Больше далеких звезд

Это знакомство было подобно вспышке. Яркой. Ослепляющей. Похожей на рождение новой звезды. А еще выжигающей ощутимый след там, где его не могло остаться. Инк честно не знал, что так сразило его. Хранитель АВ нашел Дрима в мертвой вселенной: под ногами стелилась пыль убитых монстров, что противно скрипела под ногами; кое-где виделись уже разложившиеся до костей трупы людей. Повсюду стелились пожухшие листья с травой, а неподалеку валялось громадное срубленное дерево. Даже небо, что сочилось краснотой, казалось убитым. А хранитель позитива и тем более: тот, забившись в корни огромного пня, шумно всхлипывал и дрожал, чем, скорее всего, мог бы вызвать сочувствие, будь у хранителя АВ душа. Зато у скелета появилось желание разузнать, что же здесь случилось. В конце концов, Инк знает сюжет далеко не всех вселенных, да и в эту он заглянул лишь из-за настойчивых просьб Создателей. Наверное, первое, чему поразился хранитель АВ — доверчивость нового знакомого. Дрим не стал расспрашивать откуда он взялся, что он тут в общем-то забыл, даже не насторожился, мечтатель просто выложил все как есть, несмотря на то, что вспоминать произошедшее тому далось нелегко. То, что через запинание и слезы рассказал хранитель позитива стало второй причиной шока: Дрим, несмотря на причиненную братом боль, все равно тепло отзывается о том, а винит во всем только себя. И третье, что, кажется, и добило Инка — это решительный блеск надежды в двух золотых, точно Солнце, зрачках, когда мечтатель узнал о том, что теперь творит Найтмер, и вздумал вразумить того, а заодно и помириться. Это было так удивительно. Дрим потерял все, понимает, что его жизнь больше не будет прежней, а впереди лишь тьма неизвестности, и ощущает наверняка неподъемную ношу вины, но все равно не сдался, готов двигаться дальше, и слепо верить, что все исправимо. Еще более дико было осознавать тот факт, что сколько-то лет тот простоял здесь, в мертвой вселенной, среди множества трупов, заточенный в камень один на один с одиночеством и собственными мыслями. Также и с ума сойти можно. Но Дрим остался более или менее, но адекватным. Это шокировало. Поражало. А еще очень-очень восхищало. Настолько, что Инк просто не мог не захотеть дружить с Дримом. И это определенно стало роковым решением. Сколько лет прошло с того знакомства? Сказать сложно. Здесь нет определения времени. Так что может и год, может и десять, а может даже и уже целое столетие. Однако одно ясно точно — все изменилось. И особенно изменился Дрим. Инк с самого начала стал сравнивать того со звездой. Он сам без понятия почему. Может, из-за глазниц, напоминающих золотое Солнце. Может, из-за нескончаемого оптимизма, от которого мечтатель едва ли не сиял. Может, из-за восхищения, что непроизвольно накатывало каждый раз, когда Инк наблюдал за хранителем позитива. Хотя как тут не восхищаться? Дрим пережил многое, и многое переживает все еще: тому приходится едва ли не ежедневно сталкиваться и бороться с тем, кто ранее был крайне близок, кто при любом случае напоминает об ошибках и кто ненавидит всеми душами, из раза в раз стараясь убить, причем не только физически, но и морально. И все равно мечтатель оставался прежним. Все таким же добрым, дружелюбным, открытым, оптимистичным и решительным. Тот не сдавался. Снова и снова пытаясь помириться и свести на нет глупую вражду. И с каждой битвой загораясь все ярче и ярче. Ведь он так старается, наверняка осталось чуть-чуть, да, еще чуток и все точно станет лучше! Как раньше! Все усилия и разговоры не могут уйти в пустоту! Все обязательно получится! Инк всегда сравнивал Дрима со звездой. И в один момент он понял, что не зря: звездам свойственно со временем становится все больше и ярче. Это же случалось и с хранителем позитива. И когда Инк это заметил, то сопоставил Дрима со сверхновой. Это последняя стадия эволюции звезд. А мечтатель как раз сиял надеждой и решимостью так, что ослеплял сам себя. Что случается после сверхновой?.. Хранитель АВ не астроном и свои знания в этой области может пересчитать по пальцам, но он точно знал, что обычно сверхновые звезды взрываются, а дальше, вероятней всего, становятся черной дырой. Это заставило задуматься. А потом напугало до леденящего ужаса. Ведь Дрим хоть и не монстр, но тоже живой. И тоже имеет душу. Душу, которая однажды не выдержит всего, что накопилось за то время в Дримтейле, за то время в битвах, и за то время, что мечтатель был предоставлен лишь своим мыслям и демонам. И тогда Дрима тоже накроет отчаяние. А потом настанет саморазрушение. Что делать? Инк не знал. Вместе с осознанием неизбежного пришло и понимание