***
Возможно Чифую должен быть рад возможности провести дополнительное время с Такемичи, но по какой-то причине переступив порог его дома и стянув с себя уличные ботинки, тот ощущает только приступ подступающей паники и ужас, намертво вцепившийся в его грудную клетку. Сердце взволнованно бьётся, слова напарника доносятся словно из-под толщи воды, а разум не прекращает подкидывать ему бесконечные сценарии в голове — хорошие и не очень — которые бесконечно борются между собой в попытке захватить первенство. Чифую хочется отвесить себе оплеуху за такие нехарактерные и неприемлемые для него боязнь и неуверенность, однако…может быть, так и должен чувствовать себя человек, оказавшись наедине с тем, в кого так долго и безбожно влюблён. Правда в том, что Чифую любит Такемичи. И боится любого фактора, который может повлиять на их дружбу так, что он потеряет её раз и навсегда. Чифую знает, что Такемичи не отвернётся, если он всё же найдёт в себе смелость признаться в своих чувствах. Тем не менее, понимает, что отношения между ними никогда не будут прежними, в первую очередь из-за него самого. В этом и заключается главная проблема: он был готов замалчивать всё, с чем борется его сердце день ото дня, лишь бы между ними оставалась неизменность. Даже, если всё, чего он желает с того момента, как осознал и принял свою влюблённость — это переступить черту. — Ты идёшь? Чифую кивает, наконец сосредотачиваясь на окружающей обстановке и лучшем друге. Они с Такемичи заходят на кухню за тарелками и стаканами, затем минуют гостиную и по лестнице поднимаются на второй этаж. Оказавшись в комнате, Чифую на секунду задерживается в дверях, чтобы обвести взглядом помещение. Ему нравится комната Такемичи: не слишком захламлённая вещами, просторная и светлая, с уютно-картиночной атмосферой, когда закатное солнце постепенно уходит за горизонт и обдаёт стены желтоватым, ярко-тёплым цветом, так как окна Такемичи выходят на теневую сторону улицы и светило добирается до них только ближе к вечеру. Если бы мог, он бы здесь поселился. Но для этого ему пришлось бы сделать одну из этих вещей: первая — попросить маму Такемичи его усыновить и выселить того с комнаты, чему не обрадуются ни его собственная мама, ни сам Такемичи; вторая — признаться другу, сыграть свадьбу и со спокойной совестью дрыхнуть рядом с ним на соседней подушке. Ни та, ни другая версия событий не являются хоть сколько-нибудь правдоподобными. Они заваривают лапшу, разливают газировку по стаканам и располагаются на полу, периодически переговариваясь, кушая и занимаясь своими делами: Такемичи возвращается к пазлу, который начал собирать вчера, а Чифую углубляется в недочитанную мангу. Он честно пытается сосредоточиться на тексте и картинках, сменяющихся одна другими с каждой новой страницей, но совсем скоро тот понимает, что ничегошеньки, по сути-то, и не прочёл. Если Такемичи или кто вдруг спросит у него, что там происходит в его “любовных анимешных романчиках”, тот не вспомнит ни единой строчки или сцены. Вместо этого, он сдаётся и с лёгким выдохом опускает глянцевый том на колени, прикрывая глаза и откидывая голову на спинку кровати. — Всё нормально? — Ага, — отвечает Чифую. Ему не нужно было открывать глаза, чтобы понять, что Такемичи на него смотрит. — Просто не могу сосредоточиться. В голову лезет всякое. — Какое “всякое”? — Такое, — Чифую фыркает, невольно раздражаясь состоянию, в котором пребывает целый день. Следить за каждым своим словом, быть честным и нечестным одновременно, чтобы не дай боже не ляпнуть чего лишнего — утомляет. И если раньше Чифую считал, что справляется с этой задачей вполне сносно, то теперь у него закрадываются сомнения. Он понимает, что Такемичи замечает его периодически странное поведение, и иногда, где-то в глубине души, куда рациональность не дотягивается, ему хотелось бы, чтобы Такемичи его дожал. Вопреки любым доводам рассудка. Совсем чуть-чуть, чтобы правда проскользнула и избавила от гнетущего “а что если”, разрешив этот вопрос раз и навсегда. И либо он станет самым счастливым человеком на свете, выслушав его ответ, либо останется с разбитым сердцем. В обоих случаях, Чифую сможет жить дальше. Только вариант, где Такемичи не будет в его жизни, причиняет