: торговля шла плохо. — Кто так кует? — Гор остановился у прилавка и ткнул в ближайшую цацку, едва удержавшись, чтоб не выпустить коготь. — А браслет ты вообще запорол, рукожопый, он напополам через месяц сломается! — Можешь лучше? Валяй, делай, — кузнец закатил глаза и кивнул на переносную наковальню и мехи. — Только не купит никто. Город жлобов… — Хм… — Гор перескочил через прилавок, сунулся под навес. — Если продам все твое барахло до заката, пойдешь ко мне в услужение на три года. Рыжий мужик не спрашивал или предлагал, а просто ставил кузнеца в известность, отчего мастер по имени Тарса вначале подавился от такой наглости. Возьмет себе в услужение, будто это уже дело решенное? Это его, лучшего мастера в округе?! А кизяка ему в капюшон не надо?! Может, сейчас Тарса и «ювелир», потому что раз война окончилась, пришлось переучиваться на мирную профессию, но зато он настоящий мастер в кузнечном деле! Не чета всяким рыжим страховидлам! Да наконечниками для стрел и копий Тарсы сам Айген Ангмарский заинтересовался. Приходил, выспрашивал все о сплавах, что кузнец использовал, потом людей присылал, чтобы заключить с ним контракт. Но Тарса побоялся связываться с белоголовым. Поговаривали, что чародей этот король. Мало ли что взбредет в голову, ну как обратит его в жабу? Или в камень… Да и если подписать подозрительно выгодный контракт, придут эти, из святого ордена, и давай ездить по ушам о грехах, предлагать не менее выгодный кредит на неустойку по расторжению. Незнакомец все так же стоял на месте, хитро улыбаясь, и кузнец вдруг решился. Уж больно вид у непрошеного собеседника был наглый, так и хотелось его проучить. А еще Тарса почему-то решил, что уж если его товар не берут… То рыжий точно не сможет ничего здесь продать! — Не продашь! — он азартно плюнул в ладонь и протянул руку. — Если проиграешь, сам пойдешь ко мне в подмастерья, посмотрим, так ли ты хорошо куешь, как болтаешь, али плечи рукоблудием накачал! — Сделка! — Рука рыжего на мгновение показалась кузнецу темной, словно покрытой пеплом, когда крепко сжала его ладонь. Тарса вскинул голову, вглядываясь в глаза незнакомца, и отшатнулся — зрачок того вытянулся, став вертикальным, как у кошака, а радужка желтой, на дне зрачка и вокруг самой фигуры рыжего полыхнуло настоящее пламя. — Поздно, — с ухмылкой сообщил рыжий, предваряя замерший на губах кузнеца вопрос, и коротко представился: — Русса. — Тарса*, — в свою очередь промямлил кузнец и опять всмотрелся в лицо рыжего, но в этот раз ничего не увидел. Перед ним был мужчина неопределенного возраста, очень высокий, даже выше его самого, а рост Тарсы (и кузнец ужасно гордился этим) был за два метра. Непонятный незнакомец выглядел крепким и, пожалуй, был наделен необычайной силой. Тарса непроизвольно распахнул рот, когда Русса, даже не поморщившись, подхватил одной рукой самый тяжелый молот и, не примеряясь, ударил со всей силы по заготовке кинжала. Полдня Тарса потратил на этот заказанный кинжал, но выполнить в срок не сумел, вот и отложил в сторону. На металл словно гномы заклятие наложили — кузнецу так и не удалось соединить пластины так, чтобы кромка была тонкой и острой. То край получался тоньше положенного и буквально ломался от любого удара, то сердцевина трескалась, так как была слишком твердой. Рука рыжего после первого удара снова поднялась вверх, и молот с грохотом, подобным грому, обрушился на несчастную заготовку, окончательно превратив ее в плоский лист. Тарса на такое только плечом повел, но рыжий, кажется, не собирался останавливаться на достигнутом. Этот Русса уже оказался возле мехов, и огонь, почти потухший, от одного его взгляда, разгорелся с нездешней силой. Тарса на суде под присягой мог бы поклясться, что рука рыжего хоть и взялась за рукоять, однако не двинулась с места, когда из узкой прорези горна вырвались языки пламени. Русса, игнорируя изумленные взгляды кузнеца, заправил за ухо как будто бы грязную прядь огненно-рыжих волос и сосредоточенно покрутил в руках лепешку, в которую превратил заготовку. Поднес ее близко к глазам, пристально всматриваясь, прикусил, показав острый, ослепительно белый, будто волчий, резец, повел длинным носом, словно принюхиваясь и… просто откинул бесполезную железку в сторону, буркнув вслух так, чтобы Тарса услышал: — Слухи о твоем мастерстве сильно преувеличены… А когда возмущенный Тарса хотел едко ответить, рыжий просто оказался за его спиной, хотя только что обидно скалился в лицо, и, ухватив за плечо, дернул со всей силы — едва не вырвал руку. Слова