Священник.

Балтимор, тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год. Улицы ловили мгновения: изощряясь на поворотах, проезжали автомобили с низкой посадкой, разметка на дороге пахла свежей краской и пребывала только недавно расчерченной, фонари, один за другим, начинали загораться и погружали, казалось, весь город в полуинтимную обстановку. Митяй шел по пологой дороге быстрым шагом и яростно впивался пальцами в ручку своего чемодана так, будто тот каждую секунду рисковал быть украденным кем-то из однослойной толпы вокруг. Внутри лежал микроскоп, уложенные в ряд платочки, кипа бумаг и очки с шершавой оправой. Мужчина двигался прямо по направлению к метро, с опаской и некоторым очарованием осматривая окрестности. То был первый раз, когда он прилетел в Америку — и смешанные чувства заполоняли его мысли доверху и не оставляли ни капли места для сосредоточения на работе. Его лицо было молодое, но огрубевшее и морщинистое, русые волосы выгорели на солнце и почти превратились в пепельные, потертый костюмчик и серое пальто лишь слегка добавляли солидности. Безветренный день к тому времени уже почти завершился, бесповоротно уступая место ночному кутежу и оживлению в городской местности. Впереди показалась телефонная будка — завидев ее, Митяй примостился внутри и кинул монету в приемник. Прокрутив несколько раз нужные цифры, он застыл с трубкой у уха и совершенно глупым выражением лица, пока не услышал знакомый ему детский голос: — Кто говорит? — Милая, это я, узнала? — произнес мужчина, весь как-то неестественно дрожа. — Папа?.. Ты уже прилетел! Как прошел первый день на новом месте? — Работа, работа, работа… Весь день проторчал в лаборатории, так что зря ты так хотела полететь со мной — нечего здесь делать, пока я занят. А сейчас отправляюсь спать в гостиницу… Собственно, вот и все новости. Дашь трубку маме? — Она занята. — после этих слов девочка понизила голос до шепота и продолжила. — На самом деле, мама все еще на тебя обижается. Она говорит, что не пустит тебя домой. — послышался короткий бескорыстный смешок. — Но ты все равно возвращайся, слышишь? — Непременно, душа моя! Будь умницей, передавай всем привет. Совсем скоро уж свидимся! — Ага! Ну, пока! Звонок оборвался так же быстро, как успел начаться; осунувшись, Митяй поплелся к метро. Мимо промелькнула яркая вывеска безымянного бара — одного блика неоновой буквы хватило, чтобы мужчина остановился в колебаниях. «Завтра рано вставать, завтра много дел и отчетов»… — однако, с каждой его мысленной репликой, все доводы о неправильности происходящего медленно улетучивались. — «Ай, чем черт не шутит?» Будто завороженный, он отправился внутрь. Интерьер многим отличался от советских кабаков: посередине скучало одинокое, вымученное пианино, за которым сидела женщина и играла всем приевшийся вальс, на полках томились вырезанные из дерева лакированные фигурки, по залу носились пестрые официанты и раздавали выпивку поддатым клиентам с пузатыми кошельками. Вдохнув полной грудью, лишь сейчас Митяй трезво ощутил, как далеко он находится от дома — на мгновение это вогнало его в тихий ужас. Митяй осмотрелся в поисках свободного места: каждый столик оказался занят, и лишь за одним пустовало качающееся кресло. — Милейший, я присяду? — задал он вопрос сидящему напротив мужчине. Тот кивнул и пошевелил усами. — Расскажите-ка мне о городе. — А-а, Russo turisto! Интересно. А о городе мне и рассказывать нечего — сами все узнаете от местных. Обратите внимание на официантку… — произнес тот и показал на девушку, озиравшуюся по сторонам. Выждав момент, пока никто не смотрит, она сгребла рукой крошки со скатерти и отшвырнула их прямо на пол. — Контингент здесь не самый чистоплотный, верно? Люди здесь небрежные к деталям, и оттого чересчур доверчивые — прямо-таки напрашиваются на обман! Вы пить будете? — Отчего же нет! Девушка, девушка, принесите-ка нам пива! — Митяй к тому времени повеселел, щеки приобрели здоровый румянец. — Меня зовут Ганс. — Ну, а я Митяй. — И зачем ты, Митяй, сюда приехал? — Так ведь я микробиолог! Командировка это… — мужчина упивался вниманием в свою сторону. Он приподнял свой чемодан и демонстративно потряс его, как бы показывая собеседнику — вот, вот где дело моей жизни! В ответ он получил увлеченный изучающий взгляд, и Митяй почти что услышал уже знакомое: «А-а, интересно». — Командировка, какая прелесть! Но почему так далеко от дома? Неужто на родине ничего не держит? — Держит, конечно, я человек семейный: у меня жена любимая, и дочурка подрастает. — А теперь ты, непременно, убиваешься, да себя жалеешь? — Еще как страдаю — мне ведь выбирать приходится! С одной стороны — мир посмотреть, зарплаты хорошие, с другой — такая долгая разлука!.. — Какая красивая ложь! А самое в ней прелестное — то, что вы сами себе верите. Нельзя не отметить, насколько это искусно, это непременно заслуживает уважения! Ведь долгие страдания — полная чушь. Человек умеет страдать только яркими вспышками, минутными слабостями — стоит страданию продлиться чуть дольше отведенного времени, и это уже непременно станет мазохистским аттракционом, с которого вы никогда больше не сойдете. — Ах, отчего же снова на «вы»? — А я поначалу вам доверился — а