A Sore Loser

Несмотря на заявления Ирумы, она не знает, куда деть руки. Точнее, что с ними делать: положила и… всё. Каэде это не в новинку — большинство барышень, которым она открывала врата в дивный новый мир, от страха забывали, что сексом занимаются двое. В этом им с Каэде везло и не везло одновременно, потому что её полностью устраивало заниматься им в одиночку. Не получать удовольствие и не доставлять его, а причинять. С Ирумой, конечно, другой случай. Как же забавно видеть, что даже хвастливая вчерашняя школьница теряется в самый ответственный момент. Отводит взгляд и, наверное, пытается отвлечь себя, поэтому Каэде прикусывает губами кожу на её шее, распахивая грудную клетку выдохом Ирумы. — Ай. — Мы уже это проходили. Тебе не больно. Каэде говорит негромко и даже убакивающе, покрывая её шею поцелуями, едва касаясь кожи. Слишком рано. Нельзя торопиться. Целовать её — пока что трепетное чудо, сгусток эмоций, тёплый, волнующий. Нельзя растратить его попусту. Нужно сдерживаться… — Извини… И она сдерживается. Хотя прелюдия и так была удивительно долгой для Каэде — чуть не подрались в процессе — она продолжается. Ирума не знает и не умеет, как завопила в самом начале, а Каэде знает, умеет, но не хочет спешить. Настолько, что даже Ирума начинает хмуриться и потрошить её взволнованным взглядом. После этого она и вспоминает, про руки. Каэде замирает, когда Ирума робко переводит ладони с неопределённого участка в районе её талии выше, проходится пальцами по изгибам рёбер, отсчитывая каждое. Она еле слышно дышит и с любопытством ребёнка разглядывает её грудную клетку, потому что глянуть выше или ниже ей пока что стыдно. В отличие от неё, тело Ирумы не кажется скелетом в сдувающемся надувном матрасе, ребристым, худощавым. Каэде не смущает её тело; она знает, как подать его, чтобы угловатость казалась провоцирующей и сексуальной, а не отталкивающей, как у мертвеца. Напротив, у Ирумы явно очерченная мускулатура, и пусть не кубики, но пресс Каэде чувствует, даже когда легко касается живота. У неё от этого мурашки, хотя они должны быть у Каэде от того, насколько их тела различаются. Не в красоте дело, не в каких-то стандартах или даже эстетичности. В подходе: за одним следят, а другое пытаются выкинуть. Поэтому, когда Ирума отвлекается от рёбер, то снова её пальцы находят след от сигареты и шрамы и царапины. И она хмурится и пытается поймать взгляд, но Каэде наклоняется и целует её. В их первом поцелуе Ирума была по-девичьи робкой, теперь же это протест. Она держит Каэде за плечо и целует, как кричит на неё, хотя в этом нет и капли той грубости, которую Кируми может вложить, как щедрую приправу по заказу гостя. При том, насколько грубой может быть Ирума в общении, и залепить пощёчину, и врезать, она ещё не знает, как передать это в сексе. А Каэде размышляет, говорить ли ей. Она отстраняется, когда Ирума надавливает ей ладонью между ключиц и смотрит на шрамы с виноватым упрямством. — От того, что мы говорим о них, они не исчезнут. Ирума приподнимается, садится почти вплотную. И лишь теперь заметно, сколько лишних капель пота июльская жара оставила на их телах. — Мне не кажется, что тебе приятно, — вины в её взгляде становится больше. — Я хочу дать тебе то, что она даёт. Скажи, что мне делать. Каэде выразительно поднимает брови. Она задумалась, рассказать ли Ируме о грубости, но в любом случае ждала отторжения. Ещё несколько минут назад она орала, как это неправильно. — Что изменилось, новенькая? — Каэде может не отказывать себе в удовольствии, раз уж они наедине, и положить ладонь на её щёку с огненной улыбкой. — Не разглядела в тебе садистку. Она смотрит на сжатую челюсть Ирумы и знает, что та ей не является, уж точно не в привычном смысле. Ей нравится — хоть она не признает — разрушать. Причинять боль — удовольствие совсем иного толка. — Тебе