22 смс назад

Нет, придется все рассказать сначала, и число, и гербовая печать; видит Бог, я очень давно молчала, но теперь не могу молчать — этот парень в горле сидит как спица, раскаленная докрасна; либо вымереть, либо спиться, либо гребаная весна.

От этого взгляда хотелось упасть перед ним на колени, уткнуться лбом в худой живот. Обхватить его руками, сжать, обещать все на свете — только бы он остался, только бы не ушел. Он поморщится, как от зубной боли, но ничего не скажет. Тони знал его лучше, чем самого себя. Лучше ничего не говорить. Лучше просто стоять вот так, смотреть и смотреть — господи, как на него насмотреться? — и делать вид, что совсем не слышишь, как за спиной мерно тикают часы. =+= — Я тебя заберу. Через полчаса, хорошо? Тони выбежал из дома, похлопал себя по карманам — ключи забыл, идиот! Вернулся в дом, все обшарил. Где же эти гребаные ключи? Ключи нашлись в кармане вчерашнего пиджака. Он гнал, будто его преследовали все черти ада. Любой перекресток, красный свет, дураки-прохожие, прыгающие под колеса, — все было проклято, вслух и со вкусом. Он обещал ему полчаса, но хотелось приехать раньше. Даже лишние пять минут — это целых пять минут с ним. Можно было просто назвать адрес гостиницы. Полететь туда в костюме, а Питер добрался бы на паутине. Но отчего-то Тони нравилось забирать его, сжимать его руку, пока они ехали, бросать на него быстрые взгляды. Через пару минут лицо сводило от улыбки. Через три сердце начинало болеть — не могло вместить в себя такого кипучего, сумасшедшего счастья. Питер сдержанно улыбался, закусив губу. У Тони дрожали пальцы на руле, так хотелось коснуться его губ. Они молчали. Только когда за ними закрылась дверь гостиничного номера, Тони прошептал: — Привет. Тысячу лет тебя не видел. — Но мы только вчера... Питер рассмеялся, скидывая кеды, прошел вглубь комнаты и упал на огромную кровать, застеленную белыми простынями. Тони замер — нужно запомнить его таким. У него была целая коллекция. Грустный Питер, раздраженный, смущенный, счастливый, напуганный. Питер, забывающий свое имя в его руках. Любимый Питер. Самый любимый. — Иди сюда, чего ты там встал? — Питер протянул к нему руки, и Тони будто по команде подчинился. Он всегда ему подчинялся. Странно, конечно, кто бы мог подумать, что из Тони Старка будет вить веревки вчерашний школьник? Но у Питера был особый дар, абсолютная власть над его сердцем. Хорошо, что он об этом не догадывался. Как жаль, что он этого не понимал. Самые сладкие поцелуи, самые сумасшедшие оргазмы, выворачивающие душу наизнанку. Каждое касание — признание в любви. Каждый стон — гимн этой любви. Тони сначала отнекивался, мол, никакой любви здесь нет. Сопротивлялся целых пять дней, а потом взглянул на спящего на его груди Питера и сдался. Как его не любить? Только его и нужно было любить. =+= Все начиналось нелепо. Питер перестал появляться на Базе, и Тони позвонил ему. А потом еще и еще. Питер не отвечал. Тони забеспокоился. Рванул в Квинс, мало ли что с пацаном случилось, он же там один в своем костюме, черт его знает, какая беда ему повстречалась. Но Питер был дома, жив и здоров, только вот видно было, как ему хреново. Тони цепко окинул его взглядом. — Какого черта ты не берешь трубку? Я как дурак сюда мчал, думал, что-то случилось. — О, простите. Я просто не хотел... — Ты хочешь побыть один? Что-то не так? — Тони подошел ближе, обеспокоенно заглядывая ему в глаза. — Мне нужно знать, Питер. — Я не могу... Вам лучше уйти. Вы... Просто не нужно, хорошо? Со мной все нормально. Но какое-то время я не буду приходить на Базу, ладно? — Питер взглянул на него как-то затравленно, обреченно, и сердце Тони пропустило удар. — Я что-то сделал? Сказал не так? Поговори со мной! — ему нужно было