Наследование

      Морриган смотрела вдаль, заслонясь ладонью от яркого солнца. Всматривалась, искала. Наконец, увидев знакомый силуэт, расслабленно опустила руку на сыновье плечо. Киран воскликнул: — Это папа!       Он поднял на мать искрящиеся янтарные глаза, счастливо улыбаясь. Морриган только кивнула, и мальчик тут же сорвался с места и побежал навстречу отцу, едва ли не путаясь в своих удлинившихся тонких ногах. Она с нежностью подумала, что сын стал похож на оленёнка. Ещё совсем ребёнок, но пара лет — и непременно догонит родителей в росте.       Сама она не решилась бежать, только двинулась навстречу мужу вслед за сыном. «Мои дорогие мальчики», — она тут же фыркнула этой своей мысли, но вскоре вернула лицу мягкую улыбку. Теперь они никогда не разлучатся. На их недолгий век выпало достаточно разлук. И, хотя Атли испытал неудачу в своих поисках, что означало скорый (о, двадцать лет — так скоро) Зов, она надеялась помочь ему иначе, чем лекарством с дальнего Запада. Они найдут решение вместе. — Ты так вырос! — Атли закружил сына, смеясь вместе с ним, пока они оба не упали в высокую траву. Падение вызвало лишь больше смеха. — Папа, я так соскучился по тебе, — признался Киран своим глуховатым, детским ещё голоском. — И я скучал по вам, — мужчина взъерошил волосы сына.       Морриган подала мужу руку. — И я скучала, — шепнула она, а когда Атли принял её руку, то мягко помассировала костяшку пальца прежде, чем помогла ему встать.       Он выпрямился пружинисто, высокий для эльфа, и стройный, как юноша. И тут же слегка склонил голову, чтобы поймать её губы своими губами, и прижал её к себе за талию. Желание стрелою пронзило её тело от губ, которые он покусывал, вниз, и там, на пояснице, где лежали его жаркие руки, она чувствовала сладкую истому и хотела опустить их ещё ниже. Нет. Нужно помнить о находящемся рядом сыне. Морриган прервала поцелуй, и им с Атли пришлось целое мгновение восстанавливать дыхание. И в это мгновение она смотрела в прекрасные глаза Атли, чей удивительный лиловый цвет, к её сожалению, не достался их сыну. Перевала взгляд на Кирана, который всё ещё сидел на траве и смущённо крутил в руках полевой цветок. Не сговариваясь, Морриган и Атли подали сыну руки и тот поднялся на ноги, со смехом чуть заваливаясь назад, принуждая тянуть его сильнее. — Как думаешь, твой старик ещё может катать тебя на плечах? — Атли спросил. — Мне кажется, нет, — Киран неуверенно качнул головой.       Атли не оскорбился, но одним сильным движением поднял сына к себе на плечи, вызывая восторженный визг. Это счастливый день, и Морриган даже почувствовала немного боли в своих щеках от того, что так много улыбалась сегодня. — Ты вовсе не старик, мой дорогой Страж, — он в самом расцвете своих сил, не так ли? Она собирается проверить это скорее нынче ночью. Морриган оценивающе осмотрела его с ног до головы. — Вовсе нет, моя прекрасная ведьма, — и Атли вновь потянулся за поцелуем, но зашипел, морщась. — Киран, не тяни меня за волосы, — строго. — Я чуть не упал!       К дому подошли быстро. Киран резво спустился по спине отца и сразу побежал внутрь.       Наконец, они поцеловались ещё. Атли в дорожной одежде, в рубахе и брюках, не в кожаной броне, так что она с удовольствием гладила его плечи и предплечья, пока он сосредоточился на её бёдрах. О, конечно они скучали друг по другу. И в разлуке лишь одно достоинство: страсть такая же, какая была в холодном шатре, когда они впервые познавали друг друга. В этот раз отступил муж, даже сделал шаг назад от неё, запыхавшийся. — Киран не потеряет нас? Иди вперёд, мне нужно прежде прийти в себя.       Морриган оглядела его с ног до головы, со смешком задержав взгляд в определённом месте. Её муж — не мальчишка, чтобы смущаться своей реакции на желанную женщину, но у них дома ребёнок. Так что она послушно прошла вперёд.       Это счастливый день. Они поужинали вместе и после отправили Кирана спать в его комнату на втором этаже; скорее чердачок, зато уютный и полностью принадлежащий мальчику.       