Кленовые листья и демоны

      Они встретились совершенно случайно.       Помнится, это было раннее утро заканчивающейся зимы после главного вечера праздника морских фонарей.       Сяо тогда возвращался на постоялый двор. Как и всегда: измотанный, еле идущий, весь в крови волочащий за собой также ставшее алым оружие и скрывающий лицо за демонической маской — чтоб уж точно не повадно было подойти какому-нибудь простачку и предложить помощь. Хотя, встретить здесь можно было разве что глупых слаймов да пару животных. Люди-то всю ночь веселились.       Сил на телепорт уже не осталось. Он просто брёл, мечтая снова не свалиться в обморок где-то в лесу, а ещё хуже — уже на подходе в гостиницу. Конечно, его бы затащили внутрь, однако хозяйка однажды ненароком проболталась, что в последний раз первыми его нашли постояльцы, что привело к жуткой панике. Тц. Глупые люди. Ладно, не такие уж и глупые. Были среди них одарённые, и Сяо уж не знал, чаще он использовал эту фразу с невозмутимым сарказмом, или действительной истиной. Что ж, под последнее один чрезвычайно безмятежный белокурый воин явно не подходил.       Он почувствовал знакомый мерзотный запах ещё издалека. То, как пахли заражённые гневом канувших в лету богов существа было трудно описать — Якса принципиально не был в этом силён. Однако к этим тварям его тянуло нечто, граничащее между нерушимым долгом и проклятием. А что тянуло к нему самих тварей, уже не ясно. Быть может, со своей ухудшающейся с каждым днём грязной аурой и за своих сойдёт через несколько лет. Но удивительным показалось не то, что даже после столь долгой и мучительной битвы ещё кто-то остался (праздник, в конце концов, ничего в этом поразительного и не было вовсе), а ещё один запах. Этот был гораздо более странным: невесомым и еле ощутимым. Он отдавал прохладой и запахом дождя, листьями (а они вообще пахнут?) и, кажется, был даже с привкусами стали, хотя более возможно, что это просто кровь под маской стекла и забилась в ноздри.       Не сказать, что Сяо спешил, до того, как услышал звуки сражения. Будь там просто монстры, он дошёл бы лениво и тихо — твари чаще всего не отличались особой активностью. Когда как факт, что кто-то с ними сражался, заставил насторожиться и всё же захромать быстрее, стиснув зубы от зудящей во всём теле боли. По мере приближения странный новый запах становился более четким, и вскоре обнаружилось, что его принёс ветер. Да только необычный — то был изящный и аккуратный, но резкий и острый вихрь, периодично исчезающий и появляющийся, режущий врагов на части, и управлял им, вот это да, владелец глаза бога. Анемо, естественно.       Таких зверушек Адепт не видел уже довольно давно. Не считая всемирно известного загадочного Путешественника, собирающего в свою коллекцию многогранных способностей все семь стихий, была лишь парочка, а то и только лишь один человек. И то пропали они поразительно быстро, а может, и вовсе давно умерли. С памятью у Сяо на подобные вещи было худо, да и куда уж людям, хоть и с глазом бога, соревноваться в длительности жизни с бессмертным.       Облик юноши, что потревожил тишину и покой окровавленных тысячелетними сражениями земель, он запомнил надолго.       Ну, как запомнил. Эта белоснежная макушка со странной красной прядью и раздражающе неровно собранным хвостом потом ещё далеко не раз маячила перед его носом.       По необычным одеяниям и умелому ведению боя Якса понял сразу — не местный; очевидно, странствующий воин. Но дела до этого особенно не было. Он появился за секунду и так же молниеносно разобрался с остатками монстров, чей прах, подхваченный ветром, вскоре улетел прочь, оставляя за собой лишь еле заметную темную дымку. Выпрямившись, Якса встал и молча с прищуром сквозь маску несколько секунд рассматривал самурая, что ровно так же замер на расстоянии примерно десяти метров, до невозможности внимательно глядя на таинственного незнакомца, цепляясь за каждую деталь в его образе. —Ты в порядке? —хрипло и тихо послышалось из-за маски. Белокурый путешественник сперва оторопел; он, кажется, невольно отвлекся, переполненный не то удивлением, не то любопытством, что вызвали у него вид и аура подоспевшего на помощь. Ему показалось слегка очевидным, что то был защитник земель, которые он в столь ранний час посмел потревожить, а судя по жутко потрепанному и плачевному виду, минувшая ночь была полна забот. И юноша, наконец, отмирает, растерянно отвечая лишь коротким «да», совершенно забывая о необходимости поблагодарить. Однако Адепт этого и не просит, смотрит на него так же внимательно не более пары секунд, а после коротко кивает, разворачиваясь. —Больше не связывайся с этими монстрами.       