не будет приятно, если я не сделаю тебе больно? — Что, если да? Несколько секунд Ирума медлит с ответом, затем поворачивается и скидывает ноги с дивана. — Тогда я возьму нож. — Новенькая! Не дури, — Каэде смеётся и разворачивает её, чтобы упала на кровать обратно; садится у её головы и смотрит вверх ногами. — Спасибо. Ты вовсе не обязана мне помогать, но ты так искренне пытаешься, — шепчет, касаясь шероховатых искусанных губ, — даже если терпеть меня не можешь. Ирума чуть не улыбается, но этот спазм искренности уходит в робкий поцелуй, оставленный на большом пальцем Каэде. — Ты меня бесишь. — Насколько сильно? — Больше всех. Ирума притягивает её за шею, и вверх ногами неудобно целоваться, но Каэде нравится. Обычно единственным удовольствием для себя она находит разгадку — как заставить человека хотеть её. На какие кнопки давить в этот раз. Кем быть и как себя вести. Ирума приносит ответ огромным транспарантом, но это не отталкивает. Ей нравится состязаться — и дураку понятно. Даже Ируме понятно, а она — самая большая дура из всех. Почему же с ней не скучно?.. В таком неудобном положении Каэде впервые чувствует, как Ирума пробивается языком через её губы. Она не контролирует свою силу и даже не подозревает, что на шее останется синяк. Каэде только рада, но это забавно… Ещё одно смешное наблюдение. Не умеет себя контролировать. Хорошо, что у неё для этого есть Каэде. Чтобы завести Ируму ещё больше, нужно резко отстраниться с той наглой улыбкой, которая Ируму бесит. Смотреть с насмешливым высокомерием и облизывать губы, но дать понять — «и это всё?». Тогда можно заметить блеск в её глазах, который крайне редко проявляется, как очень далёкая звезда, как парад планет и солнечное затмение. Каэде смакует его на губах. Ирума поднимается и на коленях садится на кровать, тянет Каэде к себе, снова за шею, ей явно не хватает ворота рубашки. Каэде ставит поперёк ладонь — в ключицы, как делала сама Ирума. Их поцелуй не состоится, он замрёт на границе, не пройдёт таможню. Каэде будет всё так же нагло улыбаться, а под её ладонью сердце Ирумы придёт в движение. До этого она смущалась и краснела, волновалась, теперь же это адреналин и тот огонь, которым она сметает всё на своём пути. Это маленький секрет, который Каэде узнаёт, придя в её дом за тайнами Эношимы Джунко. И Джунко он не касается. Просто Ирума Миу любит состязаться и умеет завлекать в свою битву остальных. Каэде не удивлена, что сердце новенькой колотится. Куда более странно, что бьётся её собственное. — Ты покраснела, — Ирума улыбается, будто выиграла в лотерею. Каэде фыркает. — Наконец-то оправдываю фамилию. Что, разогрелась, спортсменка? Каэде хватает её запястья и неожиданностью и своим весом придавливает их к дивану над головой Ирумы. Как и недавно на полу при просмотре аниме, она могла бы освободиться, но не знает, не умеет… не хочет. И обретает румянец смущения так же быстро, как от него избавилась. — Ба-Бакамацу! В поцелуе у Ирумы отбирают всякую инициативу, и это самое привычное, что Каэде делает за этот вечер. Как и с любой другой девушкой — убрать пол из-под ног, обрушить небеса, но и здесь Ирума удивляет — хотя бы тем, что в этот раз принимает бой. Каэде давит на её запястья всем своим весом, но посреди поцелуя Ирума поднимает руки, ведёт их так, что Каэде становится неудобно и ей приходится разжать хватку. Теперь Ирума перехватывает её запястья, сводит за спиной и держит, держит одной рукой но так, что самые тугие узлы Кируми не смогли бы. Они целуются, и, обездвижив Каэде, Ирума свободной рукой касается её бёдер, касается между ног, и поцелуй прерывается тихим стоном. Только в этот момент на лице Ируме всплывает понимание, она вздрагивает и отпускает Каэде к её неудовольствию. Несколько секунд они обе тяжело дышат, понимая, что румянец и пот на обеих уже не является