Золото Сверта

      Халь сполз по стене, пытаясь отдышаться и все также не выпуская свою сулицу из рук, словно она была его последней надеждой. К нему уже шли люди, Эгир и другие, а он все еще пытался справиться со страхом. А так страшно Халю не было никогда. То, что всадники смеялись и окружили его, было жутким, он стоял там один, потому что остальные разбежались, бросив его одного, и это им Халь еще припомнит. Хотя чего он хотел от крестьян? Для этих всадников, каждый из которых был старше него, он казался игрушкой. Но Халь знал, что стоит кому-то приблизиться, хоть одного, но он успеет достать. И все-таки, он не справился с собой и показал свой страх. Даже думать противно о том, что у него дрожали руки и сердце билось как бешеное. А ведь себе сам казался таким храбрым.       Конечно, сопротивляться было бесполезно, убили его бы тут же. А их старший вел себя просто как хозяин! Кто он таков вообще? Ясно, что это кто-то из Угэра, только там извращенцы обсуждают мужчин! Эта тварь еще и облапала его как девку, и потребность в бане была теперь еще более настоятельной.       Жаль, что этот холеный красавчик не поверил байке про крестьянина, и скорее всего, не поверит и в сказку про лихорадку… А хуже всего было то, что рыбу они так и не принесли! Как теперь проверишь верши и что теперь им есть?!       — Он обещал что завтра начнет штурм, если мы не выполним его условия, — Халь сидел в княжеской горнице, пустой, где не хватало его отца и старших братьев, но зато были он сам, Эгир и еще несколько мужчин. — А если выполним, то они принесут еду и привезут лекарей. Зачем им это? Я не понимаю.       — Значит у них не так много мужчин, как мы думаем, — нахмурился Эгир, — здесь три десятка, где-то еще лагерь. С тремя десятками штурм они не начнут. Но и мы не выстоим, если нас осадят. Они могут просто встать лагерем, а мы передохнем тут, как крысы в ловушке, без еды. Потом они просто войдут в крепость и заберут все, что хотят.       — Так ты что, — Халейг аж подскочил, — предлагаешь меня им принести на серебряном блюде?! И пустить этих ублюдков в крепость?! Моему бы отцу это не понравилось, что мы сдали наш дом, пока он проливает кровь! И если уж мне дано теперь право говорить за Свертов — так я против этого! Кто поручится, что они не обманут нас?!       — Не горячись, княжич, — Эгир положил ему руку на плечо, — без твоего отца никто не примет такого решения. Но твоего отца нет в крепости. — Так надо, чтобы он был! — Ударил ладонью по столу Халь. — И надо чтобы он приехал сюда с отрядом тогда, когда этих ублюдков тут тридцать человек, а не целая армия! А перерезать их лучше около крепости, а не в ней. Ты знаешь ходы, чтобы отправить сейчас же гонца к моему отцу и брату. Нам нужно затянуть время. Этот человек даже не назвал мне своего имени, а вы уже думаете, как мы проиграем. Я пока не собираюсь проигрывать. — Тогда тебе все равно придется говорить с ними, Халейг, — пожал плечами старейшина, — но я буду сопровождать тебя. Нам нужно показать, что у нас есть люди, которые могут сражаться. Нам нужно убедить их остаться тут, до прихода князя Вальбьерна.       — Но, тогда и мы должны быть похожи на воинов, а не на оборванцев! Надеюсь, баня готова? И ты не будешь сопровождать меня — ты нужен в крепости. Если нас там всех убьют — кто останется за старшего?       Что скажет мать — неважно. Это не дела женщин. Отец оставил крепость мужчинам и решать только мужчинам! Ах, как плохо, что Лейв не пришел в себя до сих пор. Лейв старше и умнее Халя, который никогда не отличался особым умом. Халь всегда знал, что его дело быть воином в отцовском отряде или отряде старшего брата. Зачем ему уметь думать и рассуждать, а тем более принимать решения. И кто же знал, что так будет, что решение принимать именно ему?!       Заложником! Ишь чего! Сальный взгляд скользил по нему до сих пор. До заката не так много времени, а дел навалом — Халь приказал подготовить коней, сам втолковал посыльному о том, что следует сообщить отцу и очень надеялся, что мальчишка не забудет о чем ему говорили — о количестве всадников, о том, как они вооружены и каково их знамя. Из крепости, конечно, был ход, им можно было пользоваться для таких вот случаев, но он никак не годился ни для отряда, ни для охотников. Один человек уйдет незамеченным, много — нет. Им нужно создать видимость, что в крепости много мужчин — для этого нужно было развести суету на башнях и стенах, начать жечь в бочках всякие ветки и прочий хлам. С другой стороны, с тридцаткой Сверт не взять, наверно этот мужик тоже не дурак, у его отряда нет ни осадных орудий, ни лестниц, ни людей. Значит, они тоже будут тянуть время, пока не подойдет основная армия, и про «завтра» это просто вранье. И лучше он сам сдастся им, нежели сдаст крепость до того, как примет решение его отец.       — Ты подумал о том, что они могут тебя убить как заложника, если князь придет со своим отрядом? — Эгир провожал его в баню, Халю не терпелось стереть с себя грязь чужих рук. — За это Вальбьерн тоже по голове не погладит.       — Пусть лучше убьют меня, чем станут хозяевами в крепости, — отрезал Халейг. — Невелика потеря.       Лейв должен поправиться — Халь верил в это, и у отца есть наследник, Харги, их род не прервется. Да и отец не так уж стар.       Он с удовольствием скинул с себя грязную одежду, оставшись наедине с собой в княжеской купальне, ее нагрели слабо, берегли дрова, но вода все равно была горячей, а чистая одежда разложена на лавке. Халь упорно тер себя мочалкой, словно хотел содрать кожу — кто бы знал, каких сил стоило ему не ткнуть сулицей этого нагломордого! Халь держал ее острием вниз, хотя очень хотел бы воткнуть ее прямо в горло этому всаднику, который как девку, усадил его к себе на седло и лапал прямо там, под взгляды своих дружков. Ярость так и не проходила, и только разгоралась еще сильней, что было совсем некстати.       «Необыкновенно пригожих», тьфу, пакость какая! Никаким пригожим Халь себя никогда не считал, ну да, девкам он нравился, но это потому, что что он щедр с ними, весел и вообще младший сын князя. А так — такая же масть, как у остальных Свертингов, светлые волосы, серые глаза. Может у них там в Угэре, конечно, все страшные настолько, что им и местные хороши, но пусть даже и думать не смеют!       Чистая теплая одежда, пусть такая же некрашеная, как и предыдущая, однако Халь затребовал свою синюю рубаху — раз уж нагломордый хочет говорить с княжеским сыном, он будет говорить с княжеским сыном и не иначе.       Поесть ему все-таки дали, и жидкая каша из молотого ячменя с растертым салом показалась ему вкуснее всего, что он ел до этого. Эх, жаль, что так мало, но это лучше, чем ничего вовсе. Запасов не так много, и им нужно продержаться несколько дней, не посылая охотников в лес и мальчишек за рыбой.       Из окна его покоев хорошо была видна эта ель и солнце, стоящее над ней, но уже начинающее опускаться. Времени совсем ничего! Пора…       Халь посмотрел на себя в зеркало, вытерев его какой-то старой тряпкой. Сойдет для нагломордого — чистая добротная одежда, сверху на шерстяную рубаху надета кожаная, а уже на нее кольчуга Лейва, собственной Халю пока не полагалось, а старшему брату кольчуга еще долго не пригодится. Зато может выручить самого Халя. На пояс юноша прицепил нож, какой у него был, обычный с костяной рукояткой — пусть нагломордый знает с кем разговаривает, со свободным человеком, может, и тон свой поумерит. И сапоги на этот случай беречь не стоит, поэтому Халь надел и их. Волосы собрал в косу, чтобы не попадали в звенья кольчуги и не раздражали. Во дворе уже седлали коней, но осталось еще одно важное дело.       До госпиталя нужно было идти почти через всю крепость, и Халь шел бегом, понимая, что солнце его ждать не будет. Но он должен, обязательно должен это сделать. Почему-то ему казалось, что он идет этими переходами в последний раз — он родился и вырос в этой крепости, знал каждый закоулок, каждую доску под ногой, каждую лестницу и он должен сделать все что, чтобы сюда вернулся хозяином он, а не нагломордый, как окончательно обозвал его для себя Халь.       Может, он и обманывает себя, но губы Лейва уже не такие белые, как были вчера, и повязка на груди свежая, значит дело идет к лучшему. Жаль, что брат не слышит его, тогда, когда Халю очень нужен совет кого-то из старших Свертов.       — Нужно, Лейв, чтобы ты встал и защищал крепость! — Халь надеялся, что брат его слышит. — Я взял твою кольчугу и я ее обязательно верну. Почищу, конечно.       