о клубничных чизкейках и бездомных котятах

— джисон, вылези уже из своего телефона, — чонина как всегда раздражает то, что джисон так надолго выпадает из реальности. хотя лучше бы выпал из окна, добавил бы он, но тогда чонин точно прибьёт. — ага, сейчас, — говорит он полностью серьёзным тоном, но ничего не делает. игра не то чтобы интересная, да и точно не та, в которую можно играть часами. просто это игра минхо. — хёнджин, хотя бы ты перестань переслушивать альбом бывшего уже третий раз подряд, — чонин устало трет переносицу и смотрит на удивлённого хвана, — что, не третий? — пятый, — убийственно коротко, зато понятно. понятно, что хёнджина уже не спасти. тонуть в собственной боли, не задыхаясь и не крича о помощи, — принимая ее полностью — самое ужасное, что может происходить в жизни человека. — господи, да с вами невозможно жить! — чонин мысленно встаёт и громко хлопает дверью, уходя из этой проклятой квартиры куда подальше, но в реальности лишь вздыхает, — вы бы сделали хоть что-то своё, а. джи, ты же песни пишешь, вон поплачься о своём бывшем — станешь новой оливией родриго, а у нас хотя бы деньги на еду нормальную будут. джиджи, ты вроде танцами занимался, не хочешь снова начать? нелепые детские прозвища привлекают их внимание, и они дружно мычат что-то не очень понятное, но кажется отрицательное. — да не сдохли же ваши парни, — чонин мысленно прибавляет, что лучше бы сдохли, чуть не говоря это вслух, — как там говорится… ушли, а значит были недостойными! ещё и вас до сих пор заставляют страдать, — он снова вздохнул и добавил уже тише, — вот найдут же себе мудаков, а потом мне разгребать это всё… и джисон не может. не может смотреть, как чонин бесится от собственной же беспомощности, как пробует всё — от мороженого и парка аттракционов до сопливых любовных драм, но всё равно ведь без толку. но и сделать ничего не может, потому что нет джисона уже больше. минхо уехал и забрал его самого, полностью, без остатка. и вот теперь от смерти отделял, казалось, только сам чонин, который не переставал пытаться. но если джисона эти попытки хоть как-то впечатляли, то хёнджин уже просто устал. ну не может он жить с разбитым сердцем. может, излишне драматичен, может, излишне сентиментален, но вот он не может. вообще. никак. и что чонин пытался сделать, он не понимал. остались две птицы с обрезанными крыльями — а что от них толку? только вот чонин точно ляпнет, что страусы и без крыльев страусы, все равно летать не собирались, так и почему им не живётся. — я вас завтра к священнику отвезу, может, дзен где словите, в монахи подадитесь, мир начнёте любить… — последнее перебор. — ладно, согласен. но священника я вам точно найду.

***

на следующий день вместо священника чонин почему-то приводит репера. — э… ну, я в общем чанбин. люблю музыку, клубничные чизкейки и жизнь. — ха-ха, поэтично. — эй, я серьёзно вообще-то. и в чанбине правда есть что-то. такое, что может вызвать интерес у давно потерявших все эмоции. чанбин правда любит жизнь. и жизнь, кажется, любит его в ответ. это странно, но так притягивающе. чанбин рассказывает много историй: о бездомных котах, которых он приютил у себя дома, о детях во дворе, что сначала испугались его так сильно, что месяц обходили стороной, а сейчас за километр бегут бросаться в объятия, о семнадцати видах чизкейков, что он пробовал в разных местах, и о всего одном сиропе кофе, карамельном, который он не променяет ни на какие другие. чанбин будто состоит из солнечных зайчиков, вечно улыбающийся и такой родной. потом чанбин долго-долго говорит о музыке. о своей, о чужой, о том, что ему нравится и чего он не понимает, о том, что в детстве у него был плохой слух и ему чуть не отказали в музыкальной школе, и о том, как сейчас он не может представить свою жизнь без музыки. — я всё время пишу что-то. прокручиваю мелодию в голове и записываю, накидываю рифмы или целые строчки. грустно мне или радостно — всё превращается в музыку. я создаю себя в новой плоскости и именно поэтому живу в гармонии — когда представляешь себя в нескольких разных видах, то лучше понимаешь, кто ты есть на самом деле, а главное, что тебе нужно. джисон знает это чувство. музыка — это целый мир, который и правда может помочь во многом. только вот… джисон не писал ничего уже несколько месяцев. скорее всего ничего уже не напишет. а ведь чанбин выглядит таким живым, когда говорит о музыке. может, он тоже смог бы так? чанбин очень хочет в это верить. поэтому спустя какое-то время и отводит джисона чуть в сторону, желая поговорить. — чонин рассказывал, что ты музыку пишешь. покажешь что-нибудь? — писал. то есть, раньше писал, короче. сейчас… не очень. — да? а чего так? — не идёт. и всё. я будто разучился. — разучиться писать нельзя, можно только разучиться слышать. слышать себя в первую очередь. дай-ка я послушаю джисона версии один ноль, — джисон уходит в комнату и достаёт пыльный компьютер с наушниками, — это довольно мощно, такой заряд позитива. ты где это все растерял, а? — забрали всё. сейчас даже негатива не осталось. — что, прямо совсем? — совсем. — тогда пиши о пустоте. и, может быть, на долю секунды джисон начинает понимать чанбина. и тогда в нем появляется что-то, название чему он пока не может дать.

