Неизлечимый

— Хаджимэ… — сипло выдавил Нагито, вцепившись в плечи своего возлюбленного. — Хаджимэ… Хаджимэ, Хаджимэ, Хаджимэ… Он произносил его имя словно мантру, порой тяжело вздыхая, делая паузу. — К-комаэда-кун… Если тебе плохо, я могу.. — Имя… Хаджимэ. — А? — Назови по имени… назови меня по имени. Хината почувствовал, как после этих слов чужие ногти впились в его кожу. Он всегда называл его Комаэдой, даже в своих мыслях. За столько лет общения… он впервые себя так ведёт. Хаджимэ впервые видит его таким. Секундно колеблясь, Хината неуверенно произносит: — Нагито?.. Губы Хаджимэ не успели сомкнуться, как к ним прильнули чужие. Искусанные и обветренные. Глаза парня широко распахнулись, глядя на вихры седых волос. Спустя несколько мгновений Хината почувствовал, как ротовую полость обволакивает вкус горечи и запекшейся крови. Нагито не умел целоваться, поэтому делал это грубо и неаккуратно, продолжая держаться за плечи шатена. По телу не успели пробежаться мурашки, в голове не успела зародиться ни одна мысль, прежде чем всё это закончилось. Нагито отстранился, тяжело и сипло дыша, а Хаджимэ стоял как вкопанный, все еще силясь понять, что только что произошло. — Ах, ха-а… Кха… Хината почувствовал, как что-то начало першить внутри горла. Пребывая в шоковом состоянии, он не мог выдавить из себя ни единого слова. Они ведь были друзьями детства. Он и Комаэда. Они были буквально как братья, по-крайней мере, Хината так считал. Несмотря на социофобность и робость Нагито, рядом с Хаджимэ он всегда чувствовал себя комфортно. Последнему иногда казалось, что бледнолицый умеет читать мысли, ибо как иначе можно объяснить такой хороший уровень взаимопонимания? Бывали, правда, моменты, когда мнения юношей кардинально различалось, однако это никогда не являлось поводом для ссор. Комаэда всегда был первым человеком, который узнавал о новых событиях из жизни Хинаты и наоборот. Парни часто обсуждали самые обыденные вещи происходящие в их жизнях ежедневно, собственно, они также почти сразу узнавали, если кто-то кому-то начинал нравится. Вернее, нравится Хаджимэ. Нагито лишь помогал ему советами или критиковал потенциальных партнёров своего друга, аргументируя это тем, что они недостаточно хороши для него. Недостаточно хороши для его Хинаты. Каждый раз, когда заходил разговор о том, нравится ли кто-нибудь Комаэде, он отмахивался тем, что, мол он аромантик и вовсе не заинтересован в подобном, хотя хорошо понимал и читал все чувства Хаджимэ в период влюбленности. Он же в свою очередь никогда не понимал, как это вообще возможно, но всегда соглашался с другом, ибо зачастую его советы и вправду были толковыми. Однако… — Подснежники. Комаэда сложил руки на плечах и по его отрешенному взгляду было видно, что он не мог найти себе места. На уголках бледных губ виднелись следы крови. Хината рефлекторно сплюнул из-за чувства жгучей горечи на языке. К его ладони, в окровавленной слюне липли лепестки подснежника… Откуда они? Почему эти цветы в крови? Почему Нагито так трясёт? — Нагито… Задавать себе эти вопросы было бессмысленно, ибо Хината уже знал ответы. Около года назад Нагито начал отдаляться от него. Сначала Хаджимэ думал, что он просто уделял больше времени учебе и готовился к экзаменам, потому не хотел тревожить его и оставил все как есть. Они стали видеться все реже и реже, а темы для разговоров будто сами себя исчерпали. Нагито и Хаджимэ больше не могли называть себя друзьями. Даже поздороваться при встрече было неловко, что уж там говорить об откровенных разговорах. Каждый раз видя Комаэду Хината подмечал, что тот выглядит нездорово. Кожа была неестественно бледной, лицо заметно исхудало и стало более угловатым, он постоянно кашлял или чихал, от чего голос стал заметно хриплым. Хаджимэ не решался расспрашивать Нагито о его состоянии, ибо тот всегда отвечал уклончиво или вовсе поспешно ретировался, что происходило заметно чаще. Комаэда сторонился его, а Хината позволял этому происходить. Просто потому что иного выбора не было. Он не мог заставить Нагито снова общаться с ним. Так что лучшим вариантом было отпустить. — Я люблю тебя. — Ты.. что? Взгляд Хинаты моментально отрезвился, и он попятился назад, прикрыв рот ладонью. Он теперь соображает. Теперь осознаёт действительность. Сегодня посреди ночи, в грозу, раздалась трель звонка. Хаджиме ещё не спал, ибо только закончил писать реферат по истории. Подумав, что это мог приехать курьер с едой, парень не смотря в глазок открыл дверь, после чего непроизвольно ахнул. Перед ним стоял Нагито Комаэда. Промокший до нитки, дрожащий, как осиновый лист, переминавшийся с ноги на ногу… Хината без лишних вопросов затащил его внутрь, отряхивая от воды и мысленно отчитывая про себя бледнолицего, который в свою очередь до сих пор не произнёс ни слова. Они оба какое-то время просидели в гостиной, попивая кружку за кружкой свежезаваренного зелёного чая. Вернее сказать, кружку за кружкой выпивал Хината, а Комаэда мирно лакал пряную жидкость. И всё это происходило в полной тишине. Сам Нагито был переодет в домашние вещи Хаджимэ, а на его плечах лежало мокрое от волос полотенце. И всё же, несмотря на такую долгую разлуку, они все также хорошо понимали друг друга без слов. Так думал Хината… пока Комаэда не перекрыл ему выход из ванной, безостановочно называя по имени. Сердце Хаджимэ пропустило удар. Любит? Он тоже его любит… всегда любил, с самого детства. Ведь они же лучшие друзья. Они словно братья. Были, вернее, друзьями… Хината не настолько глуп, чтобы не понимать, что после поцелуя, слова «я тебя люблю» могут нести лишь один единственный смысл. — Я люблю тебя, — вновь повторил Нагито, облизав окровавленные губы. — всегда любил. Любил… всегда? Всегда… Хината смотрит растеряно, Комаэда — выжидающе. Они оба не знали, что нужно сказать. Казалось, и не нужно было говорить что-либо ещё. Всё и так было ясно. Ясно как день. Нагито болен. Болен своим другом детства — Хаджимэ. И эта болезнь убивает его уже несколько лет, обострившись в последний год. Подснежники… Именно они были этой болезнью. Именно они олицетворяли то, что было самым важным в жизни никчёмного Нагито. Это были цветы его возлюбленного, цветы Хаджимэ. Они были его любовью. Такой удушающей, отчаянной, но всё же любовью. И именно вера в эти светлые чувства вселяли надежду. Надежду на то, что эта любовь сделает Нагито счастливым. Раскаты грома не утихали ни на секунду, продолжая щедро орошать городские улицы дождевой водой, а двое юношей так и продолжали стоять в той злополучной ванной, не решаясь проронить ни единого слова.