Отчего гниют яблоки

— Оу, Дже-ей, — тянет, оттянув губу, Гарри, и через миг его лицо светится шкодной ухмылкой, — Растерял, походу, всю хватку? Иви успевает перехватить дёрнувшегося Джея за плечо; Гарри уклоняется, делает вид, что поверил, будто на него сейчас бросятся, и протяжно хихикает. Он ни капли не изменился, невольно подмечает Иви. Гарри оборачивается, встречает растерянный взгляд Карлоса и коротко тявкает. Открытая улыбка демонстрирует все его отличные зубы — предупреждающий оскал, если б не задорное веселье, плещущееся в глазах. Веселье, отливающее сталью. Он удаляется, насвистывая, и есть в его позе, походке что-то невероятно бахвальское; хотя Гарри честно отвоевал себе право безбоязненно поворачиваться спиной к кому угодно. Иви успокаивается через вдох и выдох. Бен обещал не допустить, чтоб она осталась здесь, она сама дала себе слово, что не останется здесь. Где сейчас Бен?.. Зная Гарри, юному королю остаётся только посочувствовать. Мысли снова сворачивают в русло о пирате; Иви морщит хорошенький носик и упирает ладони в бока. Запах пыли, консервов, ржавчины и дешёвых тряпок бьёт в нос, и воспоминания наваливаются бесцеремонно, ввинчиваются тонкой болью в висок. Отец привил Гарри прохладную галантность, впрочем, на этом их сходство и заканчивалось. Гарри обладал собственным шармом — несносным, как запах солёных консервов, характером, о котором знал каждый островной отпрыск. Но варианта получше не было, так говорила себе Иви, мелко трясясь на продуваемой всеми ветрами крыше. Каждую проведённую вместе ночь она ждала подвоха. Ждала, что пират оскалит пасть, скинет шляпу, вонзит крюк в горло, изогнётся муреной и зашипит; но Гарри дико ластился к рукам, облизывал зачарованно приоткрытые губы и смеялся заливистым смехом, который будто просачивался из тисков. Он не возражал, когда его шею обвивали руки или их складывали у него на груди и плечах, с готовностью подставлял голову, когда Иви хотелось расчесать пальцами его жёсткую непослушную шевелюру — он был гладок, как морская волна, и в нём можно было утонуть. У Гарри существовал один-единственный запрет: ни под каким предлогом он не позволял прикасаться к своему крюку. Ни гладить, ни шутливо уколоться, ничего. Иви это интриговало. Она знала, что Мэл пыталась хитростью и силой преодолеть запрет и Гарри её попытки взбесили не на шутку. Мэл купалась в славе дочери самой страшной колдуньи Острова, самой отпетой и устрашающей злодейки, но утверждавшие, что капитан Крюк в заточении потёк чердаком, а вслед за ним и его дети, не были бесповоротно неправы. Нужно быть безумным, чтоб бросать вызов Малефисенте или её дочке. Это знал даже младенец. Как и то, что пираты чихали с высокой башни на все магические титулы. Гарри, как истинный пират, был горд. И спускать Мэл её выходки с рук не собирался. В очередной стычке — пустячок, можно сказать, разминка для поддержания тонуса — он подобрался слишком близко: выгадал момент, сцапал Мэл и сиганул с ней в воду. Мало кто из живых обитателей Острова знал, что дочь Малефисенты не умеет плавать, и только пират мог этим воспользоваться. Он улёгся на спину, стиснул её ногами и поплыл кролем, не давая ей ни утонуть, ни выбраться из хватки; вода захлёстывала их, Мэл вопила так, что у Иви закладывало уши, когда она беспомощно бегала по старому мосту — а Гарри успевал заливаться оглушительным смехом. Он насмехался над Мэл. И конечно, Малефисента не спустила ему унижения. Её неотёсанные, но верные слуги подкараулили Гарри в какой-то из подворотен. Почти неживого, его столкнули в ту же самую речушку, куда утром он опрокинулся с Мэл. Иви наблюдала из-за угла и видела, как встрёпанная макушка то проседала под мелкими чёрными волнами, то ненадолго появлялась; течение унесло Гарри в полупустынный пиратский квартал. Она видела, как он выполз на пологий берег и как рухнул на песок, избитый и насквозь мокрый. Иви не имела ни малейшего права помогать ему — по меньшей мере, он принадлежал банде Умы, и его раны были полностью её заботой. Но Иви была испорчена даже по меркам Острова. Как твердила мать, ей всегда недоставало настоящей злобы, той, что способна отравлять сердца, как яблоки. Под покровом безлунной ночи Иви мелкими шажками спустилась к воде и дрожащей рукой вложила в пиратскую ладонь крошечный пузырек с мазью. Она заживляла тяжёлые раны, и поговаривали, что Злая Королева копила магические силы с её помощью. Не чаще раза в два месяца Иви получала от матери крохотный пузырёк и приказ не тратить мазь впустую. Гарри поймал её ладонь двумя пальцами и, задержав едва ощутимое прикосновение, потерял сознание. Сын Крюка умел быть благодарным; по крайней мере, по Острову не пошло и слушка о том, чем Гарри замазывал себе раны. А однажды утром Иви обнаружила пустой и целый пузырёк возле собственной подушки. Внутри него, еле различимый на светло-голубом донышке, лежал крошечный белый цветочек. Пропихнуть его через узкое горлышко удалось бы только иголкой или тонким остриём крюка. Визиты Гарри — всё ещё принадлежавшего конкурирующей банде — не пятнали ничью честь. Здесь, на Острове, всё было в разы проще. Гарри был бесспорно красив и на многое согласен. А большего ни Мэл, ни Иви не хотелось. Ума, вне всякого сомнения, тоже не за одним кофе его гоняла; а Гарри не прятал разводов ничьей помады. И всё же Иви хотелось наивно верить, что свободолюбивый Гарри находит что-то особенное в её обществе, приходит не просто скрасить скуку или самоутвердиться. Кому ещё он мог таскать те крохотные цветы? От Мэл он зачастую уносил исцарапанные и испещрённые синяками плечи; потрёпанный, но страшно довольный собой. С Иви он допоздна сидел на крышах и позволял себя обнимать. Она прижималась к выточенному худобой телу, клала голову на чужую горячую грудь и могла расслышать, как быстро бьётся пиратское сердце. Гарри иногда осторожно играл с её волосами, прижимался губами к рукам, и, если закрыть глаза, можно представить, что никакого Острова не существует, и они свободны, как морской ветер. Но открывая глаза и видя низкие, тёмные, залепленные стираными тряпками крыши и грязные стены, Иви всякий раз кусала губу, чтоб горечь обиды не выплеснулась наружу. Перед рассветом Гарри, нахлобучив на бандану шляпу, отвешивал поклон и исчезал под коньком крыши, и Иви казалось, что она настоящая принцесса. Гарри принадлежал всем и никому. Потому что дочь Злой Королевы не знала человека, которому он доверил бы прикоснуться к крюку. Иногда Иви думала на яркую, властную Уму, и что-то терпкое и отравляющее закипало в её венах. Что-то, от чего яблоко могло бы сгнить в секунду.