Поместье сбывшихся надежд

      Ничто не предвещало беды…       Так обыкновенно говорят? Но, даже если беда и предвещалась, любой звонок, сообщающий о смерти твоих близких, все равно будет неожиданным, немного несвоевременным. Он, безусловно, потрясет вас. Он заставит вас оставить все свои дела. Оборвать все телефонные разговоры. Отказаться от любых запланированных походов в кино на очередной американский блокбастер или в провинциальный театр с истрепавшимся репертуаром.       Родственники, как и патроны, бывают разного калибра. Калибр родственников определяется не только их «дальностью» или «близостью», но и тем, сколько же времени вы провели с ними до того, как вам сообщили об ужасной новости. Двоюродный дедушка Вадима Александровича был одним из последних, кто связывал его с покойной бабушкой. Она умерла несколько лет тому назад, а теперь от рака предстательной железы угас и ее брат. Холостой, он никогда не имел детей, зато особо любил племянников, но в особенности племянников внучатых, коим и был Вадим Александрович. Вадим распорядился остановить машину.       — Но ведь здесь нельзя останавливаться, Вадим Александрович, — сообщил водитель Артур, бывший выпускник филологического факультета, подавшийся на любые заработки, лишь бы прокормить жену и двоих детей.       — Ну так найди, где нам встать! Найди! — скомандовал Вадим Александрович. Он и прежде любил повышать голос, полагая, что так можно добиться гораздо большего. Миндальничать с подчиненными Вадим не хотел, и, чтобы бизнес, переданный по наследству его отцом, стоял на двух ногах крепко, а не выглядел шатающимся калекой, молодой человек тридцати двух лет с небрежной щетиной и бледно-алыми губами старался держать все под контролем.       Но вот Артур припарковался у здания государственного банка. Отчаянные домохозяйки с ипотекой, офисные членистоногие с поручением от начальствующих, несчастные доходяги, гасившие кредит за стиральную машинку — все они вбегали в массивное трехэтажное здание с сияющей неоновой вывеской. Осенью, безусловно, быстро темнело, но те сентябрьские вечера были не чета декабрьским или январским. Солнце еще напоминало о своем существовании последними лучами. Однако они вовсе не интересовали Вадима и, конечно, не могли исправить его настроения.       Телефон небрежно валялся на сиденье. «Мерседес» премиум-класса стоял неподвижно под умирающим кленом, и какая-то тоска воцарилась в салоне.       — Шеф, а… — хотел задать вопрос Артур, но Вадим тут же перебил его.       — Просил же не называть меня так! Артур, ну сколько можно? Мы не в дешевых американских сериалах. Хватит! Хватит! — завизжал Вадим, при этом его грубый бас не потерял ни октавы.       — Что-то случилось? — мягко спросил Артур.       — Мой двоюродный дедушка. Он… Умер. Умер. Встал из кресла, чтобы подойти и взять книгу, и… Свалился. Упал, понимаешь? Упал и обмочился. Его нашли в луже мочи, уже порядком провонявшего. К нему не подходили несколько часов… Как же так можно, Артур? За смертельно больным человеком нужен постоянный уход, а они…       — Может, к лучшему, что он отмучился? У него же и пиелонефрит обострился, и камни уже не могли выходить. Настолько огромные были. Жуть, я как представлю эту боль, — вообразив эти самые камни в почках, что разрезают изнутри, проходя по мочеиспускательному каналу, водитель поежился. — Страсти Господни. И почему мы такие смертные?       — Может, Артур, может. Но я все равно не верю. После смерти бабушки он был последним из них… Сначала ушел дедушка Виктор, потом дедушка Яша. Теперь вот и он угас. Больше нет у меня ни дедушек, ни бабушки. Каждый год кто-то умирает. Вся моя жизнь превратилась в череду унылых и однотипных похорон. Я откажусь присутствовать на них, — твердо заявил Вадим. — Поехали!       — Но куда? Куда ехать то? — непонимающе вопрошал Артур, заводя машину. Он поправил зеркало заднего вида и нажал на педаль газа. Машина быстро разогналась до семидесяти, и Артур первоначально ехал наугад, так и не получив ответа от Вадима.       — Мы поедем к моей маме. Мне нужно обсудить с ней некоторые дела, — все тише и тише говорил Вадим, переходя на шепот. — Ведь теперь встает вопрос о завещании, о наследовании, стало быть, — последнее предложение было произнесено столь тихо, что, казалось, и вовсе не было произнесено вслух.       Артуру оставалось следовать указаниям начальника. Придя к нему в офис несколько лет назад, он прямо признался, что не умеет ничего, кроме как рассказывать о романах Достоевского по несколько часов и водить машины (навык этот удалось приобрести еще в юные годы). Вадим Александрович, не любивший долгие собеседования и нудные разговоры, поставил будущего водителя перед фактом: либо он садится за руль его «Мерседеса», либо отправляется мыть полы «за минималку». Выбирать, особенно в условиях все надвигающегося и надвигающегося кризиса, не приходилось. Хотя, вся страна перманентно жила в этом медленно нарастающем кризисе, и все ждали его, не замечая, что цены не переставая растут каждый день, что и без того дорогой бензин дорожает неделю от недели, что одни лишаются возможности воротить миллионами во время финансовых спекуляций на бирже, другие лишаются отдыха в Анталии, а остальные лишаются работы и пособия по безработице.       «Как хорошо, что я лишен этих бестолковых забот: забот по поиску пропитания на день грядущий» — размышлял Вадим, кажется, уже отошедший от жуткой новости. Медлить было нельзя. Его мать просидела весь день, запершись в комнате, в своей трехкомнатной квартире в центре города, в здании исторической постройки, выходившем на одну из главных пешеходных улиц. Она редко бывала тут, все оставаясь в гостях у бесчисленного количества подруг и засыпая там же, как бы случайно. Кому нужна квартира, в которой невозможно уснуть не только днем, но и ночью, в которой постоянно слышен гул не замирающего ни на секунду областного центра? Потому и избавиться от нее было проблематично. Сколько не пыталась Елена Павловна, но выходило скверно. Она слишком любила себя, а потому не желала сбивать цену. Но, увы, столько эта квартира, выдержанная в полу дореволюционном стиле, не стоила.       — Мама, здравствуй, — глухо произнес ее единственный отпрыск, когда вошел в квартиру.       Женщина не отозвалась. Она тупо глядела на портрет матери и дяди, доставшийся ей после смерти первой. На нем далеко не свежие старики сидели, обнимая друг друга, и, несмотря на возраст и подбирающуюся к каждому старуху с косой, улыбки сияли на их дряхлых и морщинистых лицах. Фото было сделано аккурат в День Рождения Августины Генриховны.       Быть советским евреем — это одновременно почетно и унизительно. С большим трудом каждый из братьев Августины получил высшее образование, столкнувшись с нескрываемым антисемитизмом партийных бонз и дурными шуточками заскорузлых преподавателей. Теперь ни тех, ни других нет в живых, но все братья и их сестра Августина добились того, чего желали: обеспечили жизнь немногочисленному потомству.       — Мама, хватит сидеть и сверлить взглядом фото. Не вернуть уже никого. Не вернуть, — сухо произнес Вадим, присаживаясь рядом с мамой. — Как ты еще не утратила возможность плакать? Каждый год… Каждый год одно и то же. Дедушка Виктор умер, когда лопнула селезенка; дедушку Яшу сразили сигареты и алкоголь. А бабушка? Тоже ведь хороша. Ну кто в семьдесят пять устраивает заплыв на Волге?       — Тебе совсем не жалко бедного дядю Феликса? — с надрывом в голосе прокричала Елена Павловна и бросилась на сына. Без сил свалилась она, упав на его плечо. Хныкая в серое кашемировое пальто, она стонала и выла, что случалось с ней всегда.       Новость застала пятидесятипятилетнюю женщину в зеленом домашнем платье, которое особенно шло ее шелковистым каштановым волосам, собранным в аккуратный пучок. Ее темнеющие руки были покрыты фиолетовыми венами, и ни один из бриллиантов или рубинов на кольцах не мог отвлечь от стянутой временем кожи.       