застряли в горле у кузнеца, а руку обожгло то ли от боли, то ли от настоящего жара, который исходил от цепких пальцев, тисками сжимавших плечо. — Если хочешь хороший клинок, хрома надо брать поменьше, продувать сильнее, а печь должна быть раскалена так, чтобы от ее жара ты не то что смотреть, ты вдохнуть не мог, — зло прошипел Русса за спиной кузнеца настоящую «секретную формулу». — Неудивительно, что украшения такие паршивые, ты даже со сталью работать не можешь нормально! — Чего тогда ко мне прицепился, как лист к заднице в лориэнских купальнях! Ты ведь не случайно меня выбрал! — огрызнулся Тарса, понимая, что спор он, кажется, проиграет. — Кто ты вообще такой, Феанор тебе на дороге?! Рыжий, отложив молот, широко улыбнулся и опять продемонстрировал в этом странном оскале очень острые клыки, а вокруг его фигуры маревом поплыл воздух, под навесом внезапно стало жарко. — А что сразу Феанор? — Русса подхватил длинными пальцами несколько заготовок и подкинул их в воздух, любуясь, как красиво огонь отбрасывает алые блики на металл. — Хотя… ты отчасти прав, среди феанорингов действительно были стоящие мастера… — Русса проводил взглядом полет металлических пластинок, даже не шелохнувшись. — Келебримбор, например, — продолжил он свои размышления вслух, — весь был в любимого дедушку, особенно амбициями… жаль, что был, да весь вышел… И имя дурацкое! Разгневанный Тарса, оттолкнув со своего пути рыжего, бросился ловить драгоценные заготовки. Он почти две недели провел без сна, создавая этот ювелирный сплав, и смотреть, как какой-то мерзавец обесценивает его тяжкий труд, было просто невыносимо. Но рыжий поставил ему подножку. Пока Тарса с удивлением пялился на приближающуюся к носу мостовую, широко шагнул в сторону и, как заправский фокусник, сделал несколько быстрых, едва уловимых человеческим глазом движений. Поймал одной рукой заготовки, а потом вдруг оказался рядом с несчастным кузнецом и ухватил его за шиворот, рывком возвращая равновесие. Тарса открыл один глаз, понял, что под ногами твердая поверхность и нос цел, рискнул открыть второй и тут же уставился на рыжего, который стоял теперь перед ним, больно упираясь в его лоб длинным черным когтем. — Ах ты! Да я тебя! — Тарса покраснел от жгучего стыда, став похожим на переспелое яблоко зимнего сорта. Глаза его потемнели, он широко размахнулся, желая если не свалить противника с ног, то хотя бы ударить побольнее: — Да чтоб тебя балроги все скопом да в одну дырку подра… Договорить он не успел, потому что рыжий легко увернулся от тяжелого удара и, оказавшись сбоку, чуть подтолкнул Тарсу, снова потерявшего равновесие, да еще и приговаривал: — С Балрогом уже ближе, но все еще мимо, ученичок… Лицо Тарсы исказили гримаса ужаса от догадки, к кому он должен будет пойти в услужение, и понимание, что живым, кажется, ему из этого «ученичества» не вернуться. — Зачем я тебе сдался, исчадие Мордора! Сгинь к своему хозяину! — прошептал он побледневшими губами. — Чего это сразу исчадие, — Русса уставился на проступившие на левой руке когти и доверительно сообщил: — На самом деле все духи по своей сути одинаковы, и вообще, все мы по воле Единого по Арде ходим… Так что в целом нет разницы, кому служить, валинорцам или мордовцам… — Русса оторвал взгляд от когтей, видимо, налюбовавшись ими вволю, и с прищуром уставился на понурого кузнеца. — Но мне, конечно, служить лучше, сам скоро увидишь. Можно сказать, на своей шкуре все блага испытаешь, гордец, хе-хе, люблю гордецов! — Для кого лучше? — Кузнец стоял, опустив голову и не желая встречаться взглядом с Руссой. Рыжий пожал плечами. — Неужели не ясно? Для меня, разумеется. А что мне хорошо, то и Арде в целом не повредит. В этот раз кузнец замолчал надолго, а когда наконец смог заставить себя поднять глаза и встретиться взглядом с Руссой, то тихо, но очень твердо спросил: — Да кто ты вообще такой, демон? На кой я тебе сдался? В ответ получил лишь еще одно неопределенное пожатие плечами и совсем сник. Русса же, напротив, повеселел еще больше. Подхватил моток широкой кожаной бечевы, голыми руками, на которых черных когтей больше не было, оторвал себе немного и бросил моток Тарсе со словами: — Волосы подбери, неряха! Затем Русса, изогнув огненно-красную бровь, оглядел Тарсу, начиная от кончиков начищенных до блеска сапог до шелковой нарядной рубашки, воротник которой был нарочито выставлен поверх новенького камзола. Покачал головой в притворном недовольстве: — Косы и узелки у тебя, вижу, эльфийские, вплетены бусины и самоцветы. Красиво, спору