Говорит, серьезно и так же тихо, и скоро исчезает меж деревьев, игнорируя растерянный и заворожённый взгляд в свою спину. ________       Последующие их встречи будто уготовила сама проказница Судьба — слишком много совпадений и нечаянных пересечений. Сначала Кадзуха, именно так звали этого парня, принёс Адепту лекарства, которые передал Моракс. Об этом ему потом сказала сама Верр Голдет, так как в тот момент Сяо снова не было в гостинице.       Потом они встретились где-то в горах — ронин беззаботно путешествовал, а Сяо по показаниям местных жителей следовал за очередным монстром. Тогда они впервые обменялись больше чем парой слов. Но диалог закончился так же быстро, как Якса сбежал, почувствовав неподалёку зараженных. Через несколько недель темноволосый снова помог Каэдэхаре расправиться с монстрами.       И так причины встреч чередовались чуть ли не по кругу: монстры, лекарства, наичистейшие случайности и совпадения.       Сяо вечно сторонился. Держал расстояние, всё твердил про опасную карму. А Кадзуха словно маленький несмышленый щенок, глухой к чужим командам — делал что душе вздумается. Всё искал встречи, намеренно нарываясь на монстров, разговаривал с ним как ни в чем ни бывало, пускай часто и получал лишь молчание в ответ, безмятежно улыбался и даже шутки отпускал, когда то было уместно. Вот он, вольный ветер, не обремененный ни единой заботой. А вот на голову Яксы свалилась ещё одна — глупый самурай имел свойство порой влипать в неприятности или сталкиваться с какими-то трудностями. Он обычно с ними сам справлялся, потому чаще всего Сяо просто находился где-то далеко и наблюдал оттуда. К слову, это было довольно забавно. Где-то любопытно, а иногда и грустно.       Даже если бы кто-то поймал Сяо с поличным на слежке за белокурым путешественником, он ни за что бы не сознался. Ни другим, ни самому себе.       Но он почему-то очень быстро сдался, и Кадзу вскоре удалось вытащить из него больше, чем банальные и вечно повторяющиеся фразы: «Будь осторожнее», «Не приближайся», «Мне нужно идти». Не сказать, что они разговаривали много. Пускай Адепт неохотно и отвечал на вопросы, он всё равно уходил слишком скоро. Потом Кадзуха научился удерживать рядом с собой личность, переполнявшую его любопытством, немного дольше.       Через несколько недель Сяо впервые по какой-то причине позволил себе сесть с самураем на расстоянии в несколько метров на краю обрыва. Тогда они всё время молчали и просто смотрели вдаль, на заходящее солнце. Оба чувствовали себя странно. Вроде сидели поодиночке, а вроде и вместе. Никто не проронил и слова, но тогда, кажется, темноволосый ни с того ни с сего почувствовал еле ощутимое облегчение. Будто его тело расслабилось и хоть сколько-то отдохнуло. А Кадзуха был переполнен спокойствием и трепетом. Он будто приблизился к чему-то очень мистическому и не осязаемому, исполненному загадочностью и поражающим великолепием. Внутренне он очень тихо ликовал своей маленькой победе и до дрожи желал сохранять этот момент как можно дольше.       Когда солнце зашло, и из лесов и пещер стала сочиться едкая темная дымка, Якса поднялся, но прежде, чем уйти, посмотрел на смертного, что сидел неподалеку. Несколько секунд, показавшиеся вечностью, они продолжали молчать и просто смотрели друг на друга. Потом из уст Адепта послышалось спокойное «спасибо», а ронин, сначала растерявшись, в ответ искренне ему улыбнулся и пожелал удачи. В глубине янтарных глаз что-то удивлённо блеснуло, и Сяо, кивнув, неспешно ушёл.       В тот момент между ними зародилось нечто тёплое и еле ощутимое. И со временем оно лишь крепло и становилось всё больше заметным.       Шли недели. Неспешно разгоралось лето. Они стали встречаться реже — Кадзуха вернулся в город к команде Алькора, который вскоре выплыл из гавани. Минули месяцы. И всё, казалось, встало на круги своя. Мимолётное знакомство отложилось в памяти, но быстро было скрыто за привычными заботами и кармой. ________       Наступила зима. Алькор вернулся в гавань. Верр Голдет передала, что Адепта искал белокурый юноша в иностранных одеждах. Скоро они вновь встретились где-то в горах.       Встречи стали чаще, казались более запланированными и не удивительными. Они стали чуть больше разговаривать, Сяо чувствовал, как понемногу желание поскорее уйти пропадало. Расстояние между ними уменьшилось. Якса сам позволил себе это сделать — Кадзуха не настаивал. Он никогда не проронил ни о чем подобном и слова. Был невероятно терпелив и сам ждал, когда Адепт пожелает приблизиться. Лишь однажды самурай допустил наглость: взял чужую руку в свои, вложив в неё белоснежный омамори с кленовым листом — подарок на прощание.       Сяо долго выражал непонимание и утверждал, что это совершенно бесполезно, Каэдэхара оправдывался и говорил, что «таковы мы, смертные». Он сказал, что тот может отдать оберег кому-то другому или, в конце концов, выкинуть, но Якса не запомнил из его слов ничего, кроме одной фразы: «я сделал его сам».       