Неделимые

      Они скрываются от мира в номере отеля, остаются в полутьме, освещенные лишь отблесками ночной Москвы. Никто и не заметил, что они уехали с вечеринки на общей машине — всем было просто не до них. Да они и сами не думали, что так получится. Просто Дима предложил, а она впервые согласилась без раздумий. Дочка с бабушкой, значит она может ни о чем не переживать. Эту ночь она может забрать себе.              Тишина обволакивает каждый уголок вип-номера — никто не решается начать диалог. Полчаса назад там, в толпе людей, им не нужно было строить сложные мысли и высказывать их — танцуй просто, да и все. Им было весело и легко — какая разница, сколько глаз на них смотрит? А сейчас есть только он и она. Интуитивно было понятно — они оба здесь не для будничных разговоров. Мужчина с шумным выдохом разминает шею, удобнее усаживаясь на мягкой постели, а она стоит у окна и задумчиво смотрит куда-то вдаль, нервно кусая губы и думая о своем. — Красивая? — подает он голос, охрипший после надрывного пения. — М? — оттаивает женская фигура, поворачиваясь в темноту комнаты, — Кто? — Москва, — улыбается Дима, — Ты так внимательно смотришь. — Да, — так же нежно улыбается Пелагея, обхватывая себя руками, — Большая. Знаешь, столько лет тут живу, а так до конца и не привыкла к этому городу. Словно не поняла Москву за все это время, — она усмехается и качает головой, замолкая. — Да я многое в жизни не понимаю до сих пор. — Говоришь так, будто тебе семьдесят исполнилось, — пытается он развеселить ее, наблюдая за ее слабо освещенным силуэтом, — Разве же можно понять жизнь? — Может, ты и прав. Ой, ну что это я… Наверное, не принято в праздник говорить о грустном, да? — У нас с тобой всегда получается только о грустном.       Они смотрят друг на друга — никакая темнота не помешает увидеть пронзительный взгляд напротив. Смотрят долго, тяжело, тараня взглядом, будто испытывая на прочность, в ожидании, кто проиграет первым. Сдается она. Отводит глаза с неловким кашлем, не зная, куда себя деть. Это так глупо — два взрослых человека не могут поделить пространство большой комнаты. Между ними так много «пере-» и еще больше «недо-», отчего давно уже размылись все границы. Их надо было бы выстроить вновь, но все постоянно рушилось как карточный домик. И сейчас они не знали, как многое им позволено. Позволено ли вообще. — Кажется, я сегодня впервые лично видел Тасю, — задумчиво произносит Дима, — Сколько ей уже? — Пять, — как-то почти машинально произносит Пелагея, тоскливо улыбаясь.       Она могла бы быть нашей дочерью.       Он никогда не позволит себе озвучить эту мысль — слишком болезненно для обоих. Она старается и вовсе не размышлять на эту тему, чтобы не вгонять себя в хандру. Пелагея вдруг тихо шмыгает носом, как всегда делает, когда начинает плакать, и едва различимый звук этот режет мужчину по ушам. И по сердцу. Он все же делает первый шаг, во всех смыслах, и осторожно дотрагивается до ее плеча. Пелагея не двигается, ожидая его дальнейших действий.       Он всегда касался ее так, словно она была хрупким цветком, любое неаккуратное движение — и посыпятся полупрозрачные лепестки. Для него эта женщина была соткана из тонких золотых нитей, к ней можно только нежно, трепетно, тепло. Она волшебная, неземная, уникальная. Другой такой не найдешь.       Мужчина не думал, что делал, просто поступал, как подсказывало сердце. А оно предательски ныло каждый раз, когда Пелагея плакала. Хотелось обнять ее, закрыть от прицелов камер, от хищных взглядов, от всего жестокого мира. Дима осторожно берет ее за руку, чуть выше запястья и тянет на себя, увлекая в объятия. Она совсем не сопротивляется, тут же утыкаясь носом в его шею и вдыхая терпкий запах одеколона. Он чувствует, как она жмется еще ближе, словно маленький котенок, сжимает в кулачки ткань его жилетки и больше не сдерживает слезы. — Почему плачешь? — мужчина позволяет себе уложить руки на ее талию. Ощущается так правильно. — А я часто плачу просто так, — тихо бормочет Пелагея, — Или когда грустно. — Сейчас просто так или грустно? — Дима касается подбородком золотой макушки, чувствуя цветочный аромат — таким обладала только она. Легким, свежим, сладким. Родным. — Очень грустно. Как мы с тобой докатились до этого? — сдавленно шепчет она, едва сдерживая всхлип. — На машине, — смеется он, чувствуя ее слабый удар по спине. Сейчас совсем не время для шуток, но было слишком страшно говорить всерьез. — Я думала, ты не приедешь. Ты же обещ… — выдыхает Пелагея. — Обещал не появляться в твоей жизни, — заканчивает за нее мужчина, — Да, был такой уговор. Но ты же понимаешь, почему я так поступил? Помнишь ту передачу, когда мы обсуждали, что наши действия некоторые люди понимают не так? — он утешающе гладит по спине, чувствуя, как Пелагея медленно успокаивается в объятиях, — Разве мог я позволить себе что-то по отношению к замужней даме?       