нет, только расплетутся моментально, как работать начнешь по-настоящему, а не для вида молоточком махать. Волосы подбери, — повторил. Тарса нехотя повиновался: ножом срезал немного бечевы, дивясь про себя, как это рыжему удалось просто пальцами оборвать толстую кожу, еще и свернутую в тугую плетенку. Обвязал темные волосы поверх причудливых эльфийских кос, сделал на затылке аккуратный узел и покосился на Руссу, пытаясь понять, что тот задумал. Русса тем временем быстрым движением — явно привычным — обвязал бечеву вокруг непослушной огненной гривы, которая, казалось, жила собственной жизнью, то вздымаясь вверх огненным всполохами, то развеваясь в стороны в причудливом танце без всякого внешнего вмешательства, и больше не выглядела грязной. Кузнец, нервничая, притоптывал на месте, пока рыжий обошел его прилавки, заглянув в каждую коробку, что попадалась ему под руку. Наконец, удовлетворившись осмотром криво усмехнулся каким-то своим мыслям и без всякого стеснения потянул рубашку вверх, обнажая могучий торс с хорошо развитой грудной клеткой, расправил широченные плечи. «Эх, а жаль, все-таки, что демон — такой бы подмастерье вышел!» — с тоской подумал Тарса. Русса повернулся спиной и, ухватив одной рукой наковальню, наверх закинул переносной горн с мехами, легко поднял все это и за пару шагов оказался у выхода из палатки, ногой сдвинул прилавок и поставил наковальню прямо на мостовую. — Камзол испортишь, снимай, — велел он, не оборачиваясь, пока короткими быстрыми движениями раздувал огонь в горне мехами. — Возьми плетеную коробку слева от себя, только там у тебя неплохие заготовки. Тарса стянул камзол, аккуратно закатал рукава и, поглядывая с просыпающимся любопытством на рыжего, взял коробку с цилиндрическими заготовками из ювелирного сплава, сделанного по его собственному «рецепту». У него не было уверенности насчет того, насколько пригодны эти заготовки, ведь попробовать ковать из них что-то пока не было возможности. Странно, что Русса потребовал именно их. Бочком, осторожно, Тарса целиком вышел из палатки и ахнул. Вокруг рыжего уже собиралась толпа, а тот еще и не сделал ничего толком, только рельефные мышцы от пота заблестели. Первыми, конечно, подбежали ребятишки, с интересом разглядывая инструменты, которые Русса то и дело проворно подхватывал с прилавка и рассовывал в специальные крепления на поясе. — Не робей, подходи ближе, ма-а-стер, — беззлобно протянул рыжий и коротко глянул на огонь. От одного его взгляда притухшие было угли полыхнули с удвоенной силой, пробуждая огонь, и Русса нетерпеливо махнул рукой, подзывая кузнеца ближе. — Ну, чего тянешь, не видишь разве, помощь нужна? Вставай на меха, угли гаснут быстро. Тарса чувствовал себя неуютно, он замер на месте, не смея пошевелиться. Народу вокруг их палатки прибавилось, за малышней подтянулись родители и няньки, несколько респектабельных мужчин с интересом поглядывали в их сторону, тихо переговариваясь между собой и посматривая на украшения, разложенные на прилавке. А еще в толпе кузнец заметил посланца Ангмарского короля (с его сигной в виде «А»), который стоял поодаль и что-то бурчал себе в кулак. «Ох, зря я все это затеял, не надо было ехать сюда, — с тоской думал Тарса, — ну как, сейчас опростоволосимся, меня же после такого позора даже помощником самого нерадивого кузнеца в самой плохой деревне не возьмут, что я наделал…» — Быстрее, — коротко бросил рыжий и, ухватив окончательно оробевшего Тарсу (вот смех-то, здоровенный кузнец испугался толпы посильнее, чем какого-то там демона залетного), нетерпеливо потянул на себя: — Дай заготовку, что покороче. Будешь цельнокованную розу ваять, худож-ш-шник — прошипел он тоном, не терпящим возражений. У Тарсы от голоса рыжего внутри все похолодело, он слепо нашарил рукой цилиндр, на ощупь прикинул вес, провел рукой по шершавой поверхности. — А вдруг не получится, что делать тогда? — тихо-тихо, так, чтобы только Русса услышал, спросил он, но ответа не получил. Толпа тем временем окружила их плотным кольцом. Все смотрели на Руссу, который успел раскалить цилиндр и, ловко орудуя молотом и щипцами, вытягивал одну сторону в квадрат. Смуглое, чуть вытянутое, когда-то красивое лицо, с которого почти вся красота осыпалась, оставив жесткость скул и письмена морщинок на лбу и у глаз, было подсвечено изнутри, словно огонь, бушевавший сейчас под переносной кузней, полыхал и внутри Руссы, да что там, словно сам Русса стал ожившим огнем. Его руки — крепкие, жилистые, с проступившими от напряженной работы венами — тянули, рвали, кусали инструментами металл, молоток не замолкал ни на мгновение, рождая музыку, от которой толпа впадала в какой-то странный экстаз. Никто больше не переговаривался между собой, все смотрели на Руссу, на его красивые, четкие движения и задумчивое лицо. Тарса тоже решился поглядеть на рыжего и не смог удержаться от испуганного вздоха. Он вдруг увидел, как вокруг Руссы и над ним полыхнуло настоящее пламя, жадное и безжалостное, но сам рыжий продолжал свою работу с каким-то грозным спокойствием уверенного в себе человека. Или не человека. — Рубашку сними, сожжешь, — продолжая делать надсечки на вытянутом листе заготовки, велел Русса. Тарса не шелохнулся, все так же завороженно глядя, как рыжий орудует щипцами и как из куска железа тянутся настоящие лепестки: тонкие, удивительно гладкие, трепещущие на ветру, словно они в правду были настоящими. На площади стало совсем жарко: разрумянившаяся девица, стоявшая в первом ряду рядом с кузней, ахнула и лишилась чувств. Ее подхватил кто-то позади, толпа всколыхнулась, позволяя оттащить девушку в сторону. Тарса краем уха слышал, как просили воды. Однако людей это не смутило. Место, где стояла девушка, тут же было занято новым зевакой, толпа снова стала плотной. Все хотели посмотреть, как работает рыжий. Русса исподлобья глянув на толпу, наклонился совсем низко, чтоб спрятать улыбку. Протянул щипцы Тарсе, мол, давай, твоя очередь, сам же распрямился и встал рядом, сложив на груди руки под одобрительный шепот девиц, которые теперь разглядывали его самого с не менее пристальным вниманием, чем раньше следили за его работой. — Быстрее, — поторопил Русса, косясь на кузнеца и недовольно качая головой, глазами показал на девиц, — сейчас остынет, опять мне разогревать?.. Тарса так и не понял, кто остынет: девицы, которые раззявив рты, бесстыже разглядывали обнаженную грудь и бугристые мышцы на руках Руссы (а некоторые с интересом поглядывали уже и на Тарсу), или речь все-таки шла о металле, но уточнять не стал. Тем более что все его внимание без остатка поглотила роза, которую рыжий оставил прямо на наковальне. Но не только кузнец с удивлением рассматривал цветок. В толпе неожиданно появилась темноволосая женщина. Красивое лицо ее было симметричным, правильным, завораживающим нереальной, пугающей красотой, от которой сердце начинало противно ныть, а одежда черной, дорожной и наглухо закрытой. Она беспрепятственно прошла сквозь толпившихся зевак, потому что они, едва взглянув на нее, тут же расступались в страхе. Женщина остановилась у самого прилавка, прямо напротив Руссы, и стояла, разглядывая розу в руках Тарсы и иногда бросая взгляды искоса на рыжего. Она так и осталась совершенно одна, приблизиться к ней никто не решился. Тарса этого не видел: все его внимание было приковано к лепесткам розы, так искусно они были выкованы, такими нежными и бархатистыми казались на ощупь, а на самом бутоне, словно настоящие, мерцали капли воды. Тарса глазам своим не поверил и несколько раз провел пальцем, пытаясь стереть влагу. Напрасно. И роза, и капельки росы на ней оказались сделаны из металла. Русса вдруг резко опустил руки и, глядя только на странную брюнетку, широко улыбнулся. А затем почти пропел низким глубоким голосом, заставив толпу вновь смотреть на него: Подходи, девица, ближе! Ты не бойся, не обижу! Не трясись и не робей, Покупай кольцо скорей. Брюнетка оторвалась от розы в руках Тарсы и недовольно уставилась на рыжего. Русса, скалясь ей как старой знакомой, распрямился и, словно красуясь, выпятил и без того рельефную грудь, бронзовую от загара. Девушки в первых рядах зашептались между собой. А Русса, словно только и ждал этого внимания, поднял сжатую в кулак руку на уровень груди. Толпа ахнула и замерла, Тарса тоже остановился, завороженно глядя на кулак. Но Русса словно не замечал ни взглядов, ни внезапно наступившей тишины, он смотрел только на брюнетку, а она, чуть склонив голову, тоже смотрела на него. Наши кольца загляденье И не просто украшенье: Ты на пальчик надевай, Как надела — не зевай. Пропел Русса низко, неторопливо подходя к брюнетке. Он навис над ней — такой огромный над такой маленькой и хрупкой, протянул руку, медленно разжал кулак. В его ладони, переливаясь всеми цветами радуги, лежало маленькое кольцо с серым камнем. Тарса мельком покосился на брюнетку и в очередной раз поразился: цвет камня мог поспорить с цветом ее глаз. Серые глаза, искрящиеся, словно внутри зрачка были спрятаны настоящие солнечные лучи, смотрели на мир с легкой грустью. Лицо