Зима ушла вместе с Кадзухой. Воспоминания о нём стали обширнее. Они не так легко забывались. И необъяснимое чувство в груди чего-то теплого и спокойного при возвращении к ним всё не давало покоя. Ровно так же, как не давало покоя запомненное в памяти ощущение прикосновения рук, чьё тепло он почувствовал даже через перчатку. Это было их первое касание. ________       Лето выдалось таким жарким, что даже твари не решались вылезать из тенистых холодных пещер. Благодаря этому Кадзу наконец удалось застать Адепта на постоялом дворе. Тогда он принёс новость, что команда корабля оседает в Ли Юэ до следующего лета, вот только было здесь весомое «но» — столь большой срок был подготовкой к гораздо более длинному путешествию, чем прочие. Сначала Сяо лишь пожал плечами — ему-то какое дело? Однако время сделало своё дело.       Ронин продолжил привычный образ жизни. Он странствовал и искал вдохновение в окружении природы и встречавшихся на пути людей. Но главной особенностью было то, что теперь он путешествовал не один.       Как бы Сяо не отнекивался, Каэдэхара прекрасно чувствовал его присутствие. Якса практически постоянно был неподалеку и следил за ним. А на вопросы зачем ответить не мог — он и сам толком не знал. Только лишь придумал оправдание: «монстры есть везде, и следуя по твоему маршруту их удобно устранять». И Кадзуха за всё время не встретил ни одной опасности на своём пути.       Они стали ещё ближе. Светловолосый заверил Адепта, что его карма не влияет на него должным образом, а если что-то пойдет не так, то он обязательно скажет. Так Сяо стал чаще садиться к самураю совсем рядом, плечом к плечу. Он позволял изредка касаться его и не уходил, если его просили остаться. Они мало беседовали, но если это происходило, то узнавали друг о друге нечто новое. Так Якса услышал о странствиях и нелёгком прошлом своего друга, а Кадзуха узнал о минувших событиях Ли Юэ и возрасте своего защитника. И пускай он никогда не рассказывал ничего подробнее нескольких слов о том, что до освобождения ему приходилось служить у злой богини, Ронин никогда не настаивал и не старался выведать больше. И Сяо был благодарен. Кажется, никогда в жизни ему не было так легко и спокойно рядом с человеком.       И только ноющее непонятное чувство в груди всё чаще его беспокоило. ________       Однажды Кадзуха спросил о шрамах, что были на спине Яксы. На его теле было много незаживших отметин минувших тяжёлых лет, но только от двух, тянувшихся вдоль лопаток, веяло особенным ужасом и скорбью.       Самурай приметил их уже очень давно, чуть ли не впервые, когда тот повернулся к нему спиной, но ранее никогда не заикался о них. Что-то ему подсказывало, что это не лучшая тема для разговора. Что же сейчас? Не стерпел.       Тогда они были в номере Сяо, и Кадзу обрабатывал его свежие раны — сам вызвался, увидев одежду, целиком испачканную в крови, будто его облили из таза. Якса долго отказывался, но точно так же как и в прошлые разы быстро сломался. Впервые самурай увидел друга без верхней части одежды: без перчаток, боди, рукавов и украшений. И зрелище это было поистине завораживающее, однако столько же жуткое и болезненное. Тысячи шрамов самых разных видов, новые глубокие раны, кровь, сочащаяся из них. И от осознания, что за всю свою невероятно долгую по меркам людей жизнь Сяо чуть ли никогда не занимался своими ранами и не получал заботы от других, у Кадзухи ныло сердце. Он знал, что Моракс иногда использовал собственные силы, чтобы лечить его раны, но то было единственным, что хоть сколько-то облегчало его страдания. И пускай темноволосый утверждал, что он уже не чувствует боли, ронин не верил ни единому слову.       И пока Каэдэхара обрабатывал его раны, Сяо сидел неподвижно и тихо. Лишь иногда дёргался, и то не от болезненных ощущений, а прикосновений самих по себе. Но между тем на душе у него почему-то вновь становилось тепло и приятно. Так было до того момента, пока не прозвучал вопрос. —Сяо, —неуверенно и тихо позвал Кадзуха. Адепт отозвался вопросительным мычанием. —Могу я кое-что спросить? —в ответ тишина, но беловолосый уже давно знал, что это означало «можно». Он глубоко вздохнул, желая избавиться от волнения. Самым худшим для него было сказать что-то не так, из-за чего Сяо мог почувствовать себя некомфортно и запросто сбежать. По какой-то причине для Кадзу это было равносильно предательству. —Откуда у тебя эти шрамы? Те, что на лопатках.       Парень на мгновение забывается и хочет коснуться места, о котором сказал. Но Якса словно чувствует это и сразу же дёргается, отклоняясь от того. —Не трогай, —невольно его тон сменился на острый и холодный. Брови сошлись у переносицы, и янтарные глаза зыркнули на ронина словно с презрением, но и.. страхом? —Это не важно.       