безвыходности. До Дрима уже не докричаться: тот уже слишком далек от реальности. Оставалось лишь смиренно ждать надвигающейся катастрофы и быть рядом: все же они друзья как-никак, и не помочь в трудной ситуации было бы отвратным поступком. Время шло. Медленно-медленно. Ожидание беды хуже долгой и мучительной смерти. Намного-намного хуже. Каждый день — это неизвестность. Это нервозность, которая, точно тонкие нити врага, до крови и болезненного жжения впилась в кости. Это паранойя и едва ли бред, порожденные множеством безумных мыслей, от которых не спасает даже полный отказ от красок. Это как потеряться в пустоте, полностью потеряв память и не зная как оттуда выбраться. Это как умолять Солнце перестать светить так ярко. Это невозможно. Ни передать. Ни объяснить. Ни вынести. Хотелось умереть. Но смерть — это не выход, тем более для бессмертного. Да и кто тогда поможет Дриму, если он прямо сейчас уйдет из жизни? И оставалось лишь сходить с ума, убеждать обеспокоенного друга, что с ним все в порядке, и ждать взрыва с последующим самоуничтожением. К несчастью, а, может, даже и к счастью, Инк дождался. Еще одно поражение. Как и в битве за вселенную, так и в попытке завязать разговор и все обсудить. Однако в этот раз трещины расползлись не только по побитым костям, но и в душе, что попросту не выдержала груза собственных мыслей, отравляющих чувств и давящей вины. Как только они оказались в доме Инка, Дрим, упав на колени, зарыдал. Мечтатель бездумно спрашивал у самого себя почему ничего не выходит? Почему все не может быть как раньше Почему он все еще пытается? Почему он продолжает бороться? Почему он такой ужасный и бесполезный? Почему он допустил такой исход? Почему он вообще все еще жив? Дрим ничего не понимал. Он просто расходился в шумных рыданиях, задушено кричал бесконечные вопросы, задыхался, лихорадочно дрожал и ненавидел себя. Инк тоже плакал, и даже не понимая от чего. Может, от облегчения, что он, наконец, дождался неизбежного? А, может, от внезапного и сбивающего с толку колкого сочувствия? Или от осознания, что больше не будет прежней горящей звезды, что так восхищала и вдохновляла? Хотя какая разница? Хранитель АВ все равно не смог думать ни о чем, кроме охватившего желания позаботиться, утешить и сотворить все возможное и невозможное, лишь бы Дрим прекратил саморазрушение. Лишь бы тот не стал, как сверхновые, черной дырой. Инк не успел прийти в себя, как обнаружил себя в обнимку сидящим рядом с другом, что никак не сопротивлялся и что замолк от такого жеста. Хранитель АВ растерянно попытался еще сильнее прижать к себе все еще плачущего Дрима и, неуверенно положив руку тому на затылок, стал аккуратно гладить по голове, не зная, что сказать и как еще успокоить. Тогда мысли Инка уплыли куда-то далеко. Он никогда не испытывал сочувствия. А это, скорее всего, было оно. Как это вообще возможно? А еще он никогда не поддавался порыву чувств. Да, такое может произойти, но только если сразу же после приема красок случится нечто, что способно вызвать большой эмоциональный отклик. Но позже — нет. Все же души нет, а эффект красок постепенно угасает, с каждой минутой давая все больше власти разуму. Сейчас же случилось что-то иррациональное. То, чего попросту не могло произойти. Как может бездушный поддаться порыву чувств, если нет их источника? А, может, это работает не так? В любом случае долго размышлять не удалось: хранитель позитива перестал всхлипывать и уже молча обнимал его. И это не могло не заставить улыбнуться. Глупо. С облегчением. Тепло. Возможно, даже нежно. Почему-то только тогда Инк задумался как много Дрим для него значит. И сразу же накрыли воспоминания. Вспомнилась первая встреча, что поразила до желания сблизиться с новым знакомым. Вспомнилось восхищение, вызванное оптимизмом и решительностью Дрима. Вспомнились вечера, а, может, и дни, которые они проводили вместе, вместо которых хранителю АВ стоило бы заняться вселенными, и которые Инк ни на что не променяет. Вспомнились любимые записи на шарфе, что бесполезны ровно настолько же, насколько не хочет их забывать. Там записано полная ерунда, к примеру, их первое посещение Оутертейла, где Инк тщетно попытался блеснуть своими знаниями в астрономии, но в итоге он лишь путался, то и дело, то поправляя себя, то споря с самим собой, то говоря все забыть, ведь все это бред, и все в корне не так. Итогом этой неразберихи стал смех Дрима. Ранее Инк ни разу не слышал как тот смеется. И, наверное, не зря — после захотелось еще. Хранитель АВ умеет ценить прекрасное, однако... Смех мечтателя нечто большее, чем просто «прекрасно», и, естественно, еще более