***

хёнджин слушает музыку джисона, и в нём что-то ломается. казалось бы, нечего уже ломать, там итак уже все в пыль перебито, но нет. видимо, что-то осталось. и хёнджин плачет. он не плакал с того самого дня, когда феликс ушёл, а сейчас не может понять, что происходит. тогда чонин подходит сзади, кладёт ему руку на плечо и говорит «танцуй». и хёнджин слушается. закрывает глаза и просто выдыхает. достаёт всё, вырывает душу и танцует-танцует-танцует. танцует. хёнджин не танцевал, с того самого дня, когда феликс ушёл. но музыка джисона заставила его сделать хоть что-то. внутри он всё ещё разбит. он не собирает себя по кусочкам, просто даёт возможность родиться чему-то новому. а что это будет — он потом узнает.

я могу дышать лишь твоей любовью

я хочу раствориться в ней

и что бы не случилось помни

ты всегда можешь раствориться в моей

июнь плачет и машет рукой

прощание останется в улыбках

отпускать должно быть легко

ведь всё это ошибки, ошибки, ошибки

он поднимает руки и вновь обретает крылья. взлетает, раз за разом разбиваясь вдребезги. а музыка проникает под кожу и выливается обратно через движения. это не конец. и не начало. это просто момент. момент, который решил многое.

***

минхо бродит по улицам незнакомого города, ища в нём то, что никогда там и не было. смерть, забвение, — он много чего хочет — но ищет он совсем не это. и ещё до того, как он нашёл что-то, его находит сынмин. — ты чего здесь один уже полчаса ходишь? потерял что? — он выходит из подъезда неподалёку и сразу же бросается с расспросами. — да нет… то есть да, но не здесь и это не так важно, — минхо не понимает, почему хочет быть честным с этим незнакомцем. может, ему хоть раз в жизни стоит сказать правду. — да? и что же ты потерял? — свою любовь, — он не сентиментальный, вообще ни разу, но парень напротив заставляет его говорить веши, которые он совсем не хочет. — может, я смогу помочь тебе её найти? не сегодня, конечно, но как-нибудь обязательно. а пока приглашаю на чай. вот она. романтика. маленькая кухня с панорамными окнами круглым столиком встречает их сразу слева от входа в квартиру на десятом этаже. кофемашина никак не вяжется с бесконечными коробками из-под чая, расположившимися везде, что заставляет задуматься о том, сколько же жильцов в этой квартире. — с кем живёшь? — уже заметил? да, с друзьями вот. в одном универе учимся. крис и феликс, оба из австралии кстати. — и на кого учитесь? — феликс и крис на музыкальном, кажется, на продюссеров или что-то типа того, а я на… учителя начальной школы. — да ладно? что, детей любишь? — не то чтобы. просто… в общем, это долгая история. минхо усмехается. этот парень совсем не тянет на учителя. но почему-то он ему верит. — ты чай какой пьёшь? зелёный, чёрный, с персиком, цитрусовый, ягодный, с манго… — мне просто зелёный. пожалуйста. — серьёзно? как скучно. в следующий раз я тебе на свой выбор налью. а сейчас тебе повезло и я добрый.

***

феликс и крис приходят после полуночи и сынмин с минхо выходят их встречать. — минни, а это… кто? — длинноволосый блондин с миловидной внешностью и очень низким, вообще не вяжущимся с внешним видом голосом кажется вежливо-ошарашенным происходящим. — феликс, это минхо. он теперь живет с нами. минхо хлопает глазами, не веря в то, что сынмин сказал это. он должен был объяснить что-то, ну, хотя бы рассказать, кто минхо такой, но от него этого… не требуют? крис выглядит спокойным весь диалог и только пожимает плечами на слова сынмина, мол, делай что хочешь. а вот у феликса прямо челюсть падает. — неужели? ким сынмин пожертвовал своим личным пространством ради какого-то бездомного котёнка? — во-первых, не какого-то, а, во-вторых, не бездомного. просто котёнка в трудном положении. минхо хотел бы опустить тот факт, что сынмин назвал его котёнком. — ладно, называй как хочешь, спать-то он всё равно у тебя будет. на полу или на твоей кровати — решай сам, лишних матрасов у нас нет. а вот это проблема. но сынмин не подаёт виду. просто берёт минхо за руку и уверенно ведёт к своей комнате. не слишком просторное помещение, во многом из-за того, что бóльшую её часть занимает огромная двухспальная кровать. тут уже настал черёд падать челюсти минхо. — а зачем тебе…? — мне нравится комфорт с размахом. но ты мне нравишься больше, так что, надеюсь, поместимся оба. одежду если что можешь взять в шкафу, ванную ты уже видел. располагайся как дома. можно даже без «как».

***

музыка джисона чаще всего о боли. потому что ему кажется, что это всё, что осталось в его сердце — нескончаемая и такая привычная, она поселилась там уже давно. хотя иногда ему начинает казаться, что там есть что-то ещё. может, он просто хочет в это верить. но он смотрит на хёнджина и боль отступает. уже не хочется писать о ней. хочется писать только о… любви. джисон безнадёжный романтик, но безнадёжнее этого только его чувства. потому что нельзя так с хёнджином, который ещё не забыл феликса, а сам джисон вообще должен страдать по минхо. ещё месяца два, для приличия. или для годовщины. но он смотрит на хёнджина, и видеть минхо больше не хочется. поэтому как-то раз джисон подходит и целует его. слова все уже давно ушли в песни, и сказать что-то хёнджину не получается. но джисон надеется, что тот и так всё поймёт. — если ты хочешь… — нет. я хочу только тебя. и хёнджин сдаётся. из общего горя могут выйти хорошие песни, знакомства с реперами и любовь, которая куда больше боли. и никаких священников. пока что.