***
— Что я за медсестра? — вздохнула она, усевшись в кресло перед столом Иоганна. — Фредерика так легко делает инъекции, а я даже шприц держать не могу. Мне стыдно смотреть им в глаза, — пожаловалась Элайза — Уверена, они думают, что я здесь работают только потому, что замужем за тобой. И они правы, — девушка закусила губу. — Ну-ну, милая, не нервничай, — сказал Фауст. — Я тебя мигом научу делать уколы. И капельницы. Всему научу. Давай сегодня вечером? Элайза потянулась через стол и ласково потерлась носом о нос мужа. Иоганн поймал губами ее губы, нежно целуя. Его воплощенная в реальность мечта — его любовь, которой ничего не грозит и которая никуда не исчезнет. Такая красивая в форме медсестры, будто этот белый костюм создан для нее — глядя на Элайзу, Фауст понимал, почему медсестер называли ангелами милосердия. — Пока пойду проверю анализы герра Штрауса, — сказала она. — Если моя теория верна, то, к сожалению, диагноз неутешителен. — Например, рак? — буднично предположил Фауст, качнувшись на стуле. Элайза сжала губы и кивнула. Сначала ей было очень сложно понимать, что некоторые пациенты больны неизлечимо, и что иногда им везет меньше, чем ей. Сначала. Элайза достаточно быстро приняла то, что врачи — не боги, а люди — смертны, и ее больше не пугали диагнозы, зачастую предполагающие не лучшее развитие событий. — Скорее всего, да. Но если так, то операбельный. — Прооперируем и будет как новенький, — оптимистично заявил Фауст. — Насколько может быть новеньким человек в восемьдесят пять… — криво усмехнулась Элайза. — О, дорогая моя, неужели это черный врачебный юмор? — восхитился Иоганн. — Ты точно скоро совсем привыкнешь!***
— У Штрауса не рак, — первое, что сказала Элайза, войдя в лабораторию мужа. — Киста. — Отлично, — кивнул тот, тщательно моя руки. — С ним разберемся завтра. Сейчас займемся твоим обучением. Для начала инъекции, — Фауст вынул шприц и протянул его жене. — Набери два кубика рибофлавина. Как набирать в шприц лекарство, Элайза знала, и делать это умела. Иоганн тоже это знал, поэтому наблюдал, не следя за ее действиями, но откровенно любуясь. Элайза удостоверилась, что в шприце не осталось воздуха, и оглядела лабораторию, вдруг понимая, что не видит ничего, на чем могла бы практиковаться. — А где манекены? — спросила она. — Никакого толку от манекенов нет, — покачал головой Фауст. — Ты не поймешь и не почувствуешь, если будешь практиковаться не на живом человеке. Так говорил мне отец и я сам на своем опыте понял, что он прав. — Но тогда… — растерялась Элайза. — На ком? — На мне, — просто ответил Иоганн. Она уже приготовилась спорить, что может практиковаться на себе, но поняла — нет, это совсем разные вещи, сделать укол себе или другому. — Нет, я не смогу, — сжала губы Элайза. — Тебе будет больно. — Ой, да это же всего лишь укол, — отмахнулся Фауст. — Я же тебе делал уколы, помнишь? И не раз. Иногда даже болезненные. — Это другое, — нахмурилась девушка. — Ты искал препарат для спасения моей жизни. И ты не виноват, что некоторые вещества причиняли боль. — А ты разве виновата? И разве ты не сможешь спасти чужую жизнь, если вовремя сделаешь инъекцию? — резонно возразил Иоганн. — Любовь моя, это совсем не больно. Ты же руку мне не отпилишь. Наоборот, это витамин, так что, считай, ты меня лечишь. Элайза сомневалась. Она боялась сделать больно чужим незнакомым людям, что уж говорить о самом любимом на свете мужчине? Но он говорил