боль и заставляет молчать. Он слышит, как Такемичи поднимается со своего места, шлёпает босыми ногами по паркету и останавливается рядом с ним. Чифую невольно задерживает дыхание, прислушиваясь и гадая над следующими действиями друга. Тот лишь прикасается к нему и чуть трясёт за плечо. — Вставай. — Зачем? Мне и тут хорошо, — Чифую добавляет недовольства в голос, умело маскируя за ним напряжённость и страх, и упрямо держит веки прикрытыми. — Мне применить силу? Так нечестно. Совсем нечестно, что Чифую чувствует, как тот приподнимает одну бровь, сохраняя до смешного нейтральное выражение на лице. Знает наизусть все его привычки и мимику: как тот чешет щеку указательным пальцем, если не уверен или задумался; как он натянуто хихикает и потирает затылок, если попадает в неловкую ситуацию. Как он улыбается — ярко и мягко, сожмурив глаза. Как плачет — горько и громко, словно ребёнок вытирая сопли и растирая их вместе со слезами по щекам. Он так хорошо его знает, что может угадать любую его реакцию на свои слова и действия. Почему же он так не уверен в его ответе? — Чифую. Чифую вздыхает и открывает глаза. Натыкается взглядом на Такемичи, что в этот момент смотрит на него серьёзно и в то же время беспокойно. Чифую невольно сдаётся и улыбается — только выходит как-то совсем грустно и против воли разума. Но не сердца. Взгляд Такемичи смягчается и тот молча протягивает ему руку. Он не понимает причину, но знает, что что-то не так. Чифую безумно хочется его поцеловать. За внимательность, за беспокойство, за то, что ему не всё равно. Но вместо этого он кивает и поднимается со своего места, в очередной раз проглатывая несказанное. В следующий момент Чифую оказывается на кровати, куда его заталкивают не сильно, но весьма решительно. Он чуть подпрыгивает, когда друг плюхается рядом, но затем его сгребают в объятья и Чифую замирает. Может быть, потому что ему хочется остаться в этом моменте навсегда. Может быть, потому что он просит своё сердце стучать чуточку тише и медленнее и не выдавать его так явно и бессовестно. Такемичи не слышит. А если и слышит, то не озвучивает свои догадки и предположения — он молча сгребает Чифую в свои объятия, утыкаясь носом ему в область шеи. Чифую становится чуточку жарко и горячо: одновременно из-за волнения от тесной близости и из-за удушливой летней погоды, но он не двигается, напряжённо замерев в одном положении. Расслабиться у него получается лишь спустя пять минут — когда он осознаёт, что его не выпустят и ему придётся полежать так какое-то время. Такемичи улыбается — он чувствует, как движутся губы на его коже — и по спине пробегает стадо мурашек. — Иногда обниматься с тобой — это как обниматься с камнем, — подмечает тот вслух, спустя какое-то время молчания. Чифую фыркает, окончательно расслабившись, и утыкается лицом ему в макушку. — Не могу контролировать температуру своей кожи, простите. — Дело не в коже. Точнее, не только в ней. Твоё тело иногда такое напряжённое, что мне кажется, будто я держу в руках камень. Ну или дерево. Оно такое же неподатливое и негнущееся. — Дерево может сгибаться, умник. — Да, только для того, чтобы потом окончательно сломаться. — Вау, — Чифую должен признать, звучало весьма занятно и двусмысленно. Прямо как цитата с какой-нибудь книжки, — мы теперь говорим метафорами? — Ну а как ещё мне заставить тебя хоть чем-нибудь поделиться? Который уже раз за этот день он оставляет Чифую в растерянности? — Я уже рассказал тебе всё в школе. — Я не думаю, что неудачный день может настолько расстроить тебя. Типа, это не попытка как-то обесценить твои чувства и всякое такое, но… — Ты балаболишь, — с улыбкой замечает Чифую. — А ты съезжаешь с темы, — Такемичи чуть отодвигается, чтобы заглянуть ему в глаза. Его лицо такое серьёзное-пресерьёзное, что Чифую улыбается сильнее, чувствуя как внутри всё топится и крошится от нежности. — И что с того? — Я тебя сейчас ударю. Такемичи не впечатлён, судя по тону голоса, но Чифую всё равно. Дразниться, переговариваться, подначивать — нет ничего, что приносило ему бы большее удовольствие, чем это, когда дело касается Ханагаки и его реакций на эти действия. Всегда драматичные и всегда с перспективой огрести люлей. — Давай, — переходя на шёпот