You left Me, says the Lord, stepped back; therefore I will stretch out my hand on you and destroy you: I am tired of being merciful. (Jer. 15:6).
Конечно, сын Пьерро оказался в Заполярном Дворце не по своей воле. Потребовалось не менее нескольких отрядом отменных рядовых и два Предвестника, чтобы заставить капитана Ордо Фавониус сдаться под угрозой убийства заложника. Дотторе наблюдал за ним мельком, как наблюдают за новым зверьком в питомнике, ожидая когда же тот откинется, непривыкший к местному климату и корму. Спустя неделю, две, Дотторе с удивление обнаружил - сын Пьерро и не собирался этого делать. Он все ещё носил свою "Мондштадскую" гордость как золочённую мантию, может быть именно поэтому Царица потеплела к своей ледяной душой к нему. В конце концов именно она даровала ему Глаз Бога. Как невероятно иронично. Что же в нем увидела Царица? Сына своего верного слуги? Нет, этого было недостаточно. Юность и невинность, положенную молодым людям? Определенно, нет. В любом случае, Дотторе не испытывал никакого интереса к отпрыску Пьерро (или пытался его не испытывать, ведь тогда бы жгло руки от желания вскрыть, покопаться, улучшить). Но никто не запрещал ему провести дополнительное исследование об их семейном древе, разве не так?***
Предсказуемо, мальчишке надоело влачиться по высоким и безжизненным залам дворца. Чужой глаз завороженно рассматривал совершенно нескромную коллекцию Дотторе в его лаборатории. - Не боишься уходить далеко от папочки? - поднял бровь Дотторе, отмечая про себя запекшуюся кровь на чужой губе и цепочку синяков на запястьях. - Мне разрешено передвигаться по Дворцу, главное не выходить за его пределы, - холодно ответил тот, будто бы переняв манеру разговора Царицы. Дотторе подумал, как было бы приятно сгрызть корочку с чужих губ. Ничего такого дурного и пошлого, наверное, на вкус как копчёный окорок. В мантии предвестников своего отца тот выглядит потеряно, словно ребенок неоправдавший возложенные на него надежды - намного тяжелее мантии из шерсти и норковой отделки. Он отставил пробирки с модифицированными генотипами, и повернулся всем телом к чаду Пьерро. - Не боишься? - он улыбнулся, обнажая острые клыки. - Прирученные собаки не идут против приказов, - пожал плечами тот. Иной Предвестник бы обозлился и оскалился на такое резкое заявление, но не Дотторе - ему было всё равно что да кто о нём думал. Единственно, что почувствовал доктор в этот момент лишь спазм руки, навязчивое желание сжать между пальцами воображаемый скальпель. За дверцей позади - его маленькая коллекция звёздочек: Хаенрийских глаз самых разнообразных расцветок и он давно её не пополнял. - Зачем ты здесь, чадо Пьерро? - За ответами в обмен на вопросы. Умный мальчик. Можно и поиграться, говорит ненасытное любопытство истинного учёного. - Меня зовут Кэйа и я ничей сын. В его глазе - гнев погибшей цивилизации и Дотторе понимает, отчего его отец постоянно упоминает некую "великую миссию": ледяная решительность Царицы, несгибаемая упрямость отца. Что же ему осталось от матери? Красивые глаза? Царица так и не ответила на вопрос Дотторе, кто же она и как связана с его величеством. Их богиня всегда снисходительно смотрела на его непотухающую страсть и жадность к знаниям.***
Его пульс - ритм ритуальных барабанов в богохульном затерянном королевстве под солнечным затмением. Дотторе придвигается ещё ближе, будто пытаясь впитаться в его кожу; достаточно близко для того, чтобы щекотать дыханием смуглую шею. На ней - стопка мурашек. Он подрагивает, словно испытывая избыток электро на своей коже. Желание, страх, ненависть и злость - это можно выпить с ключичной впадинки, если припасть губами. Но Дотторе не знает, впервые, чего хочет - мальчишку беспомощным, в расцвете его сил или мертвым - потому что хочется всё сразу. Кэйа выведывает информацию, Дотторе не глупец. Альберих знает, на какие точки давить - как разжечь любопытство. - Разве вы, Предвестники Фатуи, не вечно соперничаете между собой? Его голос невесомый в прохладной и душной лаборатории - словно не его сердце бьется будто в страхе, что доктор таки схватит тот скальпель со стола и вырежет его одним движение. Дотторе наклоняет голову, притворяясь, что задумался над вопросов: тускло-бирюзовая прядь падает на чужую ключицу. Он думает о том, как среагирует Пьерро, если он вырежет глаз у его сына - самый драгоценный - желтый, скрытый под повязкой. Представляет, как расчленит его царица если его ладони скользнут под лиловые одежды и оставят синяки - он уверен Кэйа же не окажет сопротивления, ведь это ему на руку. От этих мыслей, вкупе с запахом ладана и фруктов от чужой кожи он облизывает высохшие губы. - Иногда, но мы ведь объединены общей целью, разве нет? Создать совершенный мир совершенного покоя... - Сложно представить вас, доктор, в таком мире... - И не стоит. - Вы рассчитываете умереть? - В перспективе, да. Считай, это плата за всепрощение Царицы и покрывательство, что я получаю сейчас. Мне нет места в мире её всепоглощающей любви. Он царапает ушную раковину зубами, нашептывая: - Разве такие как мы её достойны? Кэйа не отвечает на этот вопрос. Морщится, словно наступил в лужу - Дотторе выпускает смешок. - Но пока у нас есть это всепрощение, мальчик, разве мы не обязаны им пользоваться? Изумрудный глаз моргает медленно, а потом с изящным разворотом плеч Кэйа удаляется вверх по лестнице из лаборатории. Одна из пробирок взрывается, вызывая какое-то детское умиление у доктора - осталось лишь ждать пока взорвется маленькая "последняя надежда".***
Но, конечно, когда Кэйа просит справедливый обмен его тайны на помощь Дотторе, тот не может отказать: любовь Царицы велика, но даже она не в состоянии их уберечь. Ничего личного, мысленно обращается он к Пьерро, их командиру. С лица Кэйи слезла привычная улыбка. - Кризис личности тебе не к лицу. Волосы Дотторе пахли химикатами и цветом напоминали национальные цветы Хаенрии. Ледяной поцелуй и жесткая кожа перчаток на смуглой коже. - Разве тебе есть что терять? - Кэйа Алберих, Кэйа Рагнавиндр, Капитан Ордо Фавониус, брат, последняя надежда, сын, разочарование, братик Кэйа... Тебе давали много имен. Но какое из них действительно твоё? Кэйа приподнимается с операционного стола, внешне совершенно не изменившись. - Моё имя Бригелла, - зрачки, оба больше не ярко желтые и голубые, в них расплывается яд зелёного. Уголок губ Дотторе неумолимо вздернулся вверх, когда на его столе впервые за все время его работы над Глазами Порчи, один из сосудов загорелся энергией дендро. Желание созидать совершенность на пепле - кажется, беседы с Царицей были не зря. Дотторе очень заинтересован увидеть, чем же окончится этот эксперимент.