Усмирение

Герк никому не рассказывает о своих снах, не может, боится, знает, что нельзя. Любому на его месте снились бы такие же кошмары, в которых вся ложь расходится по шву, как истлевшая от старости одежда, кто-то узнает правду, например, сестра Мако, или Стэкер, или кто угодно еще, не важно, и после этого Чака забирают в Круг. Чак с детства хочет стать стражником, как отец, и Герк знает, что не сможет его отговорить, пытался уже тысячу раз, но Чак не из тех, кто умеет слушать. Он обращается с мечом и щитом куда лучше, чем с магией, и это – самое страшное, он может потерять контроль в любой момент, если попадет в засаду или окружение, или когда будет допрашивать пойманного карманника. Рано или поздно. Герк молится Создателю о том, чтобы это «поздно» никогда не пришло, но с каждым днем его молитвы все тише, он начал терять веру еще много лет назад, когда его жена погибла от рук одержимого, буквально разорвавшего ее надвое, как бумажный лист – и, теперь, от веры осталось совсем мало, ее угли едва тлеют. Когда-то одержимый был таким же магом как Чак, мысли об этом царапают Герка изнутри, ранят до крови – одержимых в последние годы становится все больше, демоны будто нашли новый путь к душам магов. Герк знает. Стэкер по-прежнему его друг, несмотря на храмовничий доспех, и, временами, рассказывает о темных ночах в Круге, об Истязаниях, убийствах слабых и Усмирении опасных. Чаку не обязательно становиться опасным, скорее всего его усмирят сразу же, он ведь отступник. Герк даже не думает о том наказании, которое ждет его самого за то, что столько лет укрывал сына от Храма. Иногда Герк думает бросить все и бежать вместе с Чаком в Тевинтер, жить там хотя бы без постоянной боязни храмовников – но Герк знает, что Чак не согласился бы уехать, даже если бы у них нашлись деньги на путешествие и устройство на новом месте, даже если бы они могли без риска уйти из города, не думая о том, что храмовники могут отыскать их по следу слухов, как псы по кровавым каплям, оставленным подранком на земле. Днем храмовники выглядят для Герка обычными людьми, он улыбается при встрече Стэкеру, без страха смотрит на то, как сияет Церковь под последними лучами еще летнего, яркого солнца. А ночами они становятся чудовищами, Герк видит их черные тени, крадущиеся к Чаку, чтобы забрать его навсегда во мрак, Круг Старкхевена не лучше уничтоженных Казематов Киркволла. Поздней ночью Герк, тонущий в собственной боязни уснуть, тягучей, как патока, приходит к постели Чака, уставшего за день и садится рядом. Его дыхание, запах его кожи, все так близко, что у Герка подступает к горлу ком. Обратная сторона его кошмаров: демон, которого Герк едва удерживает внутри самого себя – демон желания, греховного вожделения, кровосмесительного и грязного. Он не раз и не два встречал таких отцов, которые принуждали своих сыновей или дочерей, мучили их, принуждали к соитиям. Герк не таков, он не стал бы делать Чаку больно, только не своему единственному мальчику, ради которого вырвал бы сердце из собственной груди – только это все не делает его желания сколько-нибудь лучше. Должно быть, так чувствуют себя усмиренные, ощущающие близость магии и неспособные к ней прикоснуться. Герк думает о магах-кунари, покалеченных, с выколотыми глазами, с оковами, железо которых вросло от времени в плоть. Чак что-то бормочет во сне, переворачивается на спину, и, на секунду, отпечаток вмявшейся в лоб пряди волос кажется Герку похожим на алую печать Усмирения.