Золото Сверта

      Ранним утром, сразу после побудки Арон объявил, что еда будет только в основном лагере. Он развязал волчонка, который еле мог шевелиться, Арон почувствовал очень слабый укол совести, его больше беспокоило, что будущий консорт не сможет ехать верхом в таком состоянии, но его можно будет перекинуть через седло, так он будет меньше дергаться в последнем переходе к лагерю.       Халь думал, что хуже ночи у него еще не было. Ему больно стянули руки за спиной, и из-за того, что правую руку ему испортил хитромордый — болело невыносимо, наверно к утру она распухнет, но если он сможет — то прикроет это рукавом. Халь прикусывал губы, чтобы не выдать себя и стоном, но отвратительнее всего, что теперь ему нечем было вытереть слезы с глаз, которые сами по себе катились потоком, словно бы он был ребенком. Нет, не так — он никак не мог вместить в свой ум того, что сказал ему Хассен. Супруг-консорт. Здесь ничего не сходилось. Зачем это? То, что он станет супругом мужеложца — никак не укладывалось в голове. Угэрцы извращенцы, он слышал про это. И теперь что, они решили сделать его извращенцем тоже? Все это пугало больше, чем казнь. Опыта у самого Халя в этом не было никакого — он терпеливо ждал, пока встретит свою любовь, она непременно должна быть хрупкой и с темными волосами, такие девушки всегда нравились ему. И большее, что ему досталось — это потискаться с девчонками из крепости, не снимая одежды. На этот счет отец был очень строг, а проверять его запреты на своей шкуре не хотелось, этого и так случалось в жизни Халя более чем достаточно. Этот Хассен наверно безумный, как они могу стать супругами, когда один ненавидит другого, а второй таскает первого за волосы. Если бы Халю сейчас дали нож — первое, что он бы сделал, это нарушил бы запрет на отрезание волос и срезал бы эту косу к чертям. Все равно хуже опозорить его публично, чем назвать будущим супругом — нельзя! Что уж горевать о волосах, теряючи голову? Консорт…князь, так сказал хитромордый. Значит, его хотят увезти в Угэр? Зачем? Чем он, Халь, такая ценная добыча? Ничем. Неужели у них нет смазливых парней там, если так засвербело? Или им надо так унизить Сверт? За что? Что маленькое княжество им сделало? Что им сделал он, Халь, лично?       Кто-то бы мог сказать, что это не худшая доля — его могли бы увезти пленником далеко на юг и продать там, Халь слышал и о таком, но от этого было никак не легче. В груди болело от того, что произошло с ним и Свертом. Это его земля, он должен остаться здесь, хоть в ней, хоть на ней. Ему не нужно ни чужое княжество, ни этот «супруг». Каким надо быть безумцем, чтобы привезти в свой дом войну — того, кто будет ненавидеть тебя? Или что, хитромордый думает, что он, Халь, просто ляжет и раздвинет ноги? Или опять будет угрожать заложниками? Как бы не так… Только и могут что прикрываться другими и издеваться над теми, кто не ответит!       Он давился солеными слезами до утра, понимая, что замерз до костей, что желудок давно прилип к спине, и что рука все-таки распухла, но когда ему соизволили развязать руки, быстро спрятал запястье под рукав. Ничего, чем быстрее он сдохнет, тем меньше достанется хитромордому. Если хитромордый сдержит слово (в чем Халь сомневался — все тут состоит из лжи), то может быть, его люди расскажут другим, что сотворили с ним, Халем, и какая судьба его тут ждет. Надежды у него почти не осталось, или что-то еще вытворить, чтобы его все-таки казнили, или попытаться сбежать, в большом лагере много людей, там проще будет затеряться. Но хватит ли у него сил? Их почти не осталось, Халь даже не мог ровно идти от усталости и боли. Но, может быть, за него вступятся отец и брат? Не продадут же его врагам? Хотя, смотря какую цену предложат. Сверту нужен мир, нужно чтобы ушли чужаки, чтобы оставили их в покое.       У хитромордого еще хватило наглости предложить ему поехать в собственном седле, как добыче. Халь решил избегать всяких с ним лишних разговоров. После вчерашнего «сватовства» от Хассена стоило держаться подальше. Но Халь еле выдавил из себя «Нет, убери свои руки!» и все-таки взобрался на свою лошадь, давясь криком боли, когда взялся рукой за повод.       