и сложат о нас легенды

Вера в чудо — удел дураков и дур недалёких — убеждает себя Син Цю, рёбра ломая давяще-душащей ответственностью и новой порцией ярлычков. «Галантный юноша», «прекрасный наследник», «завидный сын». Син Цю улыбается в ответ привычно сдержанно, кланяется и рассыпается в благодарностях. И ни черта все это, на самом-то деле, не значит — юноша понимает это прекрасно, и с мыслью этой становится как-то проще. Мечты его великие, — о рыцарском и геройском — как и положено юному господину. И идеальному наследнику. Син Цю улыбается гаденько, когда думает об этом — это все равно не значит ничегошеньки. Чун Юнь называет его «сильнейшим рыцарем», «напарником верным» — и сердце заливается в трепещущих ударах; и щёки краской заливаются. Милый Чун Юнь словно читает его. Милый Чун Юнь чётко знает, что имеет смысл для всего предначертанного им. И в это Син Цю влюблён слепо и беспристрастно. Юношеская глупость колотилась в висках — Син Цю фантазирует, словно бы в Ли Юэ им обоим хватит место, чтобы стать похороненными заживо рыцарями — и сложат о нас легенды, мой дорогой Чун Юнь. Син Цю фантазирует, словно бы им обоим было место в великой истории. Тогда бы стопка ярлычков и прозвищ, восклицаний восхищённых не казалась бы такой обесцвеченно-пустой. Верно, Юнь-Юнь? Син Цю и Чун Юнь проходят вместе сквозь пару бессмысленных сражений, что от смерти отделяют на миг — и боги ликуют. Молодой господин ликует с ними вместе, хохочет заливисто и кровью харкается в кусты, а потом бежит босиком по росистой траве, подхватив лучшего друга под локоть. Всегда ему хотелось, чтобы было так, как у Архонтов во время великой войны — всё у нас ещё впереди, мой дорогой Чун Юнь. Син Цю ластится к рукам последней псиной и разом все выкладывает — какая разница, если всё сейчас такое по-детски незначительное? Под поцелуями солнца невинность их мыслей разливается, пока волны вылизывают песок и мальчишеские пятки. Син Цю, почему-то, молчит лишь о том, что кровь с белых кружев вымывать не хочется вовсе — интересно, Чун Юнь бы желал оказаться с ним на страницах книги легенд Ли Юэ однажды столь же страстно? Син Цю влюблён в солнце совсем по-ребячески, Чун Юнь — в огни его поздним вечером и утром ранним. И всё у них впереди, как у вспыхивающих в закатном пламени птиц. — Как думаешь, узнает ли кто о нас завтра? — мурлычет он на чужом плече, бледную щеку дыханием опаляя. Син Цю бы согласился, скажи кто, что ему стоит всячески защитить от себя таких чистых и простых мальчиков. Сам Чун Юнь бы — никогда. И Син Цю от одной этой мысли расплывается в улыбке, до побеления костяшек сжимая чужие пальцы. — Думаю, завтра я опять узнаю тебя заново, — отвечает Чун Юнь, провожая чаек за разливы жгучего заката. — Каждый день так происходит, представляешь? Син Цю кажется, словно тот над ним насмехается. И, кажется, он правда влюбляется в эту зыбкую мнимость тепла рядом с Чун Юнем. Так и есть, милый. Тебе придётся узнать меня ещё тысячи раз до того, как о нас сложат легенды. — Вот только не говори, что ты не рад, — Син Цю быстро тычется носом в его щёку и тянет улыбку лисью. Чун Юнь в ответ молчит многозначительно и взглядом ищет их дома на первых вспыхнувших над горизонтом звёздах. Тут до их хрупкой юношеской влюбленности и до глупости самоотверженной никому нет и дела. Быть может там они помогут священным духам узнать о любви, а те в ответ поведают о них миру. Они прячут эти желания в паре быстрых, смазанных поцелуев на песчаном берегу, глотая солёный воздух влажными губами. — Ах, Юнь-Юнь, — ласково улыбается Син Цю, и черти беснуются в янтаре радужки, когда он отстраняется, — уверен, на нас у архонтов свои грандиозные планы. И Чун Юнь верит.