won't tell anybody

Прошёл месяц с тех пор, как они начали… это. Дурачиться, как называет это Огата, хотя Юсаку считает, что это звучит слишком легкомысленно. Ради праздного развлечения, ради легкомысленного порыва Юсаку не отказался бы от своего целомудрия. То, что они делают, это не игра. Не для него. Это кажется слишком важным для этого, когда ему позволено прижимать своего брата кожа к коже — когда ему позволено целовать, прикасаться, исследовать и растворяться в сладости этого. Есть что-то потрясающее в этой близости, что-то вроде провидения в том, как их тела подходят друг другу, как будто они были созданы друг для друга. Возможно, с его стороны наивно думать, что это что-то значит. Возможно, это просто вопрос взаимного удобства, каждый из них цепляется за единственного человека, который сохранит их ужасные секреты. Но Юсаку не захотел бы найти это облегчение ни с кем другим, даже если бы это было безопасно, и он может только надеяться, что его брат чувствует то же самое. Он отчаянно, до боли надеется, что Огата хочет его. Но если Огата пришёл к нему только потому, что он самый безопасный выбор, Юсаку счастлив играть свою роль столько, сколько ему позволят. Он думает, что всегда будет счастлив, какие бы моменты он ни украл. Огата более опытен, чем он, в физической близости, довёл Юсаку до удовольствия своими руками, ртом, бедрами. И Юсаку это нравится больше всего, когда он может держать Огату и толкаться между его бедер в неторопливом темпе, пока они оба не задрожат и не начнут задыхаться. Он тоже становится лучше, возвращая должок. Он учится, как лучше всего засунуть пальцы в тело своего брата, как прощупывать его языком, какое давление нужно оказывать на маленький выступ члена Огаты, чтобы заставить его выругаться и застонать. Он узнаёт, как его брат больше всего любит, когда к нему прикасаются, узнаёт его странную и прекрасную форму. Сначала он был шокирован, увидев обнажённое тело Огаты; он не знал, что такое возможно, никогда не представлял, что мужчина может так выглядеть. Но Огата только скривил губы в чем-то похожем на презрение: «Есть какие-то проблемы, сэр,» и Юсаку внезапно понял, что этого не было. Что он всё равно любил своего брата, что хотел его так же сильно, даже если детали отличались от того, что он ожидал. В некотором смысле это заставило его чувствовать себя менее уверенно, хотя, несмотря на это, у него не было настоящей убеждённости в сексуальных вопросах. Если бы он мог, по крайней мере, использовать свою собственную анатомию в качестве точки опоры, возможно, было бы легче угадать, какие прикосновения были бы наиболее желанными, что было бы приятно. Но если есть что-то, чем Юсаку гордится, так это его дотошностью, и он решил быть таким же прилежным в этом, как и во всем остальном. И это, по крайней мере, он научился делать достаточно хорошо: становясь на колени между раздвинутых бёдер своего брата, осторожно облизывая его невероятное тепло. –Вот так, – выдыхает Огата с чем-то похожим на одобрение. Его пальцы бездумно запутались в волосах Юсаку, притягивая его лицо ближе. Юсаку проводит кончиком своего языка по своему брату— его влагалищу– настаивает Огата, хотя это кажется ему ужасно грубым словом для обозначения такой милой вещи. Но его сомнения теряются в том, как Огата прижимается к нему и притягивает его ближе. Когда Юсаку вводит свои пальцы внутрь, Огата стонет над ним и притягивает рот Юсаку к своему члену. Есть что-то очаровательное в том, как сильно он напрягается, темнеет и становится достаточно твёрдым, чтобы капюшон был аккуратно откинут назад. Когда он обхватывает его ртом, над ним слышится прерывистое дыхание, и ногти Огаты резко впиваются в его кожу головы. Он потирает пальцами