Небольшое войско Арона двигалось сегодня быстрее, половину пленных постепенно отпускали, чтобы они шли в разных направлениях в разные селения, другую половину всадники взяли на своих лошадей. Переход и так слишком затянулся, Арон спешил соединиться с основной частью своего войска.       Они вышли к краю бесконечного леса уже далеко за полдень. Деревья постепенно начинали редеть, все чаще встречались просветы и широкие поляны, и вот, наконец, Арон увидел бескрайнюю низину, которая вся была заполнена его воинами. Над кострами курился дым, люди, которые увидели его первым, вставали и приветствовали его громкими криками, за ними поднимались следующие. Арон с радостью смотрел на огромную волну, которая катилась по низине, по мере того, как его воины узнавали о его появлении. Над низиной громом раскатился рев его армии, даже лошади начали ржать, словно тоже присоединялись к общей радости. Арон поднял руку, приветствуя свое огромное войско, и только потом, повернувшись вправо, он увидел в низине за рекой другую армию, над их головами развевались стяги княжества Свертинг.              Ну надо же, все-таки хитромордый сдержал слово. Сквозь марево боли Халь видел, как его людям возвращают лошадей, но отпускают без оружия, его собственное ему тоже не вернули, и больше всего Халю было жаль сулицы и ножа из свертского железа. Все, что осталось у него своего — лошадь, одежды и подвеска на толстой серебряной цепи, подарке брата, под одеждой — фигурка свертского волка, символа их земли. Может, хоть это не отберут? Хотя, надежды было мало. Жар и усталость заливали его с головы до ног, и Халь часто закрывал глаза, стараясь не свалиться в забытье, его толкали сзади, и он выныривал снова в явь, в которой не хотел оказаться даже в кошмарах. Дорога была такой долгой и муторной, но лучше бы она никогда не кончалась. И очень стоит надеяться, что воины Халя расскажут, как все было на самом деле.       Какое огромное войско! Халь никогда в жизни не видел такого лагеря. С палатками, костровыми столбами, и женщинами! Женщины в лагере?! В боевом мужском лагере? Такого в Сверте представить себе не мог никто, хотя о таком рассказывали те, кто служил наемниками у соседей и на юге. Но что происходит в других землях — их личное дело. Главное, что в Сверте не было никакого распутства. А чужаки принесли его на их землю.       И вправо… Зачем они пришли?! Армия Сверта здесь! Это их знамена с волками, это знамя его отца, и он видел красное с коричневым вышитое знамя отряда Харги. Его отец и брат тут! Когда они только успели... Халь встал на стременах, вытягиваясь из всех сил, поднимая правую руку, стараясь и надеясь, может его заметят? Но в спину его ткнули тупым концом копья, приказывая садиться снова в седло.        Арон чувствовал, как радость волнами омывает его сердце: отважные всадники Угэра ждали его и готовы сражаться со свертами. Арон знал, что как только он даст приказ, они тут же кинутся на противника, стоящего за рекой. Но было не ясно, есть ли на реке броды, не потонут ли его воины при переходе реки, ведь старый лис Вальбьерн совсем не прост и может задумать разное.       Арон в первый раз за долгое время оглянулся ища глазами заложника, тот был похож на собственную тень и почти падал с коня. Арон подумал, что не следовало так ломать мальчишку и оставлять его связанным на ночь, но одни только боги Угэра знали, как ему хотелось выспаться этой ночью.       Арон подозвал к себе Хлодвига и Агнара и начал держать с ним совет. Агнар сказал, что уж говорил с разведчиками и они докладывали, что река проходима, но не днем, когда придется пересекать реку на открытой равнине под огнем врага. Обойти армию Сверта с флангов не получится, потому что они стоят на равнине, растянув фронт по всему берегу, и подобраться к ним незамеченными крайне трудно. Сражение вполне можно начинать, и победа Угэра несомненна, но нужно быть готовыми к большим потерям.       Хлодвиг же настаивал на немедленной атаке, пока войско воодушевленно появлением своего князя.       