бесценен. Инк уверен: если бы Солнце стало музыкой, то она бы звучала как смех Дрима. Вспомнились и другие невероятно дорогие моменты: бессмысленные разговоры и умиротворяющая тишина с ним; любование звездами и сравнение тех с хранителем позитива; долгие прогулки по самым живописным и невероятным вселенным; совместное чтение детских сказок, за которыми легко забыть о всех тревогах, вспомнить счастливые моменты, а, может, и заснуть, что порою и делал Дрим, мило склоняя голову на плечо хранителя АВ и закрывая глазницы; откровения о своих самых сокровенных мыслях и чувствах: они полностью, без остатка, доверили друг другу; теплые объятия и касания, что всегда мягки и нежны, как лунный свет; затяжные бои и последующее лечение трещин и ран, от которых так болело тело и из-за которых Инку порою лезли дико странные мысли, вроде того, чтобы поцеловать покалеченное место, дабы прогнать боль и привнести покой. И еще много, очень-очень много подобного. Вспомнилось как Дрим медленно близился к катастрофе и как это сводило с ума, однако, к удивлению Инка, тот период уже забывался и все больше походил на кошмар. Счастливых моментов в стократ больше. И они не переставая крутились каруселью в голове, вызывая неясный трепет, головокружение и непонимание происходящего. После срыва Дрима Инк не видел того пару дней, а, может, и недель: все же время для них ощущается очень смутно. И в этот период одиночества хранитель АВ много думал. А в первую очередь он думал о своем отношении к мечтателю, ведь все казалось очевидным и одновременно неочевидным. Слишком сложным для того, кто не может чувствовать по-настоящему. И чересчур бредовым, если руководствоваться логикой. Это не могло быть любовью, но... Почему тогда так на нее похоже? После срыва Дрим изменился. Однако он не стал черной дырой, как боялся Инк. После тех дней, в которые они не виделись, хранитель АВ увидел, к своему огромному удивлению и восхищению, новую стадию звезды. И она была поразительна. Оказывается, зря он волновался. Дрим смог отпустить пустые надежды и мечты и теперь стал более трезво воспринимать реальность. Теперь в глазницах не горела идея вернуть брата. Теперь там твердо укоренилась мысль не дать монстру, что когда-то был ему братом, уничтожать позитив. Теперь мечтатель стал взрослее. Теперь Дрим не чувствует вины. Теперь та легкая наивность исчезла. Теперь он все переосмыслил. Однако Дрим не стал менее решительным. Тот не стал меньше смеяться. Не перестал любить детские сказки. Все также восхищался красотой вселенных. Смех по-прежнему напоминал теплый солнечный свет. Доверия не стало меньше. Объятия остались такими же уютными и нежными. Дрим изменился, но все равно та самая звезда, которую Инк когда-то давно нашел в мертвой вселенной. И чувства хранителя АВ тоже изменились. Как бы Инк не хотел, но он не мог отрицать — его мысли и желания по отношению к мечтателю совсем недружеские. И что теперь делать? Очевидно, признаваться. Чем быстрее он это сделает, тем быстрее забудет об этой бредовой любви, мешающей думать о чем-то, кроме нее. Так будет правильно. И слова Дрима, убивающие что-то внутри: «Может, я бы и раньше ответил взаимностью, но сейчас... Просто ты не можешь любить, так что...», тоже правильные. Однако... Отчего чувство, что что-то здесь не так? Может, это и не любовь? Но что еще? Все как по всем жанрам любовных романов. Разве у него что-то другое? Вообще... Да. Точно. Он же не может чувствовать. У него нет души. У него все иначе. Тогда что внутри так пылает и обжигает? Вероятно, звезды. Вероятно эти мысли и желания — тоже звезда. В конце концов, раз в его пустой груди не может жить любовь, что почему бы там не гореть звезде? Звезде, что больше всех далеких звезд. Что светит так ярко, что ослепляет даже если закрыть глазницы. Что также уже перешла на последнюю стадию и переродилась. Неправильно сказать о любви. Нужно рассказать о ней. О звездах. Обо всем том, что он осознал. Как только Инк все осознал, то сразу же разыскал Дрима и выпалил тому все. Все-все. О том, что у мечтателя самый прекрасный смех и что тот звучит как теплые солнечные лучи. О том, как он восхищается им, и в особенности решимостью того. О том, как волновался, что в итоге тот уничтожится, станет пустой черной дырой. О том, как ему дороги даже самые незначительные моменты. О том, что он всегда, с самого начала, сравнивал того со звездой. И также о том, что тот зажег звезду, что больше, чем просто любовь, внутри всепоглощающего бездушия. И Дрим, серьезно задумавшись, сказал, что ответит позже. А Инку остается только надеяться, что того достиг свет его чувств, который больше далеких звезд.