Только еще женских слез ему не хватало — как будто ему самому не страшно, а теперь еще и женщину утешай. Как будто он не просто за ворота крепости едет, с нагломордым говорить, а навсегда уезжает из отчего дома.       — Успокойся! — Халейг отцепил княгиню от себя. — Я узнаю, чего ему надо точно, и вернусь. Без отца я тут и камня не сдвину! И не пущу никого. Эгир остается.       Эгира лучше оставить тут, рабочих рук много, а умную голову лучше оставить там, где она нужнее. Хотя от совета старого воина Халь никак не бы отказался, там за воротами отряд этих наглых сытых всадников, которые снова будут над ним глумиться, как днем. И нужно собрать все свои силы и весь свой ум, которого ему отвели немного, чтобы держаться достойно.       Халь вскочил в седло, забирая сулицу, с которой и не думал расставаться — вот ведь верная подружка! Не зря, не зря отец велел держать коней сытыми и ухоженными, так можно будет подумать, что никакой нужды в крепости и вовсе нет, раз бока лошади круглы, а шерсть блестит. И с ним четверо мужчин, из тех немногих двух десятков, что отец оставил в крепости — остальные там, наверху, вместе с крестьянами, маячат перед глазами врагов, как будто огромный гарнизон охраняет Сверт, которому нечего бояться.       Оглянуться на свой маленький отряд, солнце уже почти коснулось верхушки деревьев и Халь хотел заставить нагломордого ждать его ровно в назначенный срок.       — Открыть ворота! — Халь впервые в жизни подал команду, которую мог отдать только военный вождь.       Тяжелые главные ворота Свертинга отпереть непросто, Халь смотрел как снимают запорную полосу железа, сдергивают крюки с замков и крепость становится беззащитней на миг.       — За мной! — отдал вторую команду Халь, много раз слышавший ее от отца, но первые произносивший сам. — Закрыть ворота!       Мост через ров начали убирать, как только копыта коней коснулись противоположного берега, и Халю стало по-настоящему страшно, страшней, чем было днем, потому что солнце коснулось макушки ели… Но трусить он не имеет права — там, за его плечами, четыре всадника охраны и целая крепость женщин и детей, где его мать и его раненый брат. Вон они, уже едут. Все, что он хотел сказать им — уже было в голове, про себя Халь проговорил это несколько раз, и надо будет постараться не опозориться, чтобы ни одно слово не выпало мимо. ***       Арон не скучал в ожидании, он обсудил с побратимами защитные сооружения крепости, разные планы штурма, успел съездить к передовым отрядам, подступающим к крепости, он приказал им держаться пока в лесу и не показываться до конца переговоров, обсудил с командирами настроения людей, как он и ожидал, все устали. От награбленного уже ломились обозы, и люди больше надеялись на прибыль от золотой руды, которой, как оказалось, были богаты реки княжества Свертинг. Сами обитатели княжества этого еще не знали, но случайно прознали ушлые угэрские шпионы, и прибыль ожидалась больше от разработок, чем от разграбления очередного замка ценой огромных жертв.       Арон уже возвращался обратно под стены замка, когда увидел кавалькаду, пересекающую ров. Он испытал целую бурю эмоций: первой было глубокое оскорбление от того, что он не увидел самого князя в свите, второе чувство толкнуло его сердце так, словно его ударили кулаком: умытый молодой княжич был так похож издалека на его незабвенную Маргрете, то же чистое белое лицо, чуть раскосые глаза, прикрытые длинными ресницами, высокие скулы и красивый горделивый рот, сейчас с крепко сжатыми губами, но как же он будет прекрасен, если улыбнется...       Арон поехал навстречу маленькой свите, Хлодвиг тронулся за ним. — Князя нет, значит за ним послали, значит, есть еще выходы из замка, — говорил он вполголоса ему в спину. — Отправь разведчиков, — так же вполголоса ответил Арон, свита Свертингов была уже близко.       Всадники остановились на расстоянии пары саженей друг от друга. Арон учтиво поклонился княжичу.        — Светлейший княжич Свертинг, приношу вам свои искренние извинения, что не узнал вас в вашем… м-м … прошлом обличии.       Конь под княжичем нервно дернулся и затоптался на месте, выдавая волнение всадника. Княжич резко натянул поводья, заставляя коня стоять на месте, его злой румянец уже не скрывал толстый слой грязи, и он был прекрасен в выражении своей ненависти, он изо всех сил старался сохранить серьезное выражение лица, но его губы кривились, как у обиженного ребенка, и на глаза выступали злые слезы смущения.       