женщины преобразилось, став удивительно нежным, человечным, стоило ей легко коснуться тонкими, почти прозрачными пальцами кольца. Русса ухмыляясь, резко сжал кулак, поймав пальцы брюнетки как в капкан, и долго, испытующе посмотрел на нее. Угли в переносной жаровне побелели, раскаляясь, а потом полыхнули, как от резкого порыва ветра или движения мехов, заставив Тарсу вскрикнуть от боли и отшатнуться. Толпа словно очнулась, загудела, и рыжий, недовольно щурясь, вынужден был отпустить пальцы загадочной брюнетки. Он повернулся лицом к толпе и вновь пропел: Женихи слетятся сами: Все красавцы и с дарами! Выбирай себе любого, Надоест — бери другого! Девицы в толпе радостно загудели, напоминая пчел, а рыжий вновь раскрыл кулаки, демонстрируя публике щедро рассыпанные по его огромным ладоням кольца, серьги, подвески, броши, сделанные Тарсой на продажу и вроде бы только что лежавшие на прилавке. — Это брошь у вас такая? — спросил женский голос откуда-то из толпы — А еще такие кольца у вас есть? — А серьги? — А делает ли мастер кинжалы? — А шкатулки для украшений и посуду? Голоса зазвучали со всех сторон, толпа заволновалась, всколыхнулась, а Русса на все вопросы просто кивал головой на прилавок, приговаривая: — Вот хозяин, да, тот, что розу выковал, да, это мой ученик, да, он еще и не такое может, но ближайшие три года будет служить в Ангмаре, да-да, у того самого короля… Тарса услышал про Ангмар и хотел возмутиться, но слова застряли комом в горле, сколько бы он ни пытался возразить рыжему — не удавалось. Кузнец легко отвечал на вопросы о стоимости украшений, говорил про металл, но стоило ему только подумать про Ангмар и короля-чародея, как голос словно исчезал. «Да чтоб балроги тебя подрали, — посылал Тарса заряд бодрости в могучую спину рыжего, возвышавшегося над толпой, — чтоб тебе пусто было и огонь в кузне погас!» «Ты поосторожнее, там, с пожеланиями, я же и обидеться на такое могу, — вдруг прозвучал в голове Тарсы низкий насмешливый голос. — Кстати, вот и Айген идет, не вздумай ему в этот раз отказать, не только голоса лишу, может и чего похуже!» Не только кузнец засмотрелся на громадного белоголового мужчину в черном, с такими косами, о каких всякая девица мечтает. Поэтому люди и не заметили, как из-под прилавка высунулась грязная маленькая рука, прихватила наборное ожерелье с финифтью, турмалинами, агатами и дымчатыми топазами. Раз — и нет ни руки, ни ожерелья. От всех мог бы скрыться воришка, но не от взгляда Гора-Руссы. Майа с ухмылкой подпихнул окончательно струсившего кузнеца к Айгену, нацепившему свое привычно хмурое выражение лица (назгул Кхамул всегда повторял: «Выражает то лицо, чем садятся на крыльцо»). А затем шагнул за полог палатки и исчез, чтобы возникнуть спустя десять минут уже в развалинах невосстановленной части города и схватить за шиворот оборванца. — Отпустите, дяденька, я не при чем! — заголосил пацан, пытаясь вывернуться из гнилой рубашки, но ворот, хоть и держался на одном честном слове, никак не хотел отрываться. — А что это за ожерелье у тебя в руках, ум-м? — Гор, забавляясь, поднял рыжую бровь. Воришка затряс рукой, но ожерелье будто прилипло, да еще и жечься начало, будто пчелиным ядом намазанное. — Отпусти его, колдун! — вдруг потребовало новое лицо. Из подвала позади Гора выбралась девчонка, еще более грязная и оборванная, чем воришка, и чуть старше. — Это я его просила красть. На мне долг. — Согласна за друга расплатиться? — Гор разжал пальцы и выпустил когти, пробежался ими по ладони левой руки и чему-то ухмыльнулся. Ожерелье наконец упало наземь и само змейкой поползло к Гору, а воришка, подвывая, спрятался за подругу. — Тогда иди сюда и слушай, что надо сделать. Дурного не потребую, не бойся… И ты иди сюда, или заставишь сестру по своим долгам платить? Какой же ты мужчина после этого?.. А теперь слушайте внимательно, я дважды не повторяю! *** Гвельвен сама не знала зачем спустилась в оставленный гондорцами нижний город. После битвы эти кварталы так и не восстановили: люди перебрались выше, оставив разрушенные, испепеленные дома. Все здесь напоминало о смерти — черная выжженная земля, острые осколки камней, когда-то белоснежных, а теперь серых, безжизненных. Покосившиеся остовы домов, словно застывшая в немом крике чернота дверных проемов. Гвельвен погрузилась в свои мысли и вздрогнула, когда детская рука поймала ее за пальцы. — Дай погадаю, красивая? — девочка смачно цыкнула, пропуская воздух беззубым ртом и тут же заискивающе улыбнулась, протянула грязную ручонку вверх. Гвельвен, окинув