новостью. Каэде удивляется настолько, что забывает съехидничать по этому поводу, а Ирума точно прошептала «блять» и, судя по траектории взгляда, ищет место под диваном, где сможет спрятаться. Каэде ловит пальцами её подбородок и заставляет смотреть себе в глаза. — Не стесняйся своих порывов, новенькая. — Н-но… это случайно, я не хотела! Каэде мягко целует её и смотрит опять. — Ты не Кируми, конечно, но у тебя тоже есть склонности. Это нормально. Мало кому удаётся наедине с другим человеком совсем уж ничего не хотеть, — она гладит Ируму по щеке, усмехаясь. — Даже если секс кажется чем-то запретным, это просто иной способ общения. Поэтому он мне нравится. Только со случайными людьми мне нравится приказывать, а с Кируми — слушать. Ирума морщит лоб и явно теряет суть метафоры по дороге, но то немногое, что успевает понять, расслабляет её плечи. Она вдруг начинает смеяться. — Я подумала, что мне нравится иметь много друзей, и теперь это звучит как-то извращённо. — Хочешь, покажу тебе? — Каэде не упускает возможности улыбнуться ей, чтобы Ирума проглотила ком смущения в горле. — Мы с Кируми можем быть нежными, хотя я уверена, некоторые из её навыков тебе понравятся. — К-к-какие? Каэде вздыхает, убирая пряди волос с плеч. Утомительно описывать новенькой, что именно с ней могут сделать, а показать как-то и нечем… Хотя Каэде попадается халат и пояс от него, она хмыкает и подмигивает бледнеющей Ируме. — Не-не, — она ползёт назад, — я не из этих! — Ты не из этих, ты ещё хуже. Каэде садится на неё и бесцеремонно ловит руки, которые в смущении теряют всю силу, переворачивает и связывает сзади, не найдя рядом ничего более подходящего. Ирума лежит, густо покраснев, ёрзает и больше походит на перевернувшуюся черепаху. Каэде едва сдерживает смех. Да, для этого нужна более подходящая атмосфера. Она тянется развязать Ируму, но… Та выпрямляется и целует Каэде, заваливает уже её на спину, хотя без помощи рук это требует немалой ловкости. Каэде приходится держать её за плечи, чтобы Ируме было удобнее, но она настойчиво целует её, а затем — и это вряд ли осознанный порыв — наклоняется и больно кусает шею. Каэде выдыхает; чем-то ощущения напоминают горячий воск Кируми, только свечам далеко до температуры, которую излучает Ирума. Что-то трещит, а затем рука новенькой оказывается там, где Каэде мечтала, чтобы она была, всё это время. Она выдыхает ещё один стон, утыкаясь ей в плечо, царапая второе, а сама пытается понять, что произошло. Обрывки пояса. Она… порвала его?.. Вау… — Новенькая? — Каэде зовёт её, отчасти, чтобы проверить, насколько осознанно та действует. Отчасти — чтобы распалить. Это слово безукоризненно действует, как красная тряпка. — Ты меня бесишь, — шепчет Ирума, даже не думая останавливаться. Хоть это её первый раз, парням сложнее, но девушка вполне представляет, что делать. Поэтому Каэде уже не до подначек. Она не собиралась знакомить Ируму с грубостью или садизмом, или ещё какими практиками, но не может перестать впиваться ногтями в её плечи так, что там надолго останутся алые следы. И всё заканчивается удивительно быстро. Во-первых, для Ирумы, которая даже в порно, наверное, видела процесс куда более долгим. Во-вторых, для Каэде, которая подсознательно ждала бесконечной игры на грани, привыкнув к Кируми, либо, что вообще возбудиться не сможет. Это же не Кируми. Это едва знакомая девушка, которая от слова «секс» краснеет, как помидор. Хотя важен совсем не опыт. Каэде долго просто сидит, упираясь лбом в её плечо, а Ирума обнимает её и так же тяжело дышит. — Ты меня бесишь, — очень серьёзно говорит она, на что Каэде смеётся. — Это звучит, как… — Нет. — Даже не думай об этом. — Ни за что. Каэде улыбается краем губ и смотрит в её глаза, шепчет то, от чего у Ирумы почти замирает сердце: — Я люблю тебя… бесить. За что её сметают на диван с новой силой.