Она грустно усмехается и едва качает головой. Сказать нечего — это была ее собственная немая просьба, которую он выполнил. Даже перевыполнил. За то время, пока она была в браке, их общение снизилось до уровня коллег по проекту, не более. И в камерах, и за их пределами они были друг другу чужие люди. Словно и не связывала их многолетняя трепетная дружба, словно это не они всегда понимали друг друга с полуслова, по мимолетному движению. Не было никогда долгих ночных переписок, спонтанных звонков, длящихся часами, не было тех переглядок, улыбок, шуток. Не писались полупьяные песни, посвященные только ей. Она — Пелагея Телегина, примерная жена и молодая мать, а он все тот же Дмитрий Билан с клеймом «вечного холостяка». Слишком разные. — Я скучала, — шепчет она после долгого молчания. Надо бы отстраниться, но тело не слушается, и она остается в знакомых лечебных объятиях. Может, говорила усталость после долгих интенсивных танцев, а может, не слушалось вовсе не тело, а глупое сердце. — Я тоже, — откликается он, все так же поглаживая хрупкую спину, — Возможно, мне не стоит говорить этих слов, но в глубине души я рад, что ты сейчас… — Одна? — горько заканчивает Пелагея. Она привыкла к одиночеству. — Глупая. Как ты можешь быть одна? У тебя есть любящая семья, друзья… И я, — он не знает, кто он в ее жизни. Может, в ее глазах он просто хороший коллега? Уважаемый артист? Друг? — И ты, — она прижимается еще сильнее, улыбаясь, а потом плавно отстраняется и поднимает на него заплаканный взгляд.       Когда-то, много лет назад, совсем юная Пелагея впервые лично встретилась с Биланом. И стоило Диме тогда взглянуть в ее зеленые глаза — он моментально понял, что это не лес и даже не тайга — это чертово болото, в которое проваливаешься по горло без шанса выбраться. Дима всегда знал — она особенная. Слишком мягкая и добрая для агрессивного шоу-бизнеса, слишком чуткая и ранимая для жесткого судьи, но зато настоящая, красивая в своей простоте. Пелагея ворвалась в жизнь внезапно, заражая заливистым смехом, заставляя открываться ей все больше. Как он мог противостоять этому? Для него она была ураганом Катрина.       Смертельным.       После нее жизнь не могла быть прежней, но понял он это слишком поздно. Мужчина всегда думал, что просто опоздал. У него была тысяча шансов высказать ей все, что томилось в груди, и тысяча причин, почему он выбирал молчание. Так было правильно. У него грязное прошлое, плохая репутация бабника, и разве может он позволить себе даже думать о ней, такой светлой и чистой? Она всегда была достойна лучшего. А он желал ей семейного счастья. — Тяжело, — выдыхает он, едва касаясь большим пальцем ее щеки, аккуратно утирая слезу, — Ты всегда рядом, но так далеко. Я могу находиться в метре от тебя, но между нами все равно пропасть на много тысяч километров. С самого начала так было. — Ты никогда не говорил мне об этом, — Пелагея льнет к протянутой руке, на миг прикрывая глаза, наслаждаясь давно забытыми эмоциями, клокочущими в груди. Секундная слабость. — Я и не собирался. Боялся, что если расскажу, то пропасть только разрастется. — А вдруг если бы мы шагнули навстречу, то исчезли бы все обрывы? — Мы этого уже не узнаем.       И снова молчание. Если жизнь — это битва, то они оба проиграли. Они не боролись за свое счастье, за шанс быть счастливыми, за друг друга. Судьба сталкивала их каждый раз, одновременно вставляя палки в колеса. Если бы только хотя бы раз они поговорили друг с другом откровенно, то, возможно, все сложилось бы иначе. Но они предпочитали лишь скромно хихикать на все возгласы, что они идеальная пара, ничего не предпринимая. А сейчас момент был давно утерян. — Дим, — она вдруг берет его за руку и нежно улыбается, сверкая еще мокрыми от слез глазками, — Потанцуй со мной. — Пелагея Сергеевна, Вам было мало наших танцев? — мужчина подыгрывает ей, решая отвлечься от болезненной темы, — Это Вы еще молоды и прекрасны, а Ваш товарищ уже начинает стареть. — Так там были быстрые, Дмитрий Николаевич, а мне надо медленно. Приглашаю на белый танец.       И, конечно, он соглашается. Разве может быть иначе? Они танцуют без музыки, полностью погруженные в мысли друг о друге, о жизни в целом. Мужчина кружит ее, заставляя пышное платье развеваться, подобно облакам. Пелагея хохочет, прикрывая рот ладонью, падая в его объятия, а затем снова делает серьезное лицо и кладет руки на мужские плечи. А Дима лишь молча наблюдает за ней с искренней улыбкой. Он готов сделать все что угодно, лишь бы она подольше оставалась вот такой — беззаботной, по-детски наивной, воздушной. Мужчина не сразу понимает, как близко оказываются ее губы в один из моментов их импровизации. Она на секунду задерживает дыхание, видимо, пугаясь от неожиданности, но он лишь снова кружит ее с тихим смешком.       Ей это не нужно. Билан уверен, что сегодня девушка сорвалась с ним лишь потому, что была слегка пьяна и одурманена прекрасным вечером в приятной компании, только и всего. Они пожалеют, если сейчас решатся на необдуманный шаг. Все должно остаться в прошлом. Без разницы, кем он является в ее жизни — пока он может быть рядом, он будет. Невидимой опорой и поддержкой для той, кто давно уже владеет его сердцем.       Но не узнает.       Она улыбается, заглядывая в его карие глаза, блестящие от слез так же, как и у нее самой. Так хотелось сейчас просто отпустить все страхи и сомнения и хотя бы попытаться быть счастливой. Пелагея давно запуталась в себе, она чувствовала это, но в одном она все же была уверена. Дима уже переболел. Значит, и ей надо забыть о наивных фантазиях и вернуться в реальность.       Завтра они снова вернутся к рутинной жизни, снова позабыв друг о друге и об этой ночи. Потому что так надо.       Рано или поздно, судьба сведет их снова в надежде, что они наконец все поймут.