все так правильно и складно… — Конечно, я бы мог просто подсунуть тебе манекен, но тогда по-настоящему ты тренировалась бы на пациентах. А с ними ошибаться нельзя… — вздохнул Фауст. — Они еще и в суд могут подать, сама знаешь, как бывает — родственник умер, а врачей обвинить проще всего. И ты же хочешь стать профессионалом? Да, подумала Элайза. Она хочет стать профессионалом. Она хочет стать врачом, равным Иоганну Фаусту Восьмому — или хотя бы медсестрой, достойной такого гения. Пока что она была его ассистенткой только потому, что Иоганн ее любил. Не были бы они в столь близких и нежных отношениях — даже брак не стал бы причиной взять ее на работу. Фауст увидел, как загорелись ее глаза, довольно хмыкнул и задрал рукав рубашки, обнажая предплечье. — Не торопись. Поищи вену, — посоветовал он. — Вену? — снова растерялась Элайза. — Вот так сразу — внутривенно? — Внутримышечно — это просто. Разберешься с венами и в мышцу точно не промахнешься, — уверенно сказал Иоганн. — А если я тебе… вену проколю? — испугалась Элайза. Фауст закатил глаза. — Дорогая, ну проколешь — и проколешь, мы же в больнице! Послушай, если бы я был умирающим от нехватки инсулина диабетиком, то ты меня бы уже угробила. Тебе мешает не неопытность, а нерешительность. — Заткнись, любовь моя, я уже поняла, — огрызнулась Элайза. — Лучше не зли меня, пока у меня в руках шприц. — Вот это моя девочка! — обрадовался Фауст, протягивая руку. — Отвернись, — сказала Элайза. — Иначе я собьюсь. Иоганн послушно отвернулся и принялся смотреть в отражение в зеркальной двери шкафчика, очень удачно расположенном рядом. Больше рук Элайзы его привлекало ее лицо — сосредоточенное и взволнованное, и, хотя Фауст ни за что не допустил бы ее волнения и страданий… это было правильное и хорошее беспокойство на пути к становлению медиком. Он точно так же реагировал, когда учился. Вдобавок Иоганну было очень приятно, что жена волнуется за него. Элайза смотрела на руку Фауста. У него были сильные руки — без выпирающих даже через одежду мышц, но сильные, а не тонкие и худые. Чуть выше кисти, сбоку на запястье, она увидела маленький шрам, и вспомнила, откуда он — в детстве Иоганн полез на дерево, чтобы снять оттуда котенка и произвести впечатление на Элайзу, и котенка снял, и с дерева не упал, но котенок оказался агрессивным от испуга и оставил на руке спасителя глубокую царапину. А вот немного левее от царапины — небольшое родимое пятно. И вены на сгибе локтя — синеватые на бледной коже. Элайза подавила желание зажмуриться. Теперь она поняла, почему в большинстве случаев врачи не занимаются лечением близких — потому что страшно, потому что дрожат руки, потому что слишком велика цена ошибки. Чужих людей не так жалко… А если проколет вену и впустит туда воздух?.. Нет, это же невозможно… наверное. Но в любом случае будет больно. — Я не могу. Шприц выпал у нее из руки. Элайза сердито втянула воздух через нос. — Я не могу. Я так хотела бы уметь! Я так хотела бы… Но я не могу! Я слишком тебя люблю! Фауст обнял жену и поцеловал в висок, покачивая в объятиях. — Ничего, любовь моя, пойдем спать. Все образуется и ты научишься. Ты же мне веришь? — Как ты думаешь, — хмыкнула Элайза ему в плечо. — Действительно, чего это я… — Иоганн тихо рассмеялся. — Тогда правда все образуется.***
