Саймон говорит

      Что в жизни, что после смерти Уокер много ошибается и боится. Всё его существование наполнено неприятностями, недопониманием и сожалениями, которые порождают всё новых и новых демонов в голове, оставляя его на месте. Однако Кирен, сжимая зубы, вопреки своему страху, каждый раз делает шаг вперёд. Он борется с собственными психологическими травмами, ступая по хрупкому льду оставшейся надежды. Будь он кладбищем, похоронил бы эти чувства глубоко в себе, желая никогда больше не испытывать этого. Его дрожащие ладони всё ещё помнят тяжесть бесчувственного тела Рика. Когда низко опущенная голова падает ему в руки и Кирен со всех сил прижимает её к груди, в ужасе прикрывая глаза. Потеряв его однажды, Уокер последовал за ним в вечность без раздумий. Потеряв его во второй раз, полный скорби и противоречий, продолжает жить. Не ради себя, а для него и за него.       Саймон говорит: «Доверься мне».       Давно забытое чувство отчаяния сбивает с ног. Уокеру кажется, что его переезжает грузовик, перемалывая кости и накручивая на грязные шины внутренности. Ему некуда сбежать из этой трясины. Его наивные надежды рушатся карточным домиком, и от безнадёги не продохнуть.       Кирену хотелось верить, что теперь, на этот раз, переродившись, он наконец-то сможет жить. Семья, которую он так любит, сможет принять его. Будь он геем или восставшим. Уокер из последних сил теплит в себе эту веру, что всё изменилось. Кирен старается, но натыкаясь на отчуждённые взгляды, с сокрытым на глубине радужек страхом, не в силах и дальше тешить себя. - Чудовище не может быть моим сыном, - глаза отца краснеют в уголках от сдерживаемых слёз. – Это не мой мальчик.       Не в силах справиться, Кирен смеётся. Ему нестерпимо хочется кричать во всё горло, но он только хохочет, что есть мочи. А после, словно обезумев в один миг, бежит прочь. Не разбирая дороги, туда, куда несут ноги. По грязи и сгнившим листьям, где пахнет перегноем и сыростью скоротечной осени. Кеды увязают в чём-то холодном и липком, но ничего из этого Кирен попросту не чувствует. Не может чувствовать.       Когда он, наконец, налетает на что-то, ошеломлённый, Уокер оказывается в чьих-то крепких объятиях. Он всё ещё хохочет, утыкаясь в грудь Монро, будто это последнее безопасное пристанище. Саймон ничего не спрашивает, только прижимает к себе всё сильнее, удерживая на месте. Кирен не помнит, как пришёл на его задний двор, Монро же не видит в этом ничего плохого. Он утешает Уокера, как безутешного ребёнка, не способного выплеснуть свою обиду, мягко целуя в макушку. - Всё хорошо, Рен, всё в порядке, - увещевает Саймон, поглаживая его вздымающуюся от глубокого и хаотичного дыхания спину. - Не могу, я больше не могу, - Кирен впивается пальцами ему в плечи, вот-вот грозя порвать свитер. Он захлёбывается в рыданиях, не способный выдержать ни секунды дольше. Почему всё самое плохое происходит только с ним? - Конечно можешь, Рен, ты всё можешь, слышишь? – шепчет ему на ухо, ни грамма не сомневаясь в сказанном. – Рен, ты знаешь игру «Саймон говорит»?       Кирен рассеянно кивает, утыкаясь лицом в плечо Монро. Он не понимает, при чём здесь детские игры, но сейчас голос Саймона - единственная связующая нить с реальностью. Не будь его, не будет и Кирена. - Ты помнишь правила игры? – всё так же тихо и ровно произносит Монро, не выпуская дрожащее тело из объятий. – Когда Саймон говорит, ты должен выполнять всё, что он скажет, правда?       Ещё один медленный кивок, и натянутые как тетива нервы немного ослабевают. Отвлечённый этим абсурдным разговором, смаргивает подступающую истерику. Отстраняется от крепкого плеча и с болезненным выражением смотрит на спокойного Монро. В уголках его губ залегла кривая улыбка, и прямой, полный бесстрашия и уверенности взгляд рассеивает все бури над головой Кирена. Он уверен, наступи хоть ещё один конец света, Саймон ничуть не изменится. - Саймон говорит, что ты справишься, Кирен, - подобный холодному шелесту ветра, гоняющему жухлую листву, произносит Монро. – Доверься мне, я знаю это.       Пару раз моргнув своими большими глазами со вставленными линзами, будто очарованный этой уверенностью, Уокер ещё раз кивает. Он похож на механического болванчика, который только и умеет, что кивать и послушно следовать за хозяином. Но… Кирен и не против. Пока его Саймон говорит, он будет послушно исполнять. Ведь таковы правила игры, не так ли?       Вновь уткнувшись в плечо Монро, Кирен закрывает глаза в ожидании, что скажет Саймон.       Саймон говорит: «Перестань бояться».       