Они занялись любовью два раза. Первый — ярче и быстрее, второй — медленнее и нежнее. В конце концов они разлеглись по обе стороны их небольшой постели, обессиленные. Ей безумно хотелось спать, но им необходимо обсудить все важные вещи, произошедшие за время разлуки. Это включало вещи тёмные и тревожные. — Я получил все твои письма, — сказал Атли, приподнимаясь на локтях, чтобы взглянуть на неё. — Ты писала, что Фен’Харел явился в мир. — Это правда.       Ему не требовалось доказательств кроме того, что она уже это сказала. Они добились своих знаний вместе. Морриган искала могущество прошлых лет, не только могущество, саму магию, сами знания, и древнейшими знаниями были знания эльфийского народа. Его народа. Она подалась к Атли, чтобы очертить пальцами валласлин. Это письмо на крови являлось его лицом, она знала его только таким, с этой отметиной, что он взрослый мужчина и готов взять себе жену — так Атли сказал, когда она впервые, более десяти лет назад, спросила... — Я узнала, что значит валласлин, — сказала она, думая над тем, не выглядело ли это так же, когда Фен’Харел заговорил о валласлине с Инквизитором Лавеллан. — Я принадлежу Митал, — ответил он. То, что он носил отметину Митал — величайшая ирония этого мира. — Да. Но есть что-то ещё. Это рабская метка. Так Митал метила своих рабов; другой же валласлин являлся отметиной других богов. Мне пришлось над этим поработать, над другими вещами больше, чем над валласлином — во всяком случае, у меня случился интересный разговор с Инквизитором Лавеллан. — Что ж, — Атли глубоко вдохнул. Она видела по его тёмным глазам, что он зол слышать это.       В из общей юности, наверно, именно его тёмная ярость, та отравляющая ненависть к миру и особенно к людям, то презрение и жестокость так привлекли её. Потому что она была такой же. Оглядываясь, она видела злых девчонку и мальчишку, брошенных в мир. По большей части они являлись всего лишь практичными, всего лишь холодными и не заботящимися ни о чём, что не приносило им блага или удовольствия, но всё же иной раз они поступали, не умея иначе. Это, например, касалось их любви друг к другу, которую они называли только страстью; о, они так странно причинили друг другу страдания! Если Морриган не знала любви из-за Флемет, то Атли презирал её за человеческое происхождение, и самого себя больше за то, что с нею связался. Это оскорбительно... Для Морриган всё постепенно изменилось с появлением Кирана и с тех пор, как они с Атли вновь встретились после рождения сына. Атли менялся до сих пор, но вместе с изменениями в его жизнь ворвалось разрушительное сожаление. Зачем же ему снился тот глупый кузнец-пьяница, которого Атли прирезал, Морриган не понимала. Или, например, маги из высокой башни.       Он молчал в своей ярости, только губы едва подрагивали. — Что ж, — он вздохнул, — ты узнала это от Лавеллан? Я написал ей милое письмо о нашем родственном положении. — Да. А она — от самого Ужасного Волка, скрывавшегося под личиной её союзника и возлюбленного. Его звали Солас, признаться, он показался мне невзрачным и даже нелепым, даже смешным. А это я оказалась смешна. Я с ним вела спор.       Атли нахмурился. — Лелиана просила присоединиться к Инквизиции. Она писала, что это может касаться всех эльфов и всего Тедаса. Что-то страшнее Мора или войны магов с храмовниками. — Лелиана просила тебя?       Давняя глупая ревность чуть заискрилась, как тлеющий уголь после лёгкого дуновения воздуха. Атли принадлежал ей, как мужу следует принадлежать своей жене. Она убрала свою ревность подальше — теперь она доверяет своему дорогому Стражу, и их кольца, не утратившие своих магических свойств, всё ещё как зеркала другу друга отражают все их чувства за тысячу лиг, и нельзя снять одному, чтобы другой не почувствовал холода. — Думаю, они справятся без меня… Что касается Ужасного Волка… — Он был повстанцем, — вдруг Морриган прервала его, не сдержавшись. Это интереснейшая часть. — Ваши боги вас пленили, а он освободил, и он умел стирать валласлин. Я видела фрески. — Должны ли мы присоединиться к нему?       