девочку быстрым взглядом, едва удержалась от того, чтобы рассмеяться и не обидеть ребенка. Однако, памятуя о требовании Эонвэ собрать как можно больше детей, сделала самое строгое лицо, на которое была способна, и даже нулевым полем себе помогла. Резкий порыв ветра ворвался в узкий переулок, застучал трухлявыми ставнями, задребезжал разбитым стеклом в покосившихся окнах. — Откуда ты, дитя? Не меня ли ты ждешь? — Гвельвен сделала интонацию похожей на голос Эонвэ, и в этот раз улыбка все-таки проскочила на ее лице, правда, женщина тут же превратила ее в оскал, но ребенок все равно с интересом смотрел на нее. — Конечно, тебя, — маленькие пальчики прошлись по чумазому лицу, расчесывая ранку над бровью, — ты небесная ведьма и пострашнее леди Галадриэль колдунья будешь, говорят, что ты божественных кровей, но… — девочка хитро улыбнулась, вновь продемонстрировав отсутствие передних зубов, — я все равно тебя не боюсь! И вообще ты мне нравишься, — доверительно сообщила она. — Ты ведь знаешь, зачем я пришла… Хочешь пойти со мной в таком случае? Чтобы стать настоящей ведьмой, как я или как леди Галадриэль, надо многому научиться. — Гвельвен больше не улыбалась, — А учиться надо у лучших. Лицо девочки приобрело восторженное выражение, темные глаза стали совсем черными, как если бы зрачок заполнил собой всю радужку. — А ты не обманешь? — прошептала она, словно боялась, что сказанные вслух слова развеют наваждение, и в пустом, разрушенном войной месте никого кроме голодной оборванки не окажется. Гвельвен же всматривалась в маленькое личико со всей серьезностью, потому что вдруг увидела будущее девочки. Ребенок в развалинах, может, и протянул бы до первых заморозков, но когда придет дождливая осень, а за ней суровая зима, она погибнет. И парень, который живет в этих домах вместе с ней, тоже. — Я заберу тебя, — Гвельвен вдруг вскинула голову вверх, прислушиваясь, — и твоего брата, это же брат, скрывается здесь вместе с тобой, я права? Только почему вы не ушли отсюда раньше? — Я за бабушкой смотрела, Тим за дедом. Но их больше нет. Можно, я все-таки тебе погадаю? Я на самом деле, как и ты, — девчонка запнулась под внимательным взглядом серых глаз и поправилась: — Как вы, и умею смотреть вперед, видеть то, чего еще не было. — Погадай, — кивнула Гвельвен. Она почувствовала, как совсем рядом стало собираться нулевое поле, пока слабо и едва ощутимо, но это было только начало, и маленький человечек перед ней обладал куда большими способностями, чем мог представить сам. Девочка ее напряженное молчание восприняла по-своему и, гордо задрав прямой нос, выпалила: — Ты свысока смотришь и не веришь мне, но знаешь, я тебя не боюсь! И никакая ты не Валар, ты — человек! — Вот как? — Гвельвен с трудом смогла выдавить из себя улыбку. — Я видела, как ты заставляла ветер дуть туда, куда тебе хочется, но внутри… — девочка замолчала. Прикусила и пожевала губу, подбирая слова, пока Гвельвен просто стояла рядом, прислушиваясь: нулевое поле отступило, зато пацан подобрался ближе и притаился за углом дома, но выйти из укрытия не спешил. — Даже сейчас вокруг тебя ветер кружится, — произнесла девочка, и Гвельвен повернулась к ней. — Но внутри у тебя нет ветра. Я слышу, как стучит твое сердце, оно как мое, как у бабушки с дедушкой, как у Тима. Ты человек. Мы пойдем с тобой, — твердо произнесла она. — А с духом бы не пошла? — искренне удивилась Гвельвен. Девочка протестующе вскинула руки и замотала головой: светлые и без того растрепанные волосы разметались по худым плечам, облепили острые скулы. — Нет, конечно, что я, глупая какая, что ли, — очень серьезно сказала девочка. — Духи ненавидят людей, они завидуют нам, потому что не могут чувствовать! И заставляют сердце человека навсегда замолчать, чтобы внутри было то, что у них вместо сердца… Гвельвен смотрела на девочку с удивлением, не веря тому, что услышала. Перед глазами стоял Гор, у которого в груди ярким пламенем бился настоящий огонь. — Что же это? — прошептала она, — Что же у них вместо сердца? — У каждого что-то свое, — девочка пожала плечами. Они замолчали. Гвельвен пришла в себе первой и, зябко поведя плечом, протянула руку: — Пойдем. — Но я не закончила гадание! — насупилась девочка. — Я хочу показать, чтобы ты поверила мне! — Я думала, ты уже погадала мне, когда сказала, кто я на самом деле, — Гвельвен попыталась поймать выскальзывающую маленькую ладонь. Но девочка проворно отскочила и спрятала руки за спину. Сосредоточенно жуя верхнюю губу, она очень внимательно осмотрела Гвельвен