Кадзуху от этого взгляда передёрнуло, и он сам отодвинулся, моментально возвращая всё личное пространство. Он тихо и виновато извинился, а Сяо, тяжело вздохнув, ответил, что всё в порядке.       На следующую ночь в честь праздника морских фонарей запускали салют. Они сидели на крыше Ваншу и смотрели в небо на распускающиеся и потухающие через пару мгновений яркие букеты разноцветных красок. От собственных мыслей Кадзу отвлёк уже третий год знакомый ему голос. —Когда-то у меня были крылья. —светловолосый не сразу осознал эту фразу, сказанную будто в пустоту. Он распахнул глаза и внимательно посмотрел на защитника. Взор Сяо был устремлён на разукрашенное огнями небо, и в этом омуте он не мог различить ни единой эмоции. —Богиня снов забрала их. Хотела, чтобы я почувствовал, каково это действительно лишиться свободы. —Адепт плавно перевел взгляд на друга. —Даже Моракс не смог вылечить эту рану.       Ли Юэ пестрел разноцветными красками. Сидящие в ресторане внизу люди шумели и веселились. Фейерверки со свистом взмывали в небо и взрывались, рассыпаясь яркими искрами по черному холсту. Медленно поплыли по небу сотни фонарей, унося мечты и надежды людей далеко-далеко, заменяя собой бесконечные звёзды. Кадзуха сжимал Яксу и тайну, которую ему доверили, в крепких объятиях. Ведь это было самое сокровенное, самое дорогое, и всю свою жизнь проведший в одиночестве и нескончаемых муках Адепт доверился, открылся ему, простому ничтожному смертному. И самурай будет хранить это так, как Сяо хранил незапятнанный кровью и кармой белоснежный омамори с кленовым листом, что висел на поясе рядом с демонической маской.       Впервые Кадзуха обнял последнего Яксу. И тот впервые за сотни лет обнял кого-то в ответ. ________       Ронин уехал тогда, когда началось лето. Но он, кажется, забрал с собой на корабль все солнечные лучи. Иначе Сяо не мог объяснить ноющее чувство в груди, что не давало покоя при взоре на уплывающий за горизонт Алькор, а после каждый раз, когда перед глазами всплывал знакомый светлый образ с искренней улыбкой и блестящим свободой и надеждами алым взором. За столь короткое время Якса, на удивление, уже привык к отсутствию чужих пронзительных криков в своей голове. Теперь от них, казавшихся ещё более оглушительным, спасало только воспоминание тихого и мелодичного голоса, твердящее одно и то же: «Мы обязательно встретимся снова. Я обещаю».       И Сяо впервые начал боятся возможности не воплощения в реальность данного ему обещания. Впервые начал боятся за смертного, ведь ему ли не знать, насколько ничтожно хрупка на самом деле человеческая жизнь. Впервые начал боятся привязанности. Ведь он Адепт, а Адептам чуждо всё людское. Вот только это утверждение, как бы темноволосый не убеждал себя в обратном, оказалось ложью. И когда он это осознал, стало уже поздно.       В последнее время Бей Доу всё чаще замечала листы бумаги, исписанные хокку и стихами, посвященными лишь одной личности. Всё больше их стало появляться в каюте белокурого самурая, что начал практиковаться вырезать человеческие фигурки из древесины и бамбука. А среди команды уже давно ходили слухи о том, что их матрос в кого-то влюбился. И Кадзуха, сколько не объясняйся, в ответ слышал лишь шутки, каждый раз заставляющие стыдливо краснеть.       И пускай вольного духа и тяги к путешествиям у него не убавилось, где-то там, далеко за океаном, в стране торговли и богатства, была его причина вернутся в уже вдоль и поперек изведанные им края. ________       Весна прошла не так давно, но наступила она только тогда, когда Сяо из диалога двух торговцев, отдыхавших на постоялом дворе, нечаянно услышал о возвращении Алькора. И Кадзуха сбежал от команды чересчур быстро, когда они наконец причалили к гавани.       Они встретились в переулке — именно там Каэдэхара смог догнать Яксу, чей запах донёс до него ветер и чей силуэт случайным образом увидел он среди толпы и мгновенно узнал. И пускай Сяо долго пытался убедить друга в том, что оказался здесь не для того, чтобы встретить его, а просто навещал одного человека, Кадзуха всё не верил и радовался будто щенок. И сердце божества, кто от людского всего был отстранён, билось с той же частотой, что и у ронина, позволяя ему обнимать его и сжимая в объятиях в ответ.       А самурай всё болтал и болтал, одну за другим порождая красноречивые фразы о том, как хороши были его путешествия, однако насколько теперь была сильна его радость увидеть старого приятеля вновь. И Сяо, ранее терпеливо слушавший его речи, теперь фыркнул тихое: «да замолчи ты уже», а после взял Кадзу за подбородок и притянул, аккуратно слегка касаясь губами. А Кадзуха, сперва оторопевший, действительно замолчал, занятый собственным удивлением, а затем — сладким и чувственным поцелуем, порожденным уже его инициативой. И Адепт, казалось, всё ещё бесконечно винил себя за проявление слабости, да только вот отстраняться от приносящего ему лишь спокойствие и умиротворение тепла не был намерен.       