знать. Если бы он ушел тогда. Если бы вообще не приходил... Можно было отправить Марка. Но когда дело касалось Питера, у Тони почему-то как-то странно работали мозги. Почти совсем не работали. — Зачем вам все это знать? Чего вы носитесь со мной? — Питер скривил губы, резко выдохнул, будто перед прыжком с большой высоты, и заглянул Тони в глаза: — Я не могу быть там, где есть вы. Больше не могу. Думал, справлюсь, отпустит, переболит, но черт возьми! Оно все болит и болит, и никак не проходит. Он положил руку на сердце, скомкал футболку, будто и вправду пытаясь унять боль. — Что? Ты... — Да. Я. Я понимаю, как это жалко выглядит. Может, даже смешно. Вы потом посмейтесь, только сейчас уходите. Питер устало опустился на продавленный диван, грустно скрипнувший под ним. Тони отступил на шаг, открыл рот, но не смог сказать ни слова. Что тут скажешь? Что говорят в таких случаях? Наверное, существовали правильные слова. Нужно было сказать, что это пройдет, что Тони конечно понимает, лучше сейчас им не видеться, ему очень жаль. Вот только это все было бы ложью. А врать Питеру Тони не мог. Хотел, знал, что так лучше, но не мог. Поэтому просто ушел. Он продержался до следующего утра. Крутил телефон в руках, говорил себе — Питер просил оставить его в покое. Но пальцы сами собой набирали: «Без тебя здесь совсем хреново.» Питер проигнорировал первые восемнадцать сообщений. В девятнадцатом Тони прислал ему адрес гостиницы и ничего больше. А сам поехал туда, мерил шагами комнату и сходил с ума. Как так вышло? Нужно было удержаться, подумаешь, вихры, глаза эти волшебные, смех. Подумаешь, спать не мог, срывался на всех. Подумаешь — Питер тогда сказал самые желанные для Тони слова. И ведь почти прошло, угомонилось. Пять лет! Он женился, завел ребенка, плюнул на все. Перебрался за город. Даже бегать по утрам начал. Но Питер снова был здесь, и оказалось, что ничего не забыто — просто стояло на паузе в ожидании. Как же было сложно, господи, кто бы знал, какая это агония! Видеть его, разговаривать с ним, но не сметь касаться, разве что по плечу похлопать. Питер вошел без стука. Прислонился спиной к двери, глядя в ожидании. — Зачем я здесь? Что нужно было сказать? Нужно же было... Но Тони не мог ни о чем думать. Подошел, поднял руку — пальцы нервно подрагивали — удобно устроил ее на его шее, сзади. Постоял так пару ударов сердца и притянул его к себе. Близко, но хотелось ближе, чтобы кожа к коже, чтобы жарко и без единой мысли. — Что? Мистер Старк, вы не должны... — Тони. Называй меня по имени, когда мы одни. Питер кивнул ему в плечо, оплел его руками, врастая в него всем телом. Они постояли так пару минут, будто не виделись вечность, будто мечтали только об этом. Первый поцелуй вышел скомканным. Они то и дело отрывались друг от друга, чтобы снять то футболку, то брюки, бросали их по пути к кровати, будто хотели потом найти по ним дорогу назад, в реальный мир. Он был идеальным. Будто созданным для него каким-то божественным мастером. Музыка его стонов, мягкость волос в горсти, каждый изгиб его тела, любое его движение — ни в чем не было изъяна. Тони вел губами по его шее, целовал ключицы, ребра. — Боже, боже, мистер Старк! Тони! — Питер не сдержался, зашептал жарко, стоило Тони взять в рот блестящую от смазки головку члена. На вкус Питер был как самый сладкий грех. Он раскрывался для него, насаживался на пальцы, закусив мякоть ладони. — Еще! Мне нужно больше, пожалуйста, ну же... Тони подчинился. Аккуратно, медленно вошел в него, пытаясь не свихнуться от обжигающей тесноты. Он был у него первым. Тони знал — чувствовал! Первый. Хотелось быть и последним, чтобы никто больше. Никогда. — Тони, ближе, иди сюда, — Питер притянул его, вовлек в поцелуй, простонал ему в губы: — Я люблю тебя. Я так люблю тебя... Тони кончил. Звездочки плясали перед глазами, тело налилось свинцом. Он повалился на кровать рядом с Питером, пытаясь отдышаться. Они посмотрели друг на друга — Тони улыбнулся, а Питер нахмурился. — Мне пора, да? — Что? Глупости какие-то. Сейчас мы доползем до душа, а потом упадем спать. Хорошо? — Хорошо, — Питер наконец-то улыбнулся, и на сердце у Тони потеплело. У Тони всегда теплело на сердце от его улыбки. Когда они засыпали, переплетясь ногами и руками, укрытые легкой простыней и совершенно измученные, Тони понял, что ему все равно, что теперь будет. Совершенно полностью наплевать. =+= — У тебя губы красные, — Тони лениво провел по ним пальцами. — Это все твоя щетина, — Питер улыбнулся, потягиваясь. — Я побреюсь! — Не вздумай! Мне нравится, — он покраснел, пряча лицо в подушку. — Ну ты чего? Это хорошо, что нравится. Это очень хорошо. — Я сейчас все испорчу, как обычно, но я не знаю, как не спросить... Тони знал, что он хочет сказать, и не стал продлевать его мучения. — Я люблю тебя. Это все, что я знаю. Я люблю тебя, я всегда любил тебя, даже когда мы еще не встретились, и в прошлой жизни, во всех своих жизнях я любил только тебя. Веришь? Питер посмотрел на него серьезно, будто искал подвох. — Если ты можешь верить хоть во что-то, верь в это. =+= Питер старался верить. Когда друзья говорили ему, что он дурак, которого просто используют, когда ему приходилось сидеть за одним столом с Пеппер, расхваливая ужин, а у самого кусок в горло не лез. Когда он ловил на себе ее задумчивые взгляды. Когда Тони по привычке клал руку ей на талию, бездумно водил пальцем по ее запястью. Когда Морган вела его в свою комнату, показывала игрушки, рассказывала, что видела утят — утята маленькие, желтенькие, такие потешные, она пойдет к ним завтра, если мама разрешит, может, Питер тоже хочет посмотреть утят? Питер хотел сдохнуть. Перестать существовать прямо здесь и сейчас. Испариться без трагедий и драм, чтобы больше не кататься на этих адских качелях — от любви до жгучего стыда, от поцелуев до слез в подушку. Но Тони вызывал ему такси, отвергая его несмелые уверения, что он прекрасно доберется сам, и такси везло его в очередной отель. Ему приходило сообщение «я скоро», и Питер тут же забывал обо всем на свете. Минуты ожидания были самыми долгими в его жизни. Однажды он заснул поверх алого покрывала, так и не дождавшись. Сил не было, он едва находил время на сон — удавалось урвать тут и там по паре часов, но оно того стоило. Он хотел проводить с Тони любую свободную секунду. Он проснулся от легких прикосновений к щеке и не сразу понял, где находится. — Тссс, — Тони погладил его чуть смелее. — Не вставай. Я сейчас. Он разделся сам, аккуратно раздел Питера, они забрались под это алое, цвета крови, покрывало, и Тони прижался к нему всем телом. — Спи. — Ты давно пришел? — Час, наверное, просидел. — Мог разбудить! — Питер зевнул, закрыл глаза и провалился в сон. Но все равно услышал: — Мне хотелось смотреть, как ты спишь. Мне всегда хочется на тебя смотреть. =+= Тони срывал переговоры, забывал о сроках, забивал на обязательства. Сколько семейных ужинов он пропустил, сколько упреков выслушал. Сорок сообщений от Питера в его телефоне. Он перечитывал их в пробке, листал на скучных собраниях, перед сном, вместо сна. «Синячок на бедре уже зажил. Так обидно!» «Я услышал песню, она точно про нас с тобой! Засела в голове, весь день напеваю.» «Учился с утра до ночи, мозги теперь болят. Серьезно болят! Кажется, мне нужно к врачу.» «Не смог придумать повод, чтобы написать. Я люблю тебя. Думаю, это отличный повод.» Он бросал все и ехал к нему. Звонил в пути, предупреждая, даже не спрашивал, может ли Питер, есть ли у него дела? Какие здесь могут