Когда последняя смелость покидает измученную душу и изношенное тело, Саймон кладёт руки на дрожащие плечи Кирена. Мягко проводит по ним и чуть хлопает, придавая уверенности в следующей минуте. Мандраж уходит. Надолго поселившиеся ужас и нерешительность немного меркнут, уступая место проблеску спокойствия. Смотря в бесцветные глаза человека, который никогда не теряет веру в него, Уокер улыбается. Делает ещё один шаг, наступая на горло своему страху.       Саймон говорит: «Поцелуй меня».       Он облажался. Чертовски облажался. Именно об этом думает Кирен до самого дома Саймона и Эми. У него окончательно срывает крышу в тот момент, когда он стучит во входную дверь в ожидании, будучи настоящим ублюдком.       Саймон никогда его не разочаровывает и открывает дверь, немного ошарашенный неожиданным приходом. Уокер чувствует себя отвратительно. Вместо объяснений набрасывается с поцелуями, застигая Монро врасплох.       «Если оттолкнёт, так тому и быть», - с отчаянием думает Кирен в ожидании удара. Он пойдёт на всё, лишь бы поставить точку в этих двусмысленных отношениях. Уокер устал терзаться собственными мыслями, верить во что-то и разочаровываться каждый раз. Однако вместо этого Саймон целует его в ответ, становясь соучастником преступления. Теперь они оба - редкостные ублюдки.       Кирен ничего не чувствует во время этого знойного поцелуя, но будучи человеком, он помнит, насколько это здорово. Как немеют губы при каждом яростном движении, как неловко стучатся зубами, не контролируя собственную прыть. Тепло, разливающееся по телу, и как подрагивают кончики пальцев в желании прикоснуться ещё сильнее. Саймон пробуждает в нём давно забытые чувства, которые Кирен никогда больше не хотел вспоминать.       Прижимая Монро к стене, терзая до ран чужие губы, Кирен закрывает глаза, отдаваясь этому порыву. Действительно, будь что будет. В конце концов, каждым действием и взглядом Саймон просил этого, уж точно во всём его вина. Утешая себя, Уокер больше не хочет ни о чём думать. Это же игра.       Но почему-то он ощущает себя проигравшим.       Саймон говорит: «Уверуй со мной».       Выдавая себя за человека, Кирен никогда не чувствует себя счастливым. Все зеркала в комнате, со дня приезда, накрыты тряпками и полотенцами. Отражающие поверхности тоже убраны в глубокие и тёмные ящики во избежание случайно брошенного взгляда.       Уокеру не нравится то, что он видит в зеркале и, не в силах изменить собственное отражение, он предпочитает и вовсе не смотреть. Двойной слой мусса, чтобы наверняка перекрыть мёртвую бледность и чёрные вены на лице, тёмно-коричневые линзы. Всё это - ежедневные атрибуты каждого утра. Уокер научился приводить себя в порядок не глядя.       Недопустимо, чтобы хоть раз Кирен покинул комнату без макияжа. Длинные рукава свободных кофт и свитеров скрывают зияющие и небрежные швы от глубоких порезов вдоль запястий. Улыбки родителей при взгляде на правильного Кирена, кажутся немного натянутыми, но так лучше, чем, если бы он снова показал себя с плохой стороны. Тогда Уокер больше не сможет быть их ребёнком. Только сестра отворачивается всякий раз, как видит, не в состоянии пережить собственную тревогу. Для неё Кирен – опасен, как ни посмотри. Косметикой не изменить его новой природы. И только родители делают вид, что всё нормально. Отрицая реальность и заставляя верить в иллюзию самого Кирена.       Подобно шарнирной марионетке в кукольном доме, Уокер послушно следует воле отца и желанию матери. В его сердце нет место Рику или кому бы то ни было ещё. Он прилежный ребёнок, никогда не покидавший их крыла. Совершенно нормальный и правильный. Только отчего-то на всех картинах Кирена у каждого портрета нет лица. Безликие взирают на него, будто в осуждении, мешая спать по ночам. Они насмехаются над глупостью Уокера, желая тому поскорее снять розовые очки. Через этот наивный и полный отрицания фильтр, он не увидит правды. Однако, Кирен только хмурится, из раза в раз замирая с занесённой кисточкой у портрета. Почему-то он не в силах нарисовать даже собственное лицо.       Спустя время, когда Уокер со скандалом уходит из дома, забирая неправильного Саймона с собой, он злится. Ярость клокочет в нём, распирая грудную клетку и расплющивая лёгкие. Ему хочется выразить свой протест, противостоять несправедливости. Кирен переводит взгляд на тихого и спокойного Монро, стоящего в дверном проёме. Уокер впервые видит его в маскировке. С оранжевым, совершенно искусственным и неподходящим ему тоном лица. Коричневая радужка глаз и вовсе кажется чуждой и неправильной. Весь Саймон в эту минуту – ненастоящий, незнакомый и просто странный.       