с головы до пят и, смешно морщась, чтобы придать себе более серьезный, взрослый вид, сообщила: — У тебя любовь. Вот! — торжественно подняла грязный пальчик вверх. — Даже сейчас, когда ты вспоминаешь того, кого любишь, твое сердце так громко стучит. Гвельвен шагнула к ней, пытаясь поймать двумя руками за плечи, но несносная девчонка, кажется, не собиралась останавливаться. Ловко увернувшись, она запрыгнула еще выше. Руки Гвельвен поймали воздух. — Ты думаешь, что вы не можете быть вместе, но это неправда. Клятва, что ты дала другому, не была искренней и ничего не стоит. Девочка, продолжая пятиться, говорила и говорила, заставляя Гвельвен нервничать все сильнее, теперь уже сероглазая женщина прикусила губу, чтобы не сорваться в крик. Ей хотелось одного — чтобы девочка замолчала. Гвельвен, призвав нулевое поле, создала ветер. Кожа ее вначале побледнела, затем и вовсе приняла голубоватый оттенок, но ребенок не испугался и только смотрел с интересом, как над головой Гвельвен собирается воронка, а по земле кружат в бешеном танце осколки стекла, каменная крошка, пыль и мусор. — Тот, другой, он не любит тебя и никогда не полюбит. Тебе не надо быть с ним. Это принесет много горя вам всем, всем троим… — Троим? — Гвельвен резко вскинула голову, и воронка над ней тоже дернулась. — Ну да, — девочка, кажется, действительно ее не боялась. — Ты же думаешь, что дух огня не любит тебя, поэтому с духом воздуха, таким же, как ты, сможешь быть счастлива. Но ты ошибаешься. Я вижу это так же хорошо, как страх и радость в твоих глазах. Воронка над Гвельвен вздрогнула вслед за ее ресницами и со свистом растворилась в воздухе, оставив после себя темный след. Гвельвен остановилась, едва удерживая слезы: слова ребенка достигли своей цели, она впервые засомневалась в своем решении, хотя раньше даже не позволяла себе думать о том, что сделала, ведь исправить прошлое невозможно, надо жить настоящим. — Пойдем, — девочка сама протянула ей руку. Теплые пальцы крепко ухватились за ледяные, почти прозрачные. — Нам пора, — повторила девочка и сама повела Гвельвен между разрушенных домов, петляя по одному ей понятному маршруту. Гвельвен прикрыв глаза послушно шла следом, опасности она не ощущала, а вот слова ребенка задели ее за живое, подняв с самого дна души надежды, о которых она запретила себе даже думать. Но теперь, когда слова были произнесены вслух, она не могла больше делать вид, что сама не мечтала об этом. Когда они проходили мимо очередной двери, девочка остановилась и, вложив два пальца в рот, лихо свистнула. Позади послышались торопливые шаги, и из темноты выскочил мальчик, чуть немногим младше самой девочки. Он прижимал к груди плетеную коробку и смотрел на Гвельвен с подозрением, не решаясь подойти ближе. — Идем, Тим, — девочка смотрела на него победительно. — Я говорила, что за нами придут. Вот она, — девочка ткнула в Гвельвен пальцем, — должна была прийти. Видишь? Пришла. А ты всегда мне не веришь! Гвельвен молча стояла, но паренек так и не двинулся с места. Тогда она, не дожидаясь, пока мальчик решится, взяла девочку за руку и просто пошла прочь из разрушенного нижнего города. Шаги за спиной стали четче: мальчик не отставал. Довольная, Гвельвен прикрыла глаза, успокаивая сердце и призывая нулевое поле. Сейчас они поднимутся из руин в город, и ей надо восстановить «броню». Не хватало еще, чтоб Эонвэ почуял. Да, ребенок своими откровениями сбил ее с толку, Гвельвен чувствовала смятение и надежду. Но это все равно ничего не меняет. А надежда… Нет, она не позволит этим росткам взойти в ее душе. Выбор уже сделан, и она не отступится, пойдет до конца. «Каким бы этот конец ни был, — Гвельвен горько усмехнулась своим мыслям. В город они поднялись быстро и уже втроем. Дети знали тайный проход, ведущий из нижнего города прямо на рынок. Наверное, когда город был цел, им пользовались торговцы, чтобы привозить свои продукты, минуя узкие улицы верхнего города. У одно из прилавков девочка выдернула руку и нырнула в толпу. — Куда ты? — всполошилась Гвельвен, но Тим остановил ее, поймав за подол. — Она скоро вернется, ей надо попрощаться, — хмуро сказал он, — пойдем встанем вон там, у питьевого фонтана. Мы всегда там встречались. Тим махнул рукой и тоже скрылся в толпе. Гвельвен смогла отыскать его след, только когда призвала нулевое поле. Мальчик действительно сел на бортик фонтана, безвольно уронив голову на сложенные на коробе в замок руки. Гвельвен подошла и присела рядом. — И долго ждать? — спросила она, устало разглядывая пеструю