быть дела. Питер закрывал книги, уходил с посиделок с друзьями, выключал фильмы. Питер всегда его ждал. Тони все пытался понять, как так вышло, почему он? Почему они? Ничего одинакового в них не было, даст бог, и не будет, пусть Питер остается таким, какой он есть. Идеальным до самой последней мысли. Сорок «потому что» были выучены наизусть. =+= Их поезд сошел с рельс внезапно, но оглушительно. — Питер, можно тебя на пару слов? — Стив позвал его из гостиной Базы, и Питер бездумно пошел на его голос. — Да, Кэп? — Сядь, пожалуйста. Я хочу с тобой поговорить, — Стив неловко откашлялся, пытаясь найти слова. — Я не хочу лезть, но это вышло из-под контроля. Вы думаете, что мы слепые, но всем понятно, что происходит. Питер покраснел до корней волос. — Я... Я не понимаю... — Ладно тебе, Питер. Мне так же неудобно говорить об этом, как тебе. — Сомневаюсь, — Питер зажмурился, сжал кулаки изо всех сил. — С Тони говорить бесполезно, поэтому я обращаюсь к тебе. Пожалуйста, подумай не только о себе. У него семья! Пеппер не дура, и о том, как ей больно, можно только догадываться. Ваши гляделки может не заметить только слепой. А что будет потом, когда ему надоест? Что будет с тобой? А с командой? В твоем возрасте редко думают о будущем, но ты же умный парень. — Да, — ответил Питер, поднимаясь на ноги и отряхивая невидимые соринки с джинсов, — я умный парень. Тони догадался посмотреть запись с камер, когда Питер перестал отвечать на звонки. Он даже не мог отследить его! Ни по костюму, ни по телефону. Тот как растворился в воздухе. Гребаный Роджерс. Он так ему и сказал. — Ты просто... Какое право ты имел копаться у него в душе своими грязными руками? Ты в своем уме? Тот даже не смутился. — Я — да. А ты? Ты-то отдаешь себе отчет в том, что происходит? Пеппер мне звонила на днях, задавала вопросы. Мне пришлось врать, что да, у нас чуть ли не каждую ночь чрезвычайно важные задания особой секретности. Так дерьмово я себя давно не чувствовал. — И что? Чего ты хочешь? — Я хочу, чтобы ты перестал морочить парню голову. Он молодой, он переживет и забудет. О том, как поступаешь ты, я даже говорить не хочу. — Ты мерзкий лицемер! Забудет? Молодой? Конечно, всю жизнь любить одного человека и страдать по нему можешь только ты. Она умерла, ты в курсе? И как? Забыл? Закончил переживать? Тони орал что было мочи. Перед глазами все плясало, но разглядеть каменное лицо Роджерса он все же смог. Задел за живое, но и поделом. — Если с Питером что-то случится. Не дай бог с ним случится хоть что-то, Роджерс, ебитесь как хотите. Я умываю руки. Мне не нужно все это, если он... — Ты его любишь, — Стив не спрашивал, а утверждал. — Тебя моя любовь не касается. Тебя вообще все это не касается. — Скажи об этом своей жене. — Да пошел ты. =+= Стив сказал «когда ему надоест», но Тони никак не мог понять, как это может надоесть. Как может надоесть Питер? Как может надоесть дышать, как может надоесть жить? Для Тони это было одно и то же. Он жил от встречи до встречи, от шепота в темноте комнаты до стона на пике оргазма. От его глаз, сияющих, огромных, до кончиков его ресниц, касающихся скулы, когда он спал. От бессмысленной болтовни про всякую ерунду до животного страха за его жизнь. Он боготворил его, поклонялся ему, не понимая, почему этот чудесный, совершенно нездешний мальчишка любит его, как ему могло так повезти? Он хранил его сердце, доверчиво отданное, будто это какая-то безделушка, рядом со своим, в своей груди. Когда ему надоест... Большего бреда Тони в жизни не слышал. В одном Роджерс был прав. Пора было это заканчивать. Тони метался по мастерской, как раненный зверь. Что он скажет Пеппер? Что он скажет всем им? А газетчикам? В том, что они не упустят возможности прополоскать его имя за