Но и Елена Павловна была отходчивой. Тем более, что именно ей предстояло заниматься похоронами, процедурой неприятной, но необходимой. На эти похороны должны были съехаться не только родственники, но и коллеги по университету, друзья по переписке, курортные любовники, которых у Августины Генриховны была тьма. Вадиму порядком наскучила эта однообразная сцена. Повторялась она из раза в раз, из смерти в смерть. Быстро прибравшись в квартире, ибо Елена Павловна так и осталась пищать на кровати, ее сын задал самый актуальный, по его мнению, вопрос.       — Что ты думаешь насчет завещания? Кому отойдет поместье Новосельцевых?       — Тебе правда есть до этого дело? — невинно ответила вопросом на вопрос Елена Павловна.       — Чего? Что ты там… Мама, ну хватит, — отпрыск снова сел рядом с матерью. Аккуратно поглаживая Елену по ее хрупкой больной спине, он вспоминал, как давно он не был у двоюродного дедушки в поместье, как все больше и больше отдалялись они, как ушли те времена пылкой и радостной юности, как наступила суровая пора взрослой жизни, когда рано ушедший отец своим уходом взвалил весь груз ответственности на неопытного Вадима.       — Я говорю… Говорю я — уже спокойнее и рассудительнее отвечала Елена Павловна. — Ты думаешь, что это сейчас важно? Какие у нас шансы?       — Я про наши шансы ничего не говорил. У дедушки несколько племянниц, племянников. В том числе и внучатых, — повествовал Вадим, вспоминая всю свою семейную братию.       — Дедушка Феликс любил тебя больше всех. Всегда дарил дорогие книжки, приглашал тебя маленьким в поместье. Помнишь, как вы кормили лебедей и розового какаду? Жив ли какаду, Вадик?       «Надеюсь, что она постепенно отойдет. Раз спрашивает про птицу… Забавно» — усмехнулся Вадим, рассуждая сам с собой.       — Я, кстати, не хочу быть на похоронах. Приеду только на поминки. Уж очень тяжело это, мама. Да и видеть пожелтевшее страшное лицо дедушки. Хочу запомнить его бойким и остроумным, а не мертвым и гниющим, — как всегда, хлестко и метко выразился Вадим.       — Но ведь ему было бы приятно, если бы его любимый внучатый племянник…       — Мама! Ну какой я любимый? Неужели тебе уже хочется получить поместье? — надменно спрашивал Вадим, узнававший прежнюю Елену Павловну.       — Легко тебе говорить. Живешь на работе, а я так не могу. Мне свой уголок нужен, — жертвенно произнесла Елена Павловна, приложив руку ко лбу. — Неужто у меня жар? Ах…       — Мама-мама… Свяжись с нотариусом. Или нет… Он сам свяжется с тобой. Да, точно. Он сам свяжется с тобой. Ну все, мама, не лей ты столько слез. Они еще пригодятся тебе на похоронах.       Вадим подхватил свою мать и поднял ее на ноги. Затем последовал короткий поцелуй в щеку и поглаживание по голове.       — Мама, смерть дедушки Феликса лишнее напоминание о том, что все мы не вечны. Рано или поздно мы также, как и он, будем лежать в гробу, а сотня родственников и знакомых будут пялиться на нас и обсуждать, что же будет с квартирами, машинами и акциями. Разве я не прав? К чему это напускное горе?       — Ты так похож на своего отца… Он говорил мне точно также. А потом он погиб… — вновь вспомнив о чудовищной аварии, Елена дала волю солоноватым слезам. Вадим, уставший от созерцания этого, сообщил матери о своих планах на ближайшие дни.       — Поехали, Артур. Пора работать, — скомандовал Вадим, и Артур повез начальника в офис, чтобы тот вернулся в родной кабинет, где он пропадал большую часть недели, порой задерживаясь на целую ночь.       — Как прошел разговор? Вы вроде бы держитесь гораздо лучше. Будете орешки? Я за орешками сгонял, — простодушно, по-народному предложил длинноволосый блондин Артур.       — Спасибо за заботу, но нет. Я не голоден, — вновь минорные ноты заиграли в усталом голосе Вадима.       Все-таки даже он не мог поверить в свершившийся факт: дедушки Феликса больше нет.