Ничего, абсолютно ничего не предвещало беды. Весь следующий день Фаусты не поднимали тему обучения Элайзы, все шло, как обычно, и, когда они остались наедине в лаборатории после рабочего дня, как бывало часто — внезапно прямо посреди разговора Иоганн… Элайза неверяще смотрела, как муж падает на пол, видя это, словно в замедленной съемке. Смотрела, как его тело бьется в судорогах, и слышала, как из горла рвется хрип. — Черт… — прошипел Фауст. — Все-таки началось… Я думал, ты не узнаешь… Элайза, ампула на второй полке справа! Два кубика! У нас есть чертовы несколько минут! Он говорил с такой болью и злостью на себя, так явно испытывал досаду и страдания… Элайза не думала ни о чем. Даже о том, что Иоганн — ее любимый муж, единственный и самый родной. Элайза действовала, мгновенно бросившись к второй полке, взяла ампулу… Так легко. Так просто. Ее рука не дрогнула — Элайза нашла вену, ввела лекарство, не промахнувшись и ничего не проколов. Полминуты она сидела рядом с Фаустом, стараясь не плакать и наблюдая за ним — он потихоньку приходил в себя, прекращая дергаться и хрипеть. Только потом девушка задумалась, что же у него могла быть за болезнь, которая ни разу не проявилась за все время их знакомства, длящееся почти всю жизнь обоих. — Ну вот… — тихо сказал Иоганн. — Вот и свершилось. — Что произошло? — Элайза сжала его руку, готовая услышать, что угодно, но Фауст внезапно довольно улыбнулся. — Ты научилась делать инъекции. Элайза замолчала. Инъекции? Научилась? Вчера он обещал ей, что все образуется, спрашивал, верит ли она ему… — Ты что, притворялся? — вспыхнула Элайза. — Ну… — Иоганн сел и потер затылок. — Да. — Ты… — она задохнулась от гнева, подбирая слова. — Идиот! Придурок! Знаешь, как ты меня напугал? Я тебя сейчас по-настоящему убью! Ты вообще головой думаешь? Ты разум включаешь? А если бы я промахнулась? А если бы… кстати, что я тебе вколола? — спохватилась Элайза. — А, ерунду, рибофлавин, — продолжал улыбаться Фауст. — Ты идеальный ассистент, кстати. Такая быстрая реакция мало у кого бывает, особенно в стрессовых ситуациях. А ты молодец, и в обморок не хлопнулась, и способность мыслить не потеряла, так что незнакомого пациента тем более откачаешь. — А если бы я все-таки хлопнулась в обморок? — укоризненно спросила Элайза. — Я бы сразу вернул тебя в чувство, — развел руками Иоганн. — А потом неделю бы носил на руках и кормил конфетами. Но даже обморок не повредил бы твоему здоровью. Думаешь, я стал бы тебя пугать, если бы это могло принести настоящий вред? Я все просчитал, дорогая. — Я с тобой не разговариваю, — сообщила ему Элайза. — Ты не продержишься дольше десяти минут, я однажды засекал, — ответил Фауст. — Ты вообще дольше пяти минут не мог меня игнорировать, — парировала девушка, встав, повернувшись спиной к мужу и принявшись перебирать инструментарий, чтобы чем-то занять руки. — Слушай, ну все же хорошо, — виновато сказал Иоганн, обняв ее сзади. — И ты не в обмороке, и я жив, и уколы ты умеешь теперь делать. Разве иначе ты бы решилась? А знаешь, как мне было паршиво, когда я тебе всю эту дрянь изобретенную колол, которая еще и не срабатывала? Но кто бы колол, если не я? Мы врачи, любимая, нам нужно понимать, что есть разная боль… Элайза вздохнула. Он был прав. Она все еще злилась, но он был прав. — Ты лучше штаны снимай, — сказала она. — О, неужели прямо сейчас и здесь? — удивился Фауст. — Тебя возбуждает опасность? — Нет, — улыбнулась Элайза. — Я научилась делать внутривенные инъекции. Пришла очередь внутримышечных. Еще один укол витамина тебе не повредит.