внутри и осторожно держит член Огаты во рту, и вскоре Огата кончает, задыхаясь, внутренности сжимаются вокруг пальцев Юсаку, член дергается под его языком медленными, тяжелыми импульсами. Он слышит, как дыхание Огаты со скрежетом вырывается из него, чувствует, как под его рукой подёргивается мышца его бедра. Он остаётся там, пока Огата не прижимает тыльную сторону ладони ко лбу Юсаку, отталкивая его. «Хватит»,– говорит он, и Юсаку послушно откидывается назад, облизывая губы. Огата покраснел до самой шеи, его хватка на волосах Юсаку ослабевает, когда он переводит дыхание. –Хороший мальчик.– говорит он с задыхающимся смехом, и член Юусаку внезапно начинает пульсировать от похвалы. Он ныряет обратно, чтобы лакать беспорядок, который устроил Огата. Возможно, ему следовало бы считать это неприятным, но он обнаружил, что ему это нравится — его мускусный запах, острая соль его жидкостей, знание того, что тело Огаты реагирует на него, что оно открывается ему таким интуитивным и неконтролируемым образом. Что он всё сделал хорошо, что он заставляет своего брата чувствовать себя хорошо. Пальцы Огаты лениво теребят его волосы, пока Юсаку вылизывает его дочиста, и это ему тоже нравится. Есть что-то успокаивающее в этом случайном контакте, в его медленном ритме. Когда к нему прикасаются таким образом, без особой цели, зная, что Огата просто хочет прикоснуться к нему, он чувствует себя чем-то вроде любимого домашнего животного. Он напрягается, когда нога Огаты прижимается к его ногам, его пальцы рефлекторно сжимаются на бёдрах Огаты. –Итак, что всё это значит?– Спрашивает Огата. Он медленно улыбается, подталкивая выпуклость на брюках Юсаку, обнажая маленький острый кончик одного клыка. Юсаку вздрагивает от давления, лицо пылает. «Мне жаль»,– говорит он, и это так, но есть что-то ободряющее в том, чтобы вот так находиться между бёдер Огаты. «Ты вел себя очень непристойно.» –Дерзко.– говорит Огата, но его голос не звучит расстроенным. Он проводит ногой по линии члена Юсаку, лицо всё ещё раскраснелось, он смотрит на него сверху вниз прищуренными глазами. «Держу пари, ты мог бы так кончить, не так ли? Просто трахая мою ногу, как собака.» –Да, Ани-сама.– говорит ему Юсаку, бездыханно и серьёзно. Он уже так близко. Если он сможет просто вдохнуть его запах и потереться о его голень, он знает, что через несколько мгновений испортит свой фундоси. –Тогда вперёд.– говорит Огата. Юсаку зарывается лицом в изгиб его паха — горячий и влажный от пота, твёрдое сухожилие напрягается у его рта, когда он трётся о ногу брата. Он даже не пытается подавить жалкие тихие звуки, потому что знает, что Огате это нравится, что Огате нравится знать, что Юсаку хочет его так сильно, что не может вести себя прилично. Это кажется таким грязным, но таким приятным, когда он кончает на ногу своего брата, член трогательно подергивается в его штанах и пропитывает его фундоси. –Ани-сама.– задыхается он, и Огата смеётся над его рвением, но, тем не менее, тянет его вверх, пробуя себя на вкус во рту Юсаку. Он подползает, почти к Огате на колени, ему нужно быть ближе. Что-то затаилось в глубине его мозга, желание, которое ещё не совсем оформилось, то, что он не может выразить словами. Но Огата целует его с настойчивостью, требующей большего, руки обжигают его кожу, бёдра раскрываются в приглашении. Всё ещё дрожа, Юсаку прижимается ртом к челюсти Огаты. В этот поздний час кожа Огаты огрубела от щетины, и в этом есть что-то такое прекрасное – знать, что тело его брата приспособилось к тому, что он чувствует. Зная, что это позволяет ему быть самим собой, каким бы незначительным образом. «Я хочу, чтобы тебе было хорошо, Ани-сама, я хочу…» Огата смеётся, задыхаясь, дёргая за застежки брюк Юсаку, пока Юсаку целует его горло, грудь. Огата выгибается под ним, когда рот Юсаку обхватывает его сосок. –Не…–выдыхает он тем самым тоном, который подразумевает, что он должен. –Не надо чего, Ани-сама?