п

л оседает на пол, стоит детективу ягами скрыться за дверью. внимание рассеивается моментально, растекается белым паром, но с минуту он ещё слышит, как лайт переругивается с отцом на японском и холодно отвечает мацуде. потом — тишина. с выдохом л роняет голову на колени, обнимает себя за локти. лайт заходит спустя ещё некоторое время, тихо просачивается сквозь дверной проём, держа руки пустыми. замирает на входе, оценивая, стоит ли вмешиваться, и осторожно шагает к компьютерному креслу. л под ним едва ведёт плечами. комната, адаптированная под офис, никогда не славилась тишиной: гудение трёх компьютеров, короткий писк факса, щелканье стабилизатора — но теперь отсутствие полдюжины работников отнимает добрую часть всего шума. лайт занимает себя разглядыванием клавиатуры, и почти фантомно по вискам бьёт мелкий стук клавиш. он вздыхает. правда, тишина — редкое для них явление. л на полу становится всё тише, в какой-то момент его едва слышное дыхание совсем теряется в гуле техники. лайт, присаживаясь на столешницу, упирает взгляд в чужие вывернутые лопатки. л, будто чувствует, чуть поворачивает голову, полувзглядом следит в ответ. — они подумали, что ты что-то скрываешь, когда ты заговорил на английском, — лайт устало тянет в улыбке уголки губ, но на этот раз совсем не чувствует липкой тактичности, обыкновенно ложащейся на лицо. только улыбку — и усталость. л выдыхает и закрывает глаза, трет лоб о скрещённые на коленях предплечья. лайт думает, что никогда не видел, как он улыбается. — они тебе очень верят. потому что твой японский хорош. — да, лайт, я знаю, — л чуть заметно жмёт плечами. разворачивает фигуру, опираясь ладонями за спину, складывает по-турецки ноги. — ватари научил меня. он занимался лингвистикой до того, как мы начали работать вместе. в прошлом. лайту, искрясь на застенке разума, кажется, что л никогда не говорит про своё детство. про юношеские эмоции. в каждом его воспоминании — работа и сухие факты. — неместных обычно выдаёт акцент, особенно чтение английского «L»; но у тебя его нет. л склоняет голову к плечу, чуть косится на лайта. лайт добавляет ещё какие-то слова, зачем-то пытается заполнить паузу, найти вопрос — непривычные слова спотыкаются и бьются, плетут японскую фонетику в английском синтаксисе. — нейролингвистическое программирование, — отвечает л. — нейролингвистическое программирование, мне было достаточно слушать, как люди говорят на японском. я много работал, лайт. последняя фраза, высказанная на выдохе, шелестит в складках его сорочки, смягчается о белизну рук. лайт молчит, не найдясь, на что отвечать. и имя звучит вдруг так близко, будто нет меж них электрических подозрений, напряжённых током лент. будто лайт — всё ещё школьник, а л — его давний друг, которого время и взросление никогда не щадили. они сидят в тишине еще долгое время (за дверью успевают прошагать в обе стороны к кофейному автомату), когда л, не разворачиваясь, звонко, но как обычно медленно, бросает через плечо: — твой английский тоже хорош, лайт-кун. и лайт, замеревший в первые секунды речи, растягивает губы в улыбке. через секунду в дверь стучится отец, и часы вновь продолжают идти.