отвечает Чифую, касаясь его лба своим. Такемичи открывает рот, чтобы что-то сказать — он слышит это небольшое колебание звука — но в итоге закрывает и опускает веки. Чифую притрагивается свободной рукой к его щеке и молча соприкасается с ним кончиком носа. Что самое странное — Такемичи отвечает, и Чифую напуган и в то же время окутан радостью и восторгом. Это не поцелуй, но что-то гораздо более доверчивое и отзывчивое, отвечающее на миллионы вопросов и возрождающее ещё больше сомнений и страхов. Чифую всё ещё боится, позорно и бессовестно готовящийся отпрянуть и сбежать, но что-то приковывает его к месту и не позволяет ему сдвинуться даже на миллиметр, заставляя впитывать и пожирать в себя это мгновение и каждую его деталь. Горящие и переливающиеся под лучами закатного солнца волосы Такемичи, напоминающие своим цветом колосья пшеницы. Его бледную и чуть прыщавую от частого распития газировки кожу. Его ресницы — густые, но короткие, дрожащие при каждом движении под веками. Тепло его тела и дыхание, с которыми не хотелось расставаться даже на сантиметр. Чифую так сильно его любит, что это почти что невыносимо держать при себе, без возможности закричать об этом во всеуслышание. И если Чифую знает, что при обычных обстоятельствах вряд ли занимался бы чем-то столь безрассудным, то сейчас он достиг этого пика — где разум уже не его мог сдерживать от невысказанности. — Такемичи, я… — Я знаю. Чифую замирает, а Такемичи наконец-то открывает глаза. — Тебе не нужно произносить мне это вслух, Фую. Я знаю. — Но… — И я надеюсь, что ты тоже знаешь. Такемичи смотрит прямо и неотступно — в очередной раз доказывая, что он смелее и храбрее него — и Чифую хочется то ли рассмеяться, то ли сбежать и дать себе время на раздумья. Он не сомневается, что прямо сейчас выглядит глупо, но только попробуйте обвинить его в растерянности — и определённо попадёте на заседание суда мировой справедливости для глупых и туго соображающих людей. — Не верю, — наконец, выдаёт он. Такемичи округляет глаза и чуть наклоняет голову вбок. — Совсем уже? Как это — не веришь? — Докажи, — растерянность Чифую сменяется вредностью и желанию в очередной раз слить тему, чтобы выиграть себе хотя бы немного времени на осмысление и осознание того, что только что произошло, но у Такемичи на всё свои планы. — Ты не заставишь меня признаться тебе в любви первым, особенно, когда ты сам намеревался это только что сделать. — Да неужели? По-моему это ты как раз-таки меня остановил на середине моего признания… — Начале. — На начале моего признания, — Чифую закатывает глаза, слегка раздражаясь поправке, затем до него начинает доходить серьёзность всего происходящего и его контекст, и тот устремляет шокированный взгляд на друга, даже не пытаясь скрыть, что его застали врасплох. — Ты только что сказал, что влюблён в меня? — Так точно, Шерлок Холмс. — И это не шутка? — Определённо нет, Шерлок Холмс. — И тебя нисколько не смущает тот факт, что наше признание выглядит совершенно не романтично? — Не-а, — тянет последнюю гласную Такемичи. Чифую только сейчас замечает смущённый румянец на его щеках. — Мы не в манге, если вдруг забыл. Что-то настолько нелепое и неловкое — как раз-таки в нашем духе. Чифую невольно надувается, даже не пытаясь скрыть своего мимолётного разочарования, но оно быстро сходит на “нет” и сменяется лёгкостью и счастьем. Такемичи смотрит по-прежнему слегка недовольно и в то же время неуверенно, и Чифую хочется так много ему сказать, но вместо этого он вслепую находит его руку и молча сжимает. Такемичи так же молча сжимает её в ответ.***
— А если я хотел признаться не в любви, а в том, что случайно пролил лимонад на парочку твоих пазлов и теперь те безнадёжно испорчены из-за того, что с них сползла картинка вместе с влагой? — спустя полчаса вдруг нарушает тишину Чифую, поддаваясь своей привычке позволять воображению подкидывать ему гипотетические сценарии и их концовки. — В таком случае, это стало бы последним признанием в твоей жизни, — безапелляционно и почти без запинки бросает в ответ Такемичи, глубже зарываясь лицом ему в шею. Если честно, Чифую думал, что тот задремал, но видимо когда дело касается пазлов, его другу-тире-теперь-уже-возлюбленному явно не до сна.