толпу. Несмотря на поздний час, рынок не опустел, торговля шла все так же бойко. Не было только палатки кузнеца: видимо, товар закончился. — А что у тебя в коробке? — Я сегодня украл, а хозяин поймал. — Тим тяжело дышал. — Но наказывать не стал. Сказал, что я должен искупить вину сам и за сестру не прятаться. Он вдруг поднял коробку и сунул Гвельвен в руки. — Кажется, это вам. — Мне? — поразилась Гвельвен, не торопясь открывать, хотя не чувствовала опасности. Парень неловко пожал худыми плечами и попросил: — Заберите, пожалуйста. А то если я не отдам тому, кому нужнее, до заката, я буду проклят навеки! — Нет такого проклятия, какое снять нельзя! — назидательно сказала Гвельвен и открыла коробку. Внутри лежала металлическая роза, сделанная с великим искусством. Она так и манила дотронуться. Гвельвен, как и всякая человеческая женщина, не устояла перед искушением и протянула руку, коснувшись изящных листочков, обхватила стебель, но укололась о тоненький шип. Тут же короб осыпался пеплом, а лепестки розы, до того серые, вдруг стали багровыми, как пламя, как кровь, и горячими, хотя стебель оставался прохладным. Тугой бутон раскрылся, на лепестках полыхнули алые письмена и засверкали прозрачные капли росы, неизвестно каким чудом удерживающиеся на раскаленном металле. А потом роза снова закрылась и стала прежней красивой игрушкой. Гвельвен честно хотела ее выбросить: она узнала автора. Только один из всех духов Арды мог создать такое чудо… и посмеяться над ней. Но вместо этого сунула цветок под плащ. Лучше изучить его в лаборатории. Это очень интересная технология и определенно пригодится ей. В это самое время девочка, ловко орудуя локтями пробиралась в самый дальний край рынка, граничащий с крепостной стеной, и все время посматривала на яркую вывеску в форме бараньей головы с гордой надписью на эльфийском: «Приют холостяка». Но дойти до таверны она не успела. Огромный мужчина в темном плаще с капюшоном, надвинутом на самый нос, прошел мимо и, легко подхватив ее, тут же растаял в темном тумане. Никто из прохожих даже не заметил этого. Разве что старый дед-сапожник, да и то случайно, потому что увидел отражение странного путника и его ноши в витрине. Но все исчезло так же неожиданно, как появилось, поэтому и сапожник, устало протерев глаза рукой, вернулся к ремонту старого башмака. В темном пустом переулке появилась черная тень с горящими глазами. Из-под капюшона показалась прядь огненно-рыжих волос. Следом на мостовую мягко опустилась девочка. — Я сделала все, как ты велел, — девочка бесстрашно посмотрела в огненные глаза своего спутника. — Теперь долг за Тима уплачен и ты не заберешь его? «Я с удовольствием позволил бы двум известным тебе рыцарям забрать вас с собой вопреки твоему желанию. Но я обещал и всегда держу слово», — ответил в голове девочки низкий глубокий голос с едва уловимым шипяще-рычащим акцентом. — Теперь я могу идти обратно? Незнакомец утвердительно кивнул и взмахнул рукой с длинными черными когтями. Прямо в воздухе появился портал, который вел к дому, что стоял в проулке рядом с питьевым фонтаном. Гор дождался, когда девочка сделает шаг, и сразу же отвернулся. Но она вдруг оглянулась и так посмотрела вслед темной фигуре, что его как ледяной водой окатило чужое нулевое поле — яркое, сильное, подобное верхушке айсберга, неожиданно появившегося на пути огромного корабля. Гортхаур остановился, не смея повернуться и тем выдать себя. — Хоть у тебя и нет настоящего сердца, — детский голос набатом прозвучал в узком переулке, заставив Гортхаура чуть повернуть голову, почти потерять контроль над собой, несмотря на только что данное обещание. Зрачок вытянулся вертикально, а над головой и вокруг плеч поплыло марево, обдав каменную кладку невыносимым жаром, — ты ее тоже любишь. Девочка развернулась и припустила в портал, тут же затерявшись в толпе. Гор усилием воли подавил желание рвануть за ней следом, найти, расспросить, а если потребуется, то и вызнать, вырвать признание, что там такое увидела эта несносная девчонка, которая оказалась настоящей провидицей. «Неисповедимы пути Единого» — наконец мрачно усмехнулся Гор, снова натягивая капюшон на самый нос, и внезапно остановился, как вкопанный, второй раз. «Она сказала «тоже», — осознал он, и глаза, едва успокоившиеся и затянувшиеся болотной зеленью, опять налились золотом, черный узкий зрачок проступил сквозь морок, а на самом дне полыхнул настоящий огонь. -------------- * Тарса — заботливый на синдарине, имя Прометей дословно переводится как радеть/заботиться.