Арон снова взглянул на бледного осунувшегося волчонка, который не отрывал взгляда от развевающихся вдали знамен Свертингов.        — Отправь гонцов, — сказал он Агнару — к Вальбъерну, скажи, я хочу говорить с ним об условиях перемирия.       Хлодвиг вздрогнул и протестующе закричал, волчонок вскинул на Арона свои ставшие огромными на его изможденном лице глаза. Дубленое солнцем и ветрами лицо Агнара ничуть не изменилось, только его раскосые глаза чуть прищурились. когда он низко поклонился князю и, пришпорив своего коня, помчался вниз в долину выполнять приказ.        — Останемся здесь, нужен привал, сюда стрелы не долетают, Хлодвиг, прикажи ординарцам, пусть готовят еду, я сейчас готов быка съесть.       Арон спешился и подошел к сидящему на коне Халю, который почти валился с коня и был готов упасть ему на руки. ***       Перемирие?! Какое может быть перемирие с этими тварями! Сверт, если постарается, может потопить их в реке так, что Сверта выйдет из своих берегов, а рыба тут будет жирной еще до лета. Наверняка отец что-то задумал. Конечно, их армии не сравнить… Огромный лагерь врага и тонкую длинную цепочку свертов. Как там Харги? Устал? Жена и сын так соскучились по нему…       Нет! Не смей ко мне подходить даже! Халь сполз с коня, но тут же вцепился в ремни седла, чтобы не упасть, лишь бы хитромордый его не трогал. Голоден он… знал бы ты про настоящий голод! У Халя ни росинки во рту не было, со позавчера, кажется, когда он в той, прошлой жизни, ел дома жидкую крупяную кашу со слабым запахом топленого сала.       Воины княжеской свиты быстро обустраивали лагерь, разводили костер. На вертеле шкворчали капающим жиром недавно убитые фазаны. Пока ординарцы готовили еду, Арон вполголоса разговаривал с Хлодвигом, которого удалось убедить, чтобы, все же, лучше избежать открытого столкновения, тем более, что на стороне Угэра есть один довольно важный довод. Они вдвоем стояли на краю возвышенности, откуда было хорошо видно лагерь Свертингов, их было меньше в количестве, но их позиция была более выигрышной.        — Светлейший! — фамильярно крикнул старый ординарец Оддвар — пожалте!       Арон с Хлодвигом вернулись к костру, рядом с которым сидел волчонок. На выбеленной суконной скатерти ординарцы выложили накромсанные кусками угэрские сыры, толстые ломти хлеба, на большом блюде исходили паром свежезажаренные фазаны, отдельно стояли бадейки с угэрским медом и сладостями.       Арон, как было принято у них в Угэре предложил отобедать своему невольному гостю.        — Княжич Халейг, прошу отведать наших скромных яств, простите, пока у нас все по походному.       — Я все время думал, что по-походному, это каша с сушеным мясом, — уронил Халь, посмотрев на стол, — А то, что у вас — это девок угощать на праздник.       Вот от каши бы он не отказался. Наверно. Брать еду от врага — куда он еще упадет ниже?       Арон старался сдержать улыбку, глядя на взъерошенного, как сердитый воробей, Халейга, даже после всего, что он перенес, тот продолжал хорохориться.       — Вот и угощаем, в честь сватовства — не преминул вставить Хлодвиг. — Так что не стесняйся, невеста.       Нет! При любой возможности Халь воткнет тому нож в живот! Этот выводил его из себя даже больше, чем хитромордый. Хорошо же, что не этот смазливый нарядный красавчик их вождь…        — Нет уж, вынужден отказаться. — Халь подобрал ноги к груди, усаживаясь поудобнее и обнял их руками, заодно и спрятав надежнее поврежденную, и сказал то, во что не поверил бы никогда. — Я не голоден. Так что сами решите, кто у вас там будет невестой.       Ему все равно нельзя ничего из того, что на столе. Хотя есть хотелось неимоверно. Он давно не ел и Халь помнил, что случилось три седмицы назад, когда охотники привезли убитого оленя. Он сначала нажрался до отвала печенки и мяса, а потом думал, что умрет, так ему было плохо. Потом только Эгир ему сказал, что нельзя наедаться ничем таким, если долго не ел. И каша была бы в самый раз, если бы Халь был умнее.       Он положил голову на колени и закрыл глаза.       Арон с жадностью вгрызался в птичьи кости, если волчонок решит умереть с голоду, это его дело. Окончательно отправиться в царство теней ему не дадут, потому что он еще нужен. Арона больше волновал исход предварительных переговоров на берегу Сверты.       