развод и связь с едва достигшим совершеннолетия парнем, можно было не сомневаться. И Морган. Тони был виноват перед ней, безмерно виноват. Но разум не живет в сердце, как приказать ему не любить, если все вокруг напоминало о Питере? Вся красота мира напоминала ему о Питере. Можно было встречаться пару лет тайно. Развестись по-тихому. Пеппер разумный человек, он сможет ее убедить не поднимать шума. Снять Питеру квартиру где-нибудь недалеко. Если он согласится на квартиру. Но Тони в это не верил. Он покрутил эту мысль, рассмотрел ее со всех сторон и отбросил. Тайные встречи были совсем не тем, чего ему хотелось. И уж точно не тем, чего заслуживал Питер. Тони хотел проводить с ним все свободное время — и несвободное тоже, Питер ведь гений, им всегда есть чем заняться в мастерской. Прерываться придется только на скучные деловые встречи. А прятаться по углам... Это унизительно. Так не поступают с тем, кого любят. Тех, кого любят, носят на руках, а не запихивают в чулан, чтобы доставать оттуда, когда удобно. Тони малодушно подумал, что завтра же с ней поговорит. А сейчас найдет Питера и... Да что он сможет ему сказать? Пообещать уйти от жены? Какое пошлое клише, господи, как ему только в голову это пришло. Они все его возненавидят. Осудят. Ему придется выстоять в этом одному. Вмешивать Питера, позволить хоть одному дурному слову обжечь его — немыслимо. Он ведь поверит им, будет мучить себя моральными дилеммами, попробует всем угодить и изведет себя, когда ничего не выйдет. У Тони от одной мысли об этом все внутри сжималось. Он уперся руками в стол, зажмурился. Нужно ехать к ней сейчас. С остальными он поговорит потом, хотя ему ненавистна была сама мысль о том, что придется обсуждать с кем-то Питера, но еще ненавистнее было, что они станут строить грязные предположения, обмениваться многозначительными взглядами, едва Тони и Питер окажутся с ними в одной комнате. Нужно было ехать немедленно. =+= Пеппер сказала, что он подлец и извращенец. Что она подозревала, но не хотела верить, потому что это ведь Питер. Как можно? Он ведь был для Тони почти как сын... — Нет, никогда, — ответил Тони и замер в ожидании нового потока обвинений. Но она выдохнула сквозь слезы, подлетела к нему, обняла, уткнулась заплаканным лицом в грудь. Тони обнял ее в ответ, погладил по спине, успокаивая. — Я потом тебя возненавижу, обещаю. — Хорошо, — он вымученно улыбнулся. — Все равно не понимаю, как ты мог... — Я не мог. Я знаю, это жалкое оправдание, но я правда не мог иначе. Я ведь не от скуки это все... Он хотел сказать, что любит Питера, что все без него серое, а с ним — обретает краски, и в голове бурлящий густой сироп, а думать можно только сердцем, и сейчас оно сходит с ума. Но разве можно ей такое говорить... — Иди. Иди, мы потом разберемся с этим. С Морган, с делами. Наши юристы будут счастливы, — она отстранилась, вытерла глаза рукавом и несмело улыбнулась. — Забирай все, что хочешь. Серьезно. Я ничего не оспорю, любые условия. Но совместная опека не обсуждается. Я, может, ужасный муж, но отец-то отличный! — Может? — она тихо рассмеялась. — Иди, Тони. Иди уже. =+= Найти его было не так уж и сложно. Тони думал запустить протокол распознавания лиц, отправить Марков искать его везде, где только можно. Но перед этим заглянул к нему домой — и он оказался там. С ним всегда все получалось легче, чем казалось. Он впустил его, отошел на приличное расстояние, уперся спиной в стену и просто смотрел. Никаких эмоций. Глаза красные, руки теребят мягкую ткань зеленой домашней рубашки. Но лицо совершенно нечитаемое. Тони никак не мог найти слова — никаких слов он не помнил. Сейчас скажет что-нибудь не то и спугнет, как диковинного зверька. Поэтому он молчал. — Кэп знает, — наконец сказал