Можно ли начать всё сначала?

Каждый, кто лежал в больнице ощущал себя ужасно. С большим трудом ты открываешь глаза, и яркий больничный свет сжигает глазные яблоки. Больше нет желания хотя бы чуть-чуть приоткрыть веки. Ведь удобно лежать и избегать настоящего мира. Но эта доля адских мучений. Память начинает медленно возвращать события последнего дня: лица которые ты видел накануне потеря сознания. Позже ощущаешь всё свое тело, руки, ноги, голова. Каждая клеточка отдаётся болью и кричит о помощи. На одной из больничных кроватей при смерти лежал худощавый и бледный парень. Волосы чёрные как уголь и длинная чёлка прикрывает один глаз. Тонкие скулы и розовые, слегка припухлые губы. Во рту как кони нагадили, язык прилип к нёбу и нет сил пошевелить хотя бы этой мышцей. Томас поворачивает голову на бок и видит медсестру в белом халате и медицинским колпаком на перевес. Она набирала в шприц какую-то жидкость, прокалывая тонкой иглой фольгированную бумагу. Медикомент быстро набирается до половины деления. Светлобровый "ангел" аккуратно прокалывает висящий мешок на гильотине и спускает жидкость в пакет капельницы. — Где я? — хриплым голосом задал вопрос медсестре юноша. — В больнице. Вы употребили снотворного в больших количествах. Хорошо, что ваш друг успел вызвать скорую помощь. — медсестра сделала укол и сложила в левый карман обёртку от шприца, предварительно всё хорошо скомкав. Белый подол блеснул в дверном проходе, но на секунду она остановилась. — Молодой человек все еще сидит в коридоре. Просил когда очнетесь, оповестить его. Вы хотите чтобы я его позвала? — Да, пожалуйста. — Перед ответом, гот сморщился, представляя образ неизвестного доброжелателя и теряясь в своих догадках. В своих воспоминаниях перебил, словно огромная связка ключей, лица своих знакомых. На ум пришёл только один юноша - хотелось надеяться, что это не он. Томас остался один в палате, наедине со своими самыми страшными переживаниями. Вдруг из неоткуда выступившая слюна заполнила всю ротовую полость. После промывания желудка было несладко. Недовольно скуливший живот и первый глоток в качестве подпитки энергии внутреннего органа. надолго. В белоснежных дверях кротко появилась светлая макушка. Его выдавала шуршащие бахилы синего света. На плечах накинут белый халат, по подобие той медсестры. Посетитель робко перешёл порожек больничной палаты и виновато сверлил линолеум. Немного осмелев, прикрыл за собой дверь и потянул тяжелый, матовый стул к больничной койке. — Здравствуй, как ты? — Грей начал неловко диалог, пробегаясь голубыми глазами по оголённому плечу, выпирающие из теплого одеяла. Чувство вины не на шутку нахлынуло на блондину, и это было заметно в мягком голосе. Больной демонстративно отвернул голову в сторону окна, закреплённые узорчатой решёткой, чтобы не встречаться взглядом с одноклассником. Слюна вновь подступила к горлу и Харви громко глотнул. Грубы вздрогнули от печали и вновь нарастающего стресса. Гельминты прорывали свои червивые норы в плоти каждого из парней. Откладывая свои паразитические яйца, ожидая в скором времени на свет своих детёнышей. Чтобы съесть своего хозяина окончательно, начиная с чего поменьше. В голове телевизионный шум и череда нескончаемы вопросов. О чём говорить? Рассказать почему Грей полный мудак и так легко поддается давление со стороны парней? Или о Томасе, у которого окончательно сдвинуло крышу и он с горя решил наглотаться таблеток? — Слушай. Я хотел бы извиниться перед тобой. Поступил как последнее отродье и даже не извинился. Клянусь, я не знаю что на меня тогда нашло. Прости меня, если можешь. — Мейсон раскаивался в содеянном. Когда Томас отвернулся от него по груди что-то резануло. Острое лезвие кинжала вонзилось в грудь прокрутила кончик метала на все 360 градусов. Кольнуло что-то больное, жалкое. Отвращение к себе, такому беспомощному и такому ненужному нарастало всё больше. Если бы состояние души светлокурого можно было бы представить в виде графика, там был огромный скачок. От прямолинейной к возвышающей пике в сотых числах. Мальчик мягко коснулся подушечками пальцев костлявой руки. Нависая мягкими подушками над прохладными костяшками. Хотелось провалиться под землю, скрыться, разорвать грудную клетку к чёртовой матери и возложить к гордой голове трепетное сердце. Харви мгновенно обернулся на возлюбленного. В светлой комнате, глаза сверкали вселенской печалью. Никаких слов не хватит, чтобы описать всю боль и разочарование. А этому послужило одно неосторожное действие. Всё бы ничего, но Томас уже вырыл холодную яму, в которую собирался скинуть все свои тёплые чувства в пропасть. Закопать, ещё и сверху притоптать. Чтобы наверняка. Он обвёл взглядом незаконченное рукопожатие, но не отвернулся, не скинул чужую руку. Лишь с щенячmbv горем заглянул в глубину лазуритных глаз. Простить хотелось, да трусость не позволяла. — Я приду ещё завтра, послезавтра и послепослезавтра. Только не умирай.