Халь проваливался в сон, хотя очень уговаривал себя не заснуть, но после этой страшной ночи тело решило не слушать разум, и кое-как договорившись с ним, он сидел в полусне и покое. Так тоже сейчас неплохо. Пусть они подавятся оба своими блюдами. Ну и гонору — белые скатерти тащить в военный поход. Хотя баб же притащили.       Отряд уехал, и Халь ждал, с чем же вернется воин угэрцев. Может, Сверт решит воевать и наконец-то его мучения прекратятся?       Арон сыто отвалился от скатерти с едой и оглянулся на пленника, тот был уже между жизнью и смертью, так пожалуй, не годится, ему еще предстоял переход через долину и встреча, хоть и издалека, со своей родней, что же подумают будущие родственники о том, кто так плохо обращается с будущим супругом.       Арон кликнул Оддвара:        — Принеси этому воину солдатской каши, которую он так просит, да не скупись!       Оддвар, улыбаясь в усы, вскоре принес полную плошку солдатской каши с воткнутой в нее деревянной ложкой. Арон успел забросить туда кусок жирного сыра, чтобы каша была вкуснее, пока волчонок не заметил. Тот с трудом понял, что от него хотят, когда Оддвар толкнул его слегка в плечо.       — Отведайте, светлейший княжич, нашей каши, не откажитесь.       Голос доносился до него словно издалека. Халь нехотя поднял голову, посмотрел на стоящего над ним человека. Это солдат, который протягивал ему миску обыкновенной каши, которая пахла так заманчиво, что он сам не желая того, сглотнул слюну.       — Благодарю вас, — он принял миску бережно в руки, чтобы не уронить, попытался улыбнуться, наверно это не получилось, но лучше он все равно теперь бы не смог.       Халейг дрожащими руками взял ложку и начал есть, он изо всех сил старался не спешить, но было видно, как жадно он глотает еду, осторожно оглядывается, не смотрит ли кто на него. Оддвар отошел от мальчишки, да и солдаты отвернулись, чтобы дать Халейгу спокойно поесть.       Это было очень вкусно. Хорошо проваренное мясо, тонкими прожилками мешалось с пшеном, то, что сейчас было лучше всяких изысканных блюд. Ни к чему только кусок сыра, непонятно как попавший в эту божественную еду. Но Халь отодвинул его ложкой. Сейчас нельзя переедать и жаль, что он не сможет доесть все, как бы не хотел… Это слишком много для того, кто не ел давно. Халь почувствовал насыщение и отставил миску рядом с собой, заметив, что там осталась половина и сыр. Пока достаточно, даже если неизвестно, когда он сможет поесть в следующий раз.       ***       Посланника Угэра и его отряд было видно издалека — они перешли Сверту по самому броду, где пройдет отряд, но не пройдет армия — достаточно будет собрать всех лучников сюда и перестрелять угэрское отребье по одному. Жаль, что стрелы раньше кончатся и это было не единственной причиной, почему Вальбьерн запретил стрелять в отряд.       — У них там Халь, отец. Мне показалось, я видел его. — Харги подъехал к отцу на коне, — Вот мрази… Он еще совсем мальчишка. Они теперь воюют с детьми? Чего мы ждем?       — Подожди.       Его мальчик, Халейг. Вести о том, что случилось в крепости, пришли только ночью, гонец почти загнал коня и себя, едва ли не насмерть. Угэрцы увезли Халя в обмен на то, что штурма не будет… И от первых слов гонца на Вальбъерна накатила ярость — неужели никто из мужчин крепости не смог защитить его сына?! Неужели они откупились мальчишкой, которому еще не доверяли взрослого меча? А ведь они же знали, как Халь ценен сейчас, когда они с Харги рискуют жизнями, рискуют не вернуться с этой войны, а Лейв ранен. Его третий сын — это гарантия для Сверта, что кровь сохранится, что Халь сумеет воспитать племянника, пока тот подрастет и станет мужчиной. Но чем больше он слушал гонца — тем сильнее мрачнел. Халь предложил себя сам, сам решил не остаться и не слушать уговоров. Его мальчик поступил, как должно мужчине, но он еще совсем не мужчина. По силам ли ему это? Его мальчик там, у угэрских ублюдков, и с ним могут или могли уже сделать что угодно, даже то, о чем и думать-то тошно! Но если они привезли его сюда, то будут торговать им. Какова цена за его сына?       