Питер, и Тони выдохнул. — Думаю, они все знают. И Пеппер. И все мои. — Я в курсе. Питер поднял на него глаза, но сразу же опустил их, изучая рисунок потрескавшейся штукатурки. — Я говорил с Кэпом, — выдохнул Тони. — Надеюсь, прошло лучше, чем у меня. — Не знаю, лучше или хуже. Я послал его и ушел. — Искать меня? Так я не прятался, — Питер махнул рукой. — Я был здесь. Просто нужно было побыть одному, подумать. — О чем подумать? — Тони почувствовал, как сердце сжалось от ужаса. — О нас. Я люблю тебя, ты знаешь это. Но все это и правда зашло слишком далеко. Я не думал, что так получится. Прости, пожалуйста. Это моя вина, — он сморгнул выступившие слезы, и они покатились по его щекам. Тони выругался сквозь зубы. Хотелось схватить его, прижать, успокоить, но он боялся, что если сделает хоть шаг, Питер закроется в себе. — Ничьей вины здесь нет. Какая вина может быть в любви? Я люблю тебя, Питер, и мне не жаль. — И что из этого вышло? Все так запуталось... Я совершенно забыл, что ты не только мой Тони, но еще и мистер Старк. А это имя... Оно несет в себе слишком много прошлого и ответственности. — Питер. Питер, посмотри на меня, — чуть повысил голос Тони, но Питер не поднял глаз. — Мне нужно, чтобы ты посмотрел на меня. Мне нужно обнять тебя. Я могу обнять тебя? — Нет, — упрямо покачал головой Питер. — Если ты прикоснешься ко мне, я не смогу тебя прогнать. А если посмотрю на тебя, то не устою сам. Я никогда не мог устоять перед тобой, ты ведь знаешь. Тони не мог больше выносить этого. От такого Питера у него все нутро сжималось в крепкий узел, дышать было невозможно, нечем было дышать. Он преодолел расстояние между ними за два больших шага, схватил Питера, прижал его к себе, провел пальцами по щеке — вся мокрая от слез. Он поцеловал эту щеку, и другую, и глаза, и губы, и кончик носа. Питер пытался оттолкнуть его, но вздохнул обреченно и замер. — Мы будем гореть в аду, Тони. — Зато сейчас я в раю. Тони целовал его упрямые губы, соленые на вкус, целовал и сходил с ума. Раздевал его, будто подарок разворачивал, медленно, со вкусом, поглаживая голую кожу, и под его пальцами носился рой мурашек. На старой скрипучей кровати, застеленной дурацким бельем в мелкую клетку, было мало места, так что он устроил Питера сверху, сжал его бедра и не дышал, пока тот полностью не опустился на его член. — Господи боже, ты убьешь меня, ты когда-нибудь точно убьешь меня, — выдохнул Тони, подаваясь наверх. Питер простонал что-то неразборчивое, покачиваясь на его бедрах, то ли молитву, то ли проклятие. Не все ли равно? Простынь комом лежала у них в ногах, Питер лежал у Тони на груди, выводя по ней пальцами замысловатые узоры. Было так хорошо, что не страшно и умереть. — Я сейчас вернусь, — Питер нехотя поднялся и завернулся в простынь. — Принесу воды. Тони лег на бок, подперев голову рукой, и замер в ожидании. Питер погремел стаканами, включил кран, раздались его легкие шаги, и он появился в дверном проеме, похожий на греческого бога в мягком свете, подсвечивающим его силуэт. — Что? — Питер наткнулся на его взгляд и остался стоять на месте, позволяя Тони подольше любоваться собой. — Я... Я поговорил с Пеппер. Рассказал ей все. Прости, что так долго тянул. Питер поставил стакан на комод. Подлетел к кровати, рухнул на Тони, зашептал ему в шею: — Ты теперь мой? Совсем мой? Останешься со мной, да? Навсегда останешься? Тони взял его за подбородок, вынуждая Питера посмотреть ему в глаза. Тот был так счастлив, что хотелось бросить к его ногам весь мир, все миры, лишь бы так и оставалось. Хотелось сказать ему, что вся его жизнь вела его к этому моменту, все было ради этого, каждая секунда каждого дня — только ради того, чтобы наконец-то суметь сказать: — Ну куда я теперь уйду. *fin*