Арон продолжал, сохраняя полнейшую невозмутимость:       — Светлейший княжич, меня зовут Арон Хассен, я владетель соседнего княжества, явился к вам, чтобы обсудить с вашим отцом условия сдачи крепости, чтобы избежать напрасных жертв, но к моему великому сожалению, я не вижу его здесь, не затаил ли светлейший князь некую обиду на меня, так что не пожелал явиться на переговоры?        Арон Хассен?! Это сам Арон Хассен?! Ой, какой же ты, Халь, дурак! Надо было все-таки попытаться сунуть нагломордому сулицу днем в лицо! Даже если это бы стоило жизни, это бы того стоило. Ему почему-то казалось, что тот самый страшный Хассен, за которым охотились Свертинги и который охотился на их землю, должен быть старше, однако этот самый Арон был возраста Харги — лет тридцати или чуть более, с волевым лицом воина, который привык к победам. Еще бы не привык! Большая часть Сверта разорена, все никак не нажрутся, хотя и Угэр бедной землей не назовешь. Что же, раз сам пожаловал, получи ответ!       — Мое имя Халейг Свертинг. Ни о каком условии сдачи крепости не может быть и речи без присутствия моего отца, князя Вальбъерна Свертинга. Если вы не видите его тут, то вам стоит задать вопросы вашей разведке, эрн Хассен и высказать вашу обиду именно им.       Арон почувствовал, как его челюсти крепко сжались. Пащенок напоминал местный чертополох, который привлекает путника своими яркими и крупными розово-фиолетовыми цветами, но стоит только попытаться сорвать его, тут в же в руку простодушного вопьются сотни маленьких острых жал, от которых потом целый день не избавишься. А еще Арон подумал, что маленький гаденыш ударил в больное место: Арон пошел своим маленьким отрядом прямиком к замку, не разведав, как следует, что его ждет у крепостных стен, отсутствие старшего Свертинга стало для него полной неожиданностью, обычно князь всегда находился в крепости перед ее осадой. Старый лис Вальбъерн вполне мог устроить ему засаду, использовав красавчика сына в качестве приманки, а сам потом ударить по флангам.       Арон натянул поводья, когда почувствовал, как его конь тоже переступил под ним, младший щенок Свертингов не так и прост, как можно было подумать, глядя на его смазливую мордашку, но он уже здесь и будет большим преимуществом, если его удастся вытащить в лагерь Угэра.       Даже приятно посмотреть, как нагломордому это не понравилось. Значит, Халь угадал и план, который они придумали с Эгиром — может даже очень сработать. Дать время крепости собраться. Потому что Халь не представлял, как можно просто открыть ворота и пустить туда врага, который хоть и дает сладкие обещания.       — Благодарю вас, светлейший Халейг Свертинг. Ваш совет воистину бесценен. Что же, мне остается только предложить вам разделить ожидание возвращения вашего отца у меня в лагере. Вы можете положиться на мое честное слово, что штурма не будет и вы находитесь в полной безопасности под моей защитой. — Поспешил добавить Арон, как только увидел, что взгляд его собеседника растерянно заметался.       Пока все идет так, как Халь и рассчитывал. Этот нагломордый Хассен купился. Что же, нужно делать следующий ход, даже если для него самого ставка в этой игре очень высока, но нужно переступить через свой страх и думать только о крепости и о том, как должно поступать правильно.        — Я соглашусь на это только в том случае, если не просто «штурма не будет», а вы отведете свои отряды от Сверта, а для моих людей будет обеспечен свободный проход и выход. В вашей личной защите я не нуждаюсь, — он вскинул голову, встряхивая волосами по привычке, хотя забыл о том, что они сплетены в косу. — Я соглашусь на условия пребывания в вашем лагере, только с тем условием, что въеду туда как свободный человек, в сопровождении своих людей и с оружием.       Арон почувствовал, что его зубы заскрипели, этот наглый волчонок переходил все границы и играл с огнем. Арону пришлось знаком остановить Хлодвига, который схватился за меч, чтобы снести наглецу голову прямо на месте.       — Никто не ограничит вашу свободу, светлейший Халейг, — процедил сквозь зубы Арон, этот пащенок уже начал выводить его из себя, не этого ли он и добивается? — Вы не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Отрядов рядом нет. Ваши люди будут немедленно убиты, если приблизятся к моему лагерю с оружием, но решать вам. Мое гостеприимство распространяется только на вас, и только в том случае, если вы оставите оружие и вашу кольчугу, которая явно не с вашего плеча, а кому-нибудь в замке она может еще пригодиться.       — Я как раз в тех условиях, чтобы диктовать, — кивнул Халь, у него внутри все холодело от собственной наглости, но отступать было поздно, позорно и глупо, и только именно туда, куда он и задумал, когда ставил полную цену за крепость. Но люди нагломордого уже начинают нервничать, ох как нервничать. — За мной огромная крепость, которая вполне переживет ваши три десятка и даже их не заметит, и даже потерю пятерых бойцов сейчас, она тоже переживет. И вполне дождется моего отца, даже если я этого не увижу сам. Но крепость вам нужна, верно, иначе ваша война тут в лесах будет долгой, бесконечной и бессмысленной для всех. Но, впрочем, раз у ваших людей не хватает терпения даже выдержать переговоры, я готов пойти на уступки, и поехать к вам один. Но, с оружием. Я не смерд, чтобы расставаться с ним.       — Послушай, щенок! — все же не выдержал Хлодвиг. — Твоя крепость не простоит до сегодняшнего вечера, если к вам прилетят снаряды с самовозгорающейся пылью. Подумай своей глупой башкой, сколько ваших людей вы потеряете!       Арон знаком остановил его: — Светлейший Халейг, или вы принимаете мои условия и соглашаетесь на мое, пока еще любезное, предложение, или сегодня же вечером я выволоку вас из замка за вашу прекрасную косу и вы пойдете пешком в обозе с остальными пленниками до самой столицы Угэра, смею вас уверить, это не так уж и близко!       Арон почувствовал, как его рука сжалась, словно он уже наматывает на нее эти светлые золотистые волосы, уложенные в аккуратную косу, его злость смешалась с возбуждением и начала затмевать разум, он потянулся к мечу и был готов уже отдать приказ к штурму, когда высокомерный волчонок повернулся к своим людям вполголоса отдавая им приказания. Его люди начали спорить с ним, постоянно оглядываясь на всадников Угэра, но мальчишка настаивал. Со стен замка тоже протестующе кричали люди, но волчонок уже принял решение и не отступал.       Он толкнул своего коня навстречу Арону и его отряду, его люди по прежнему кричали ему вслед, он обернулся и приказал им не приближаться, сам же он подъезжал все ближе к Арону, с ненавистью глядя на него, Арону даже на секунду показалось, что тот собирается вступить с ним в бой, настолько решительный был у него вид. И Арон уже не был настроен столь игриво, думая об этой возможности, одинокий волчонок выглядел опасным соперником, с которым не зазорно сразиться.       Он все же вернул свой меч в ножны и учтиво уступил пленнику дорогу, сам поехал за ним, дав знак своим людям прикрывать отход, ему показалось, что он услышал отчаянный плач со стен замка.       Как, однако, быстро сменился тон с обещаний защиты до угроз «выволоку за косу», Халейгу даже стало смешно, эти слова врага ничего не стоят, значит. И это еще ничего не случилось серьезного, а враг уже забрал свои слова назад. Тогда, тем более, он не уступит оружия ни в коем случае. Будет хоть чем защититься или помочь себе, когда настанет такая нужда.       — Нет, Халь! Поехали назад, и пусть подавятся. Пусть приходят и штурмуют. — Его уговаривали, он видел страх за него на лицах своих воинов, но уже решил все для себя. Крепость должна быть свободной, и жить так, как жила, до прихода отца, а там решится все. Но ни шага в сторону Сверта враг не сделает! Он прекрасно знал, что сейчас за переговорами следят все, от детей, которые уже что-то соображают, до старейшины Эгира. И сердце Халя по-настоящему осталось там. Но, пора прощаться. Он вполголоса отдал последние приказания к плану, и тронув коня, поехал вперед, остановившись на минуту, чтобы посмотреть нагломордому Хассену прямо в глаза. И ему очень хотелось при всех спросить, неужели все тридцать здоровых мужиков боятся мальчишки с ножом и сулицей, чтобы так настаивать на их сдаче? Или им просто хочется унизить Свертинга. Но унижать себя Халь не позволит никому.       Крепость осталась за плечами, а что-то в груди, казалось, рвалось на куски. Халю было так страшно, что он вновь не увидит этих стен, не войдет в эти покои…

***

***