теперь снова вижу лишь незнакомца. В прочем, я вижу проблему и думается мне, будто я сумею помочь. Вам несказанно повезло, что вы сейчас проездом не в столичном городе — там такое золото быстро растворяется среди остальных его блеклых копий. Совсем недавно у нас построили церковь; теперь на исповедях появляется чудо-священник. Не поверите, как он хорош! С тех пор, как он появился, я слышу только лишь о невероятных целительных действиях разговора с ним. Поэтому, если пробудете тут до субботы, непременно направляйтесь прямо туда, вам необходимо поговорить. Митяй молчал в ошеломлении. Думал ли он когда-то о своей вере? Оставалось ли у него время на это? Тем не менее, предложение оказалось настолько свежим и своевременным, что отказываться было бы сродни выпускать последний шанс на спасение увядающего брака. Митяй любил свою жену — и, что бы ни говорил Ганс, о своих чувствах он не врал. После этого совета разговоры двух новоиспеченных знакомых вновь обрели более приятный окрас; Дни шли медленно, будто намеренно пытаясь отдалить Митяя от долгожданной встречи. Пробыть в Америке мужчине оставалось еще чуть меньше двух недель, а ежедневная работа больше не приносила былой страсти и отошла на второстепенный план. Поминутно отсчитывая время до субботы, он наконец отработал последнюю смену и ложился спать в абсолютном предвкушении. С самого утра он надел лучшую одежду и отправился к цели — скорее бы найти этого священника, скорее бы узнать ответы на все вопросы! Ах, почему нельзя получить все сразу! Мужчина оказался на крыльце готической церкви, выкрашенной в черный цвет. Прихожане уже толпились у входа, и каждый желал поговорить, излить душу, снять с себя тяжесть ноши — как милы и наивны эти люди! Митяй встал в конец очереди и невольно вслушался в разговоры других людей. — Послушайте, дорогая, вы не пожалеете! Он просто невероятен, меня хотели уволить — после беседы с святейшим я получила повышение! — объясняла полуседая женщина. — Да, да! Я никак не могла побороть стеснительность перед сценой — отвратительное качество для артистки, но теперь я ни капли не волнуюсь! Если есть бог в сердцах, то подпитывает он силою светилу и покровителя нашего, что даровал нам освобождение от всех мирских невзгод! — отметила молодая и симпатичная девушка. — Я могу ходить! Я снова могу ходить! Всю жизнь я прожил неизлечимым инвалидом, зато теперь могу крепко стоять почти без опоры. — мужчина с тростью рыдал от счастья — в его глазах читалось благоговейное восхищение. «Не может быть!» — удивился Митяй. — «Чтоб священник — и человека поставил на ноги? И в правду — чудесный, невероятный! Видимо, свои наставления ему передает сам всевышний. Мамочки, а что это я просто так стою?! Сколько осталось вопросов, что необходимо сейчас задать?» Очередь постепенно редела. Из маленькой тусклой комнаты все выходили и выходили окрыленные и счастливые люди, и наконец и женщина перед Митяем зашла вперед. Что-то долго обсуждая, она то плакала, то наоборот смеялась, а к концу исповеди вышла, повторяя всех остальных своим только себе понятным вдохновленным видом. Наступил черед Митяя. Он протиснулся в обрамленную резным рисунком по дереву комнату, в которой мог поместиться лишь один Митяй и, может, еще полтора человека. Внутри было очень мало света, стояла только лавочка и маленькое откидное окошко у стены: вот же, прямо там, в другой такой же комнате, сейчас сидит чудодейственный священник! Нельзя терять ни минуты. — Здравствуй, отче. Пришел я тебе излить душу, все по совету друга. В Балтиморе я проездом — командировка, но не мог не зайти, не попытать счастье! Моя жена, Янночка, думает, будто я от семьи отдаляюсь, пока командировки эти проходят, но ведь я наоборот хочу для нас только лучшего! Чтобы дочке да Янке купить все, чего им не хватает — а она этого не понимает, говорит, мол: «а ты уезжай, уезжай почаще, потом спросишь у дочери — кто такой папа и что это за дядя снова приехал.» Каюсь, отче! Неправильно я живу, и какие деньги стоят выше родных? И в алчности каюсь — не мог я без зависти смотреть тогда на милого Ганса! Как хорошо он был одет, как грамотно и сладко говорил — не стать мне таким и за пол жизни. Будь моя воля — перевез бы своих девчонок сюда и остался бы жить насовсем, но нет Яне милее русских полей. И злюсь я на нее за это — и каюсь, каюсь! Что ж тут поделать, раз такие приоритеты в жизни разные? Об этом раньше надо было думать. Ответь же мне что-нибудь, отче! За стенкой донеслась удушающая тишина. Митяй смутился, подумав, будто много и не по делу наговорил, и позвал священника еще раз, а потом еще, но ему по-прежнему отвечало лишь эхо. С досадой, он покинул комнату и, кажется, был первым, кто выходил оттуда не в просветленном и одурманенном состоянии. Уходя прочь от церкви, он застал у ворот дворника, размеренно сметавшего пожелтевшие листочки в сторону от прохода. — Скажите же, отчего все так хвалят вашего священника?! Мне он ни слова не сказал, когда я просил об искуплении. — в сердцах бросил Митяй. — Священник? Так ведь церковь-то новая, священников пока не появлялось. И внезапно у мужчины отпали все насущные вопросы, а головной болью запульсировал только лишь один: «И зачем ты, Митяй, сюда приехал?»