Тогда светловолосый сказал, что в ближайшее время никуда не уедет, а если это и случиться, то совсем ненадолго. И пускай Сяо внешне был совершенно невозмутим, ронин прекрасно чувствовал, как сердце оттаявшего Яксы билось наравне с его собственным, в унисон с счастьем. ________       Тихая ночь на постоялом дворе была обеспечена праздничным похмельем у людей и отсутствием монстров благодаря Сяо, которого Кадзуха беспокойно ждал несколько дней подряд.       Он всё хотел последовать за ним и помочь. Не был в силах оставить Адепта одного, пускай и знал, что тот прекрасно справиться сам. Но тот был серьёзен и тверд, как никогда. Сяо мог простить себе безмерную глупость, — привязаться к человеку — но ни за что не позволит себе совершить ещё одну — потерять его. Даже если это будет стоить ему жизни.       И когда темноволосый наконец вернулся в гостиницу, Каэдэхара уж было хотел его обнять, да только вот встал в ступоре, когда увидел мокрую насквозь одежду и капли воды, стекающие по кончикам запутавшихся волос. Сяо знал, что Кадзуха за него беспокоится, и не хотел, чтобы его тревога приумножилась, когда тот вновь увидит сплошное кровавое пятно вместо одежды, волос и тела. Он окунулся в ледяное озеро, прежде чем возвращаться, и теперь уже не ясно, от чего Якса дрожал: от холода или изнеможения после невероятно долгой битвы.       Желая сделать как лучше, он только лишь вызвал ещё больше тревожности. Ведь кроме этого новые глубокие раны, что ранее были скрыты под слоями запекшейся крови, теперь были прекрасно видны. И Кадзуха провел более часа, ухаживая за ранами Сяо и отогревая его после «купания». Но это не было его обязанностью. Ронин делал всё исключительно по собственной инициативе, пробиваясь сквозь чужое сопротивление.       И Адепт, ровно как и всегда, позволял светловолосому сидеть у него за спиной и совершенно не тревожился, когда тот касался его или желал обнять. Он вовсе не замечает момента, когда партнёр заканчивает с ранами и откладывая маленький чехол со всем необходимым в сторону. Он сидит неподвижно, облокотившись локтями о колени и смотря себе под ноги, ни о чем не думая.       Кадзуха тихо дышит, рассматривает спину, исчерченную подписями жестоких событий, и голова его полна мыслей. Он аккуратно проводит между лопаток, вдоль спины — почти невесомо и до жути осторожно. А затем, на пробу, не менее аккуратно, медленно приближается и оставляет столь же невесомый и нежный поцелуй на одном из верхних позвонков. Сяо заметно напрягается, ссутуливается, но молчит. Кадзу очень хочет видеть его лицо прямо сейчас, однако думает о том, что из-за его пристального и внимательного взгляда Адепт точно захочет сбежать. Не встречая никакого возражения, Кадзуха вновь припадает губами к спине, медленной и аккуратной дорожкой ненавязчивых поцелуев отмечает каждый позвонок, прямо до конца лопаток.       У него уже давно создалось и теперь только крепло четкое ощущение, что он общается с диким, не прирученным зверем — одно неверное движение, шорох, малейшее проявление неосторожности или страха, и опасный монстр мгновенно дернется, поцарапает, в лучшем случае убежит, в худшем — накинется, растерзает. Но Кадзуха с самого начала не видел в нём монстра. В его алых наблюдательных глазах Сяо был напуганным, израненным и измученным, лишенным счастья и свободы загнанным в угол птенцом. От того и вся его осторожность и недоверие — адепту, что сторонился людей под предлогом боязни возможности навредить, на самом деле не хватало заботы и ласки. Не хватало того, кто скажет ему: «Все хорошо. Ты можешь наконец расслабиться и положиться на меня». Не заметив, как пальцами стал осторожно проводить по протяжным шрамам, Ронин отвлекся от своих мыслей только тогда, когда почувствовал лёгкую дрожь. —Всё хорошо? —спрашивает тихо, поднимая голову и внимательно вслушиваясь в чужое дыхание. —Да, —следует в ответ спустя недолгую паузу коротко и также тихо, без единого уточнения и даже намека на хоть немного эмоциональную интонацию.       Возникает вопрос: «А что он сейчас чувствует?» и от чего-то у Каэдэхары на душе становится горько и очень тоскливо. Он вдруг осознает, как сильно хотел бы увидеть крылья Сяо, и в голове тут же вылетает мысленный ответ — а он бы как хотел. Лишенный самого дорогого, самого важного, бесстыдно оставленный совершенно беззащитным перед лицом бесконечных страданий Якса теперь казался ему таким хрупким и, к несчастью, уже давно разбитым на тысячи острых осколков. Кадзухе невероятно сильно захотелось обнять его. Защитить от всех бед такого жестокого мира, забрать непосильный груз с его плеч, забрать карму, чтобы Сяо, наконец, почувствовал облегчение.       