Достав носовой платок, словно придя спустя несколько мгновений в себя, Кирен стирает с лица мусс. Там, где проступает серая кожа, она жутко контрастирует с тёплым оттенком лица из-за косметики. Уокер всё-таки устаёт делать вид, что он человек. Придя к этой мысли, Кирен чувствует странное облегчение. Будто у его марионетки подрезали нитки, и теперь ему приходится теперь делать каждый шаг самостоятельно.       Иконы и кресты в этом доме с назиданием и уничижением смотрят на них, обвиняя в грехах. Кирен никогда не верил в бога и после смерти верующим тоже не стал. Если кто-то и даёт ему духовную опору, то это восставший перед ним. Такую религию его уставшее и небьющееся сердце готово принять. Неторопливо встав, Уокер подходит совсем близко к застывшему Саймону. Тот смотрит за изменениями в Кирене неотрывно, будто увидел своего бога и уверовал в его могущество заново. Он околдован таким решительным и волевым Уокером, на глазах которого рассыпались все зыблемые мечты.       Кирен проводит платком по щеке Саймона, стирая мусс. Да, такой Монро нравится ему гораздо больше. Уокер влюбился именно в восставшего с сильными идеалами и необычным взглядом на жизнь после смерти. Именно такой Монро очаровывает и заставляет застывшее навеки сердце казаться живым.       С того дня у каждого портрета Кирена появляются лица.       Саймон говорит: «Научись отпускать».       Играючи и танцуя, Кирен растворяется в праздности музыки, уверено ведя Эми в танце. Девушка заливисто смеётся, называя Уокера милым, и после очередного поворота обнимает за шею. Кладёт голову ему на плечо и смотрит такими же яркими, как фейерверк в ночном небе, глазами. За её безудержным весельем и простодушием скрываются тысячи тёмных и зловещих историй, о которых она никогда не говорит вслух. В жизни Кирена – она тот неугасаемый путеводный свет, освещающий даже самую густую тьму. Не в силах сдержать ответной улыбки на её заразительный хохот, Уокер сжимает подругу в объятиях чуть сильнее. Пока Эми есть в каждом его дне, Кирен верит, что воцарившийся на земле ад не настолько уж и страшен.       Ей нравится улыбка Уокера с глубокими ямочками. Теребя его щёки, она вновь говорит, что Кирен безумно милый. Самый милый восставший на свете.       Где-то в отдалении Кирен будто снова слышит её голос и звонкий, полный восторга смех. Он растерян. Слепо озирается по сторонам, но натыкается только на холодные стены собственной спальни. Там, где незаконченные портреты Эми, Рика и Саймона смотрят на него, он чувствует себя некомфортно. Ему хочется сбежать. От этого дома, поминальной службы, чёртового города и самого себя. Галстук траурного одеяния душит, как удавка, и кажется, Уокер начинает задыхаться. Удивительно, он давно не испытывает никаких физических ощущений, но именно сейчас чудится, что вот-вот и потеряет сознание без доступа кислорода.       Кирен плачет, сам того не осознавая. Слёзы текут по серым щекам с бурыми сетками капилляр, по которым бежит чёрная жижа вместо крови. Он не был человеком, но как никогда раньше чувствовал себя по-человечески потерянно и несчастно.       Саймон входит в комнату беззвучно, не стуча. Большая ладонь ложится на взъерошенные светлые волосы Уокера, путая ещё сильнее. Присев на одно колено, смотря глаза в глаза, без слов достаёт чёрный платок и утирает лившиеся в безмолвном крике слёзы. Ему тоже грустно, он точно так же переживает потерю, но Монро давно научился отпускать людей. По крайней мере, Кирен думает именно так.       Целуя в холодный и бледный лоб, Саймон мягко касается шеи Уокера, поглаживая в успокаивающем жесте. Пальцы невольно касаются чёрной, незаживающей раны, приводя в чувства и напоминая, кем Кирен является. - Отпусти её, дай ей мир, - шепчет Саймон, когда очередной поцелуй падает на веко.       В больших, некогда наивных и доверчивых глазах больше не отражается весёлой улыбки Эми. Свет Уокера давно погас, не дозволяя ему даже маленькой радости в этой ужасной и мучительной жизни. Крепче сжав уголок рукава Монро, словно это последняя спасительная соломинка, Кирен обещает себе. Сегодня он научится отпускать людей.       Саймон говорит: «Ты прекрасен».       Он идёт против правил игры, вместо действия задавая новую планку. Так искренне выворачивает собственную душу наизнанку, в благоговении бормоча слова. И Кирен ему верит. Закрывает бесцветные глаза, в которые давно уже не вставляет линзы. Длинные ресницы трепещут от переполняющих его чувств горечи, боли и любви. Да. Кирен давно верит только ему. А Саймон больше не говорит. Он действует.