Ошеломляющая вещь. Должны ли они присоединиться к нему? — Я полагаю, нет. Его цели не совсем ясны, что он сотворил и зачем явился, как пробудился, что пробулило его — я не знаю, лишь знаю то немногое, что сама от него услышала. Ужасный Волк. Легенды, сказки — ложь и заблуждения… Что-то из этого оказалось правдой. Бог, богиня, одна из них ещё жива, — ей пришлось перевести дыхание в этот момент. Это до сих пор не уложилось в её голове, но она собралась, чтобы сказать, — Митал жива, и это Флемет, полагаю, как Киран для Уртемиэля… Митал жива, и это Флемет.       Уж теперь Атли встал с постели. В полумраке она видела его гордый стан и голую спину и ягодицы. — Флемет — человек, — он сказал это с неприязнью, — Митал избрала себе такой сосуд? Мстительный дух, посетивший Флемет — моя богиня, кому я посвящён? — Она сказала мне. — Твоя мать выкидывала и не такие фокусы. Я прикончил её своими руками, когда она обернулась драконом. — Зачем ей врать? — Затем, что это ложь! — всплеснул руками, обернувшись.       Он красив в своей капризной ярости, этого не отнять. Морриган всё равно поморщилась. Примирять его хитростью и нежностью претило ей. Она накрылась, подобрала к себе ноги и смерила его долгим взглядом. — Она призвала Кирана в Тень. Лавеллан, испившая Источник Скорби, повиновалась Флемет, и удерживала меня против воли, чтобы я не добралась до него. Ты ведь всё знаешь про Источник Скорби, что это значит… — Не хочу об этом слышать, — раздувал ноздри и чуть ли не бил копытом, как нетерпеливый жеребец. Но вдруг, обнаружив свою наготу, смутился и сел к ней, потянул одеяло на себя, покрывая бёдра и пах.       Необходимо помолчать, чтобы он усмирился. Но Морриган, дразнясь, пару раз задела его ноги своими и не остановлилась, когда он отводвигал их от себя. Наконец, вскипев, он бросился на неё с низким рычанием и придавил. Их разгорячённые тела разделяло неплотное одеяло. Мгновение она смотрела в его глаза, и, не удержавшись, укусила за нос. Он тут же перекатился. — Ты невыносима! — Посмотри на себя. — Ладно-ладно. Хорошо. Источник Скорби — весомый аргумент. — Как живительный укус?       Он скривился. — Ну хватит. Всё это значит, что я поднял руку на Митал, смеялся ей в лицо, сплю с её дочерью и мой сын — её внук. Не умещается в голове. — А каково мне? — Морриган возмутилась. — Моя старуха-мать оказалась древней эльфийской богиней! — Ты хотя бы в них не верила! — И что же, что хуже, когда вера укрепляется — или неверие оборачивается знанием?       Они развернулись лицом к лицу и она видела по опущенным бровям и сощуренным глазам, как Атли сосредоточенно мыслил. Он что-то решил и ровным голосом ответил: — Не станем спорить. Может быть, Кирану тяжелей всего... Зачем же Митал призвала его? — Забрать Уртемиэля. — Ей удалось? Я вижу, Киран переменился. Я думал, это только взросление… Вот как. Твоя мать обыграла тебя, захватила могущество, которого ты желала. — Атли, ты знаешь, что Киран для меня значит больше, чем только могущество — она фыркнула. — Но да, Флемет забрала душу Древнего Бога, и значит, теперь она сильнее. По крайней мере, у нас всё ещё есть Киран и старуха сказала, что не преследует моего тела, как новый сосуд. — Я убил её однажды. Убил Архидемона. Убил Архитектора, кто оказался тем же, что Корифей… Может, придётся столкнуться с Флемет вновь; что ж, я буду готов. — Кирану одиноко, — вдруг заметила Морриган дрожащим голосом. Она накрутила на палец локон Атли, чёрный, как вороново крыло, — он справится, это верно. Всё же, он, кажется, утратил друга… Он плакал по ночам сначала, но быстро перестал. — Когда он станет взрослее, может, он пожелает вернуть Уртемиэля… Вытрясти душу, ха?       Она ещё смотрела на него, в его глаза, крутя его локон, чувствуя его ладонь, гладящую её щёку, и их дыхания как два тёплых ветерка навстречу друг другу. Медленно моргала, пока вдруг глаза не слиплись, и она уснула.