А самурай и вовсе не подозревал, что Сяо оставался рядом с ним потому, что в подобные моменты голоса в его голове неожиданно все разом затихают.       И Кадзуху буквально разрывало от отчаяния и желания вознестись в небо и одним лишь яростным взмахом невиданной силы уничтожить всё, что Адепту было неприглядно, разломить мир пополам и бросить прямо к его ногам, добраться до этих чертовых богов, да хоть изничтожить их всех до единого, если это вернёт ему крылья — так давно утерянные свободу и покой. Не в силах сдерживаться, светловолосый совершает чуть более резкое движение по направлению к Сяо. Обхватывает его тонкое изящное тело руками, утыкается лбом куда-то в затылок и невозможно крепко прижимает к себе, жмуриться, сводя брови к переносице. —Кадзуха? —слышится немного хрипло через пару секунд после того, как от него же исходит неслышный вздох удивления из-за неожиданных действий. Но в ответ только молчание. Для каждого оно длиться по-разному, однако кончается одинаково неожиданно. —Отдай мне свою карму.       И Сяо почти задыхается, пораженный внезапной просьбой. Или требованием? —С ума сошел? —Да.       Стрелка часов отмерила ровно шесть секунд тишины. —Ты же понимаешь, что это невозможно? —Тогда отдай мне всё, что причиняет тебе боль. —На данный момент ты причиняешь мне боль, Кадзуха. —на самом деле, было просто некомфортно, однако Якса всё равно желает поскорее от этого избавиться. —Прости, —произносит тихо и подавленно, но всё равно не отпускает. Сяо некомфортно. Он доверяет, но всё равно опасается, даже несмотря на то, что в голове у него теперь пусто, а тело больше не сводит из-за постоянной боли. Кадзухе грустно, он не в силах сделать ничего для Адепта, и отчаянно пытается хоть как-то помочь. —Ты так много пережил.. Мне очень жаль. Как бы я хотел помочь тебе. —почти неслышно шепчет, вжимаясь лбом в затылок. —Быть может.. может есть хоть что-то, что я могу сделать?       В этот раз пауза затягивается на гораздо большее время. Но размеренное тиканье часов никто не считает — у каждого голова заполнена своим густым грозовым облаком мыслей. —Уже. —слышится наконец тихое и хриплое в ответ. —Что? —Кадзу поднимает голову, глядя в недоумении. —…Ты уже делаешь, —Сяо немного задерживается с уточнением, словно и сам ещё до конца не знает, правдивы ли его слова. А может, он просто до сих пор не может это принять. Однако, Адепт предугадывает последующий вопрос и мгновенно его опережает. —Голоса затихли. Всегда затихают, пока ты рядом. Боль.. кажется, она уменьшилась. И в ту ночь, когда я ночевал рядом с тобой, кошмары тоже исчезли.       Ронин не двигается, лишь невольно ослабляет хватку. Он слушает ещё внимательнее, цепляется за каждое слово. Наверное, ему как и Сяо точно так же в это не верится, именно поэтому между ними снова воцаряется тишина. Но как и раньше она была лёгкой, невесомой и такой.. комфортной? Адепт, кажется, никогда не испытывал нечто, что можно хоть близко описать комфортом. А Кадзуха дарил его одним только присутствием, не говоря уже о касаниях. Как бы тело с непривычки не желало отторгнуть «нарушителя», в голове было слишком тихо и приятно пусто, чтобы посметь двинуться.       И так происходило каждый раз, когда ронин касался его. Сколько бы они через это не проходили, темноволосый всё равно поначалу возвращался на самую начальную стадию. Лишь через некоторое время где-то в груди оседало что-то теплое и мягкое, такое чуждое и одновременно невероятно нужное — будто жалкий огонёк тоненькой спички посреди бесконечного ледяного бурана. И это маленькое ничтожное нечто, которое бескорыстно дарило заветное спасительное успокоение, так сильно хотелось сохранить, что руки начинали дрожать, а сердце судорожно биться. Хотелось сжать этот комок, приносящий ему лёгкость и тепло, защитить всеми силами и никогда не отпускать.       А следом за такой мыслью приходило осознание, что это «нечто» являлось белокурым самураем, чьё каждое трепетное касание отдавалось в том месте мелкими импульсами, будоражащими изголодавшееся по прикосновениям и ласкам тело.       Сейчас ему было так тепло, так приятно и хорошо. Казалось, что оружие для защиты больше не нужно. Не нужно было и сопротивляться — сейчас Якса был в абсолютной безопасности. В мягком обволакивающем куполе, дарующем сладкие сны. Сны… наверное, Кадзуха и сам был как сплошной сон. —Ты.. действительно так хочешь мне помочь? —Сяо выпрямляется, желая взглянуть себе за спину. Светловолосый сначала поднимает на него взор слегка осоловелый, будто он и вовсе успел уснуть. Но после пару раз быстро моргает, слегка растерянно кивая. Получив ответ, Якса в очередной раз замолкнул и уставился в пол. Но пришедшие в голову мысли сами полезли наружу. —Карма в последнее время ослабла. Если так хочешь, я могу дать тебе попробовать, какого это. Но не жди, что не почувствуешь себя плохо.       