– бормочет Юсаку, осторожно прищёлкивая языком, когда он засовывает пальцы обратно в тёплое влагалище своего брата. Прекрасный, открытый и влажный для него, и член Юсаку снова возбуждается, отчаянно пытаясь стать достаточно твёрдым, чтобы дать своему брату то, что ему нужно. Огата дрожит и рефлекторно приподнимает бёдра, прежде чем его взгляд проясняется. А затем он толкает Юсаку на спину, ногами переворачивается, чтобы встать на колени выше его талии, одна рука обвивается под ним, чтобы прижать член Юсаку к нему. Он скользит вниз по нему, медленно и легко, не позволяя ему проникнуть в него. Влагалище Огаты тёплое, скользкое и обнимает нижнюю часть его члена, и Юсаку дёргается против него с небольшим стоном. –Ани-сама, – тихо скулит он, –это ощущение…– Он задыхается, когда Огата перемещается над ним, а затем опускает бёдра, позволяя только кончику члена Юсаку проникнуть в него. Ощущение от этого головокружительное, сводящее с ума, и он теряет рассудок за короткое мгновение до того, как Огата, ухмыляясь, отстраняется от него. –Это то, чего вы хотите, сэр?– Спрашивает Огата, снова опускаясь, позволяя члену Юсаку снова выскользнуть из него. –Это…– Юсаку колеблется, не зная, будет ли грубо спрашивать. Механизмы тела Огаты, как он понимает, иногда являются щекотливой темой. «Это безопасно?» Но Огата только смеётся. –Я не могу забеременеть, сэр.– Юсаку обдумывает это, ощущая странную тяжесть этого. Это как-то отличается от того, что они делали раньше. Он чувствует укол нервозности от этой перспективы, но в этом есть и невыносимая сладость, и его мысли затуманиваются желанием, когда Огата снова прижимается к нему, снова принимая его внутрь — совсем чуть-чуть, всего на мгновение. Юсаку низко скулит и дёргает бёдрами вверх, потираясь членом о тёплый, гостеприимный жар входа Огаты. –Мы не… не должны этого делать.– настаивает он, останавливаясь, когда Огата прижимается к нему, дразня его до грани безумия. Сейчас он до боли твёрдый. Огата прищёлкивает языком. «Я сказал», - произносит он. «Это то, чего ты хочешь?» –Да.– выдыхает Юсаку, и Огата погружается полностью, принимая член Юсаку в себя без каких-либо усилий. –Пожалуйста, пожалуйста…– Огата откидывает голову назад и стонет, громко и небрежно, и Юсаку поражается тому, как легко это получается. По тому, насколько Огата мокрый, насколько он готов, как его внутренности раскрываются, как будто для него ничего не значит проглотить большой член Юусаку. Одно это, по его мнению, является доказательством того, что они уникально хорошо подходят друг другу. Что их тела знают друг друга. Что они должны быть вместе, всегда, всегда. Это всё, что он может сделать, чтобы отчаянно не врезаться в него и не кончить на месте. Но он берёт себя в руки и дышит, обхватив острый гребень тазовых костей Огаты побелевшими костяшками пальцев, и заставляет себя оставаться неподвижным. А Огата не двигается, просто сидит верхом на бёдрах Юсаку, держа свой член внутри, и ухмыляется ему сверху вниз. «Ну и что?» - бормочет он, покраснев до самой груди. «Это то, что ты себе представлял?» Огата сжимается вокруг него, вырывая стон из его горла, и Юсаку скользит дрожащими руками вверх по животу Огаты, вверх по его груди, отчаянно желая прикоснуться к нему. –Ани-сама.