Он плавно поворачивается, встречаясь с непонятным взглядом рубиновых глаз, обладатель которых отпускает его и садиться рядом, свешивая ноги с кровати. Взор Сяо серьёзный, хоть и за сведенными к переносице бровями можно было различить беспокойство. Он бы ни за что не сделал нечто подобное несколько месяцев назад, но сейчас.. наверное, даже он, Адепт, не был в силах устоять перед изменениями, что привнес в его жизнь простой смертный. Он бы никогда не пошёл на уступки и никогда не передал бы свою карму, в особенности тому, —Архонты, неужели он и правда наконец это признаёт — кто ему дорог. Всего несколько месяцев назад. Однако теперь Сяо соблазняло нечто изнутри — что-то хищное и злое, давно упрятанное в самом дальнем уголке его наполненной скверной души, незаметно выкарабкалось наружу и пожелало вновь попробовать сон. —Я хочу попытаться. —после нескольких секунд раздумий Каэдэхара кивает и поднимает взгляд решительный, полный отваги. И что-то в этом взгляде заставляет хищную сущность Адепта внутри в удовольствии пророкотать. —Уверен? —Уверен. —и снова кивает, когда как внутри всё же что-то неуверенно надламывается и ёкает, когда в чужом взгляде на мгновение вдруг проблескивает нечто незнакомое и пугающее.       Сяо глубоко вздыхает и придвигается ближе, совсем вплотную, заставляя самого себя смутиться, а самурая в зловещем предвкушении дальнейшего неизвестного задержать дыхание. Шершавая ладонь ложится на щёку, холодные пальцы проходятся по скуле и скользят за ухо, останавливаются на шее, ежесекундно вызывая табун мурашек. Кадзуха смотрит внимательно и с любопытством, но между тем с неприкрытым волнением и ожиданием чего-то опасного.       Якса намеренно медлит — наблюдает и всё ждёт, когда тот испугается и поспешно отстранится, пожелает спрятаться или сбежать. Людям было свойственно бояться его. Сяо принимал это как должное. Да только вот сколько не ждал, светловолосый никак не давал и надежды на ожидаемую реакцию. Он дышал тихо и медленно, не двигался и терпеливо ждал. Его зрачки заметно расширились, и если бы Адепт приложил руку к его груди, то почувствовал бы частое биение сердца. О чем он сейчас думает?       Взгляд янтарных глаз невольно скользит вниз, цепляет каждый сантиметр, будто желая запомнить каждую деталь до единой. Опускается к губам, задерживается. Его сны.. каковы они на вкус?       Дыхание на секунду вздрагивает, и Кадзуха плавно опускает веки, когда чужие слегка потрескавшиеся губы накрывают его. Неосознанно поднимает руки и кладет их на плечи, отвечает, не замечая, как в ту же минуту к щекам приливает тепло.       Сяо видит будто сквозь физический контакт. Он видит и чувствует гораздо больше, пробирается к самому основанию, спрятанному где-то в чужом сознании. Добирается до сосуда, до краев наполненного белоснежной, мягкой и невинной субстанцией, к которой ни за что не прикоснется своими испачканными в грехах руками. Но будто само собой это густое облако в одном месте меняется на глазах — мутнеет, обугливается, а затем испаряется, украденное беспощадным монстром из чужого сознания. А в оставшееся пустым место мгновенно впрыскивается самый действенный яд — непроглядно чёрная, ужасная тьма. Она пробирается в самые лёгкие, заполняет с ног до головы и обдает жгучим жаром.       У Кадзухи темнеет в глазах и в то же мгновение он распахивает веки, чувствуя, как задыхается. Пальцы отчаянно сжимаются, царапают ногтями голые плечи, и из горла вырывается рваный кашель. Тело начинает неимоверно лихорадить, температура мгновенно пересекает пределы нормы, а на глаза наворачиваются крупные, с оттенками черного слёзы. Всё вокруг наполняется темной дымкой. И это была лишь самая маленькая крупица, которую только был способен отсоединить от себя Сяо.       Якса тут же подхватывает самурая обеими руками, чтобы тот, будучи не в силах контролировать своё тело, не упал с кровати. Он прижимает Кадзу к себе очень крепко, но в следующее мгновение чувствует, как чужая рука резко упирается в его лоб, нечаянно ударяя. —Не забирай! Я справлюсь! —Каэдэхара невольно повышает голос. Он задыхается и бьётся в судорогах. Голова буквально разрывается от боли и криков агонии, взявшихся резко и из ниоткуда. —Ты умрёшь, идиот. —рычит темноволосый и также быстро, как сделал обратное, впитывает собственное проклятие назад. Кадзухе кажется, что ещё несколько секунд, и его тело разорвется на части, но в тот же момент из груди вырывается вся агония, оставляя за собой горькое послевкусие из дрожи и слёз.       Тело ронина не слушает своего хозяина — в одно мгновение оно оказалось слишком слабым и словно непригодным даже для малейших движений. Пока он тяжело и хрипло дышит, глядя в потолок и сжимая чужие плечи, Сяо прижимается к его груди, крепко обнимая. Как он и думал. Даже минимальное воздействие кармы на простого смертного могло привести к летальному исходу за считанные секунды. И если Кадзуха был неплохо натренирован и силён духовно, то что может случиться с совершенно неподготовленным человеком? Адепт выяснять уж точно не хочет, и теперь тонет в вине и испуге. Он не должен был позволять себе своевольности, за которую почти расплатился потерей только лишь обретенного сокровища.       И сон, пускай он и казался самым лучшим, который ему доводилось пробовать за много сотен лет, но ни за что не хотелось съедать целиком, явно того не стоил.       Якса тяжело вздыхает и укладывает ронина на кровать, ложась рядом с ним. Его голова всё ещё лежит на чужой груди, с замиранием дыхания слушая восстанавливающееся биение сердца, а руки обвивают тело, прижимая к себе.       Вскоре вместо хриплого тяжёлого дыхания Сяо слышит тихие всхлипы. Кадзуха обнимает его, и подрагивающие пальцы гладят по голове, зарываясь в густые волосы. Адепт приподнимается, желая взглянуть в лицо партнёра, и видит, как мелкие аккуратные дорожки хрустально чистых слёз медленно стекают по щекам, делая мокрыми волосы, растекшиеся белоснежными волнами по подушке. —Тебе всё ещё плохо? Провести ритуал очищения? —тихо спрашивает, с тревогой глядя в рубиновые глаза. Но отвечают ему не сразу, сперва притягивают назад к себе и до жути крепко обнимают, не желая отпускать. —Ты столько всего пережил, столько несешь на своих плечах в одиночку прямо сейчас, —шепчет порой прерывающийся на всхлипы голос. —Как же так.. я совсем не могу тебе помочь. Мне так жаль, Сяо. Мне так жаль… «Действие кармы ещё не прошло» — думается Яксе, что теперь вынужден положить голову на изящное плечо и уткнуться лбом в щёку, пока одна из рук Кадзу зарывается в его волосы. Сяо кладет ладонь на вторую щёку возлюбленного и утирает большим пальцем слёзы, прикрывает глаза и глубоко вздыхает. —Дурак, —серьезно говорит он, и самурай, кажется, на пару секунд в недоумении даже перестает дышать. —Ты и так помогаешь мне как никто другой. —темноволосый тянется к расписанной жутким ожогом ладони, аккуратно берет в свою и придвигает поближе, осторожно и нежно целует внутреннюю сторону. Удивительно, как за столь короткое время этот Адепт смог выучить, что такое нежность и даже привык к ней. Этот человек — Кадзуха — просто что-то с чем-то. —Ты забрал мои кошмары, забрал голоса. Карма не причиняет мне боль так сильно, как раньше. Всё потому, что ты рядом.       Ронин беспрекословно знает о том, как тяжело даются Сяо подобные откровения, а он, между прочим, повторяет эти слова уже второй раз за вечер для одного лишь него, совсем несмышленого человека. И Кадзу, глядя в блестящие чистейшим янтарём глаза, с трепетом сжимает ладонь Яксы в своей, гладит большим пальцем, наслаждаясь ощущением холодной, слегка шершавой кожи. Увидеть партнёра без его извечной экипировки — большая редкость и огромное удовольствие.       И Сяо, не прекращая разглядывать обращённый к нему восхищённый и такой внимательный взор пары драгоценных, редчайших рубинов, уже давно не думает о том, насколько велика та ошибка, которую он совершил, связав свою жизнь крепкими узами с обычным человеком. Теперь в его голове только мысль о том, как невероятно сильно ему повезло, и исполненное заразными безмятежностью и счастьем сердце было готово биться хоть целую вечность лишь ради того, чтобы показать свою безмерную благодарность. Или остановиться ровно в мгновение, когда это прикажет ему Кадзуха.       Они не замечают, кто первый приближает своё лицо к другому –быть может, делают это абсолютно синхронно –прежде чем губы встречаются и сливаются в тягучем, сладком и невесомом поцелуе. А вот целуется Сяо немного чаще, чем позволяет увидеть себя хотя бы без перчаток — привыкнув к любви и нежности, будто ревнивый и жадный кот он требует ласки, но Кадзуха совершенно не против. Если потребуется, он опустится перед своим божеством на колени и выполнит абсолютно всё, что только ему будет угодно. —Я люблю тебя, Сяо. —выдыхает прямо в губы, с неподдельной искренностью глядя в глаза. Адепта всегда смущал такой взгляд, однако именно из-за него на душе каждый раз теплеет и до безумия хочется верить в то, что эти слова правда. На щеках выступил несносный румянец, и улыбка Яксы — лучшая награда, о которой только может мечтать самурай. —Я тоже, Кадзу. Я тоже.       Они заснут вместе, не расцепляя объятий. Сяо не будут сниться кошмары, и Кадзуха будет безмерно счастлив тому, что тот сможет хорошо поспать.       Они проснутся, и каждый продолжит идти по собственной дороге. Но однажды они обязательно встретятся вновь. Ведь на небесах две звезды, восседающие на разных уголках планеты, уже давно сошлись и слились воедино.