– удаётся ему, и его голос звучит так пронзительно, что это смущает его. –Вы ощущаетесь так хорошо, я… это…– Огата качает бёдрами один раз, медленно и обдуманно, и снова замирает. «Может быть, я просто оставлю тебя таким», - говорит он, ужасно самодовольный. Но он красиво выгибается, когда Юсаку проводит большими пальцами по его соскам, и внутренности непроизвольно трепещут в ответ. Так что Юсаку продолжает, нежно пощипывая, надавливая на соски Огаты, просто чтобы посмотреть, как его брат выгибается и извивается на его члене. «Это приятно, Ани-сама?» спрашивает он, затаив дыхание, ободрённый тем, как бедра Огаты начинают бездумно наклоняться к нему, нуждаясь и неконтролируемо, как будто ему нравится ощущение члена Юсаку внутри него. И, ну, Юсаку тоже нравится быть внутри него. Он чувствует тепло под своей кожей, зная, что Огата наслаждается собой. Всё, чего он хочет, это сделать так, чтобы его брату было хорошо, смотреть, как он вздыхает, дрожит и распадается на части. Огата наблюдает за ним прищуренными глазами, облизывая приоткрытые губы. «Это всё, что ты можешь сделать?» он дразнит, и теперь ясно, к чему он стремится, что ему нужно. Поэтому Юсаку берёт его за талию и толкает на спину, их тела всё ещё соединены, поднимая ногу Огаты вверх одной широкой рукой. И, конечно же, Огата не собирался так непристойно широко раздвигать ноги в приглашении, но Юсаку всё глубже погружается в обжигающий жар тела своего брата, и у него кружится голова. Огата откидывается на руки Юсаку, его бёдра дрожат, и он совершенно потерял контроль над собой, и в этом есть что-то такое замечательное. Юсаку прижимает его спиной к простыням, трахая его быстро и осторожно, целуя его расслабленный рот. –Прости.–выдыхает он, когда его бёдра начинают двигаться по собственной воле, трогательно толкаясь, вводя и выводя член в отчаянном темпе. –Ани-сама, мне жаль…– И Огата смеётся, задыхаясь, под ним, звук этого превращается в довольные тихие стоны. Наклоняя его бедра так, чтобы они прилегали ещё плотнее и глубже. Это должно быть отвратительно, непристойный влажный шум траха, но Юсаку находит, что это ужасно возбуждающе. «Это так приятно», - хнычет он, трахаясь всё быстрее и жёстче, его ритм сбивается. «Ани-сама, я не продержусь долго, мне жаль…» Он бормочет извинения, уткнувшись во влажную от пота кожу Огаты, неуклюже целуя его в горло. Но Огата просто притягивает его к себе и целует, медленно и глубоко, грязно и сладко, и Юсаку не может вынести этого ощущения. Он хочет отстраниться, но ноги Огаты обхватывают его бёдра, руки крепко обхватывают грудь, и всё, что Юсаку может сделать, это ахнуть и вжаться глубоко внутрь него, когда он кончает, выплескивая густую, тяжелую порцию спермы в живот своего брата. И Огата ритмично сжимается вокруг него в собственном оргазме, доит его член досуха, втягивает в себя семя Юусаку, и это— Непозволительная вещь, но Юсаку обнаруживает, что он горит при мысли об этом. Он объективно знает, что Огата не может забеременеть — и объективно он этого не хочет. Мысль об этом ужасает, думать, что что-то такое простое и любящее, как их союз, может поставить Огату в ситуацию, которую он будет оскорблять и чувствовать себя униженным. Но всё же в этом жесте есть что-то, доверие, зная, что теоретически они делают что-то ужасно опасное, и всё же Огата хочет этого. Тем не менее, Огата сжимает его член, позволяя Юсаку наполнить его своей спермой, веря, что Юсаку позаботится о нем, если что-то пойдёт не так. «Ани-сама», - скулит он, прижатый к нему. Он прижимается носом к челюсти Огаты, липкой от пота, и снова целует его. Медленно и неуверенно, их тела сплетаются так неразрывно, что Юсаку чувствует, что наконец-то, наконец-то между ними нет пространства. И Огата свернулся вокруг него, прижимаясь горячим лицом к его лицу, и он знает. Вот на что похож Огата, когда он теряется в своем собственном нуждающемся обожании. Это всё, что ему нужно для доказательства того, что его брат тоже любит его.