Цена будет высокая. Сверт истощен до крайности, в крепости голод, земли разорены, если войну продолжать — княжество вымрет, врагам даже не надо будет стараться, весна, а им надо начинать сеять, рудники остановлены.       Отряд подъехал ближе, и Вальбъерн рассмотрел вожака. Кто-то из вождей, но не сам Хассен.        — Досточтимый Вальбъерн Свертинг, меня зовут Агнар Торгерсен, я пришел говорить от имени князя Арона Хассена. Он просил передать, что не хочет лишней крови. Если вы согласны, чтобы ваш сын стал консортом Угэра, князь Хассен согласен дать автономию Сверту в составе Угэрского княжества. Ваше княжество останется под десницей князя Хассена, но вы сохраните свои замки, свои угодья с условием оплаты положенной вассальной дани, она будет одинаковой со всеми остальными княжествами, которые уже принесли клятву верности князю Арону.       Вассальной дани? Вальбъерн поднял бровь. Условия, все, кроме Халя, были ожидаемые, вот только, с чего им платить дань, если Сверт разорен самими же угэрцами? Они взяли отсюда уже все, что могли. Если со Сверта сейчас требовать дань — тогда им нечего терять, лучше умереть под стрелами врагов, чем от голода. Халь… Зачем им Халейг? Заложника княжеской крови можно взять и так, это тоже не ново. Но консорт?! Заложник в браке со своим завоевателем? Их Халь что, девка?! Ну хотя бы хорошо тогда, что они не разобрались и не заглянули мальчишке в штаны!       — Все условия я буду обсуждать только с князем Ароном Хассеном, пока что у меня больше вопросов, чем ответов, эрн Агнар. Особенно, касаемо моего сына Халейга. Пока я не увижу его — никаких переговоров быть не может.        _____       Арон взглянул на волчонка, от выглядел чуть лучше после того, как поел, но был все таким же изможденным и несчастным.       Арон велел Оддару взять несколько солдат и повести мальчишку к ближайшему озерцу освежиться. Вскоре нужно было выдвигаться.       Тем временем Арон собирался поговорить с Агнаром, чье возвращение он уже видел издалека. Арон обычно отправлял своих переговорщиков вперед, чтобы они заранее прощупали почву и закинули в голову противника некоторые идеи, которые должны там какое-то время повариться. Арон хотел бы, чтобы старый лис остался с его предложениями на ночь, но сейчас это было опасно, сверты могли выслать ночью своих диверсантов, чтобы освободить мальчишку, и тогда исход всей ситуации было бы трудно предугадать.       Арон отдал приказ трем сотням воинов двинуться в направлении границ Угэра и стоять там примерно в полдня пути от основного стана, укрывшись за лесом. Тем самым он показывал, что готов к мирным переговорам, и одновременно сохранял свежие силы на случай, если сражение все же начнется.       ***       Пока они шли к берегу небольшого озера в низине, Оддвар говорил мальчику:        — Молодой господин, вы бы были полюбезнее с господином Ароном, я знаю его с малых лет, он не плохой человек. Он очень упрям и всегда настоит на своем, я помню, как он дрался с мальчиками старше себя, крови сколько было, приходилось солдатам их разнимать, но он не уступал никогда, хоть потом лекари по нескольку дней с ним занимались. А так-то у нас в лагере поговаривают, что дело это решенное, ну, вы и да господин Арон, я в этом не понимаю ничего, но говорят, это государственные дела такие, чтобы два княжества, дескать, объединить, чтобы вы вместе были с господином Ароном. Поговаривают, ваше княжество большое и вскоре сильно разбогатеет, я правда не скажу от чего, ибо сам не знаю. Так что, будьте похитрее с ним, как молоденький лисенок, вы на него повлиять в добрую сторону сможете, и вашей родне получше от вашей разумности будет…       — Да что ты говоришь?! — Халь взбеленился сразу, его еще и поучить вздумали, как прогнуться перед будущим хозяином! Если, конечно, будет хозяином, чего Халь никак не может допустить! Не получилось по-плохому, решили по-хорошему поугрожать? — С чего бы Сверту разбогатеть, если вы обобрали мой дом до нитки?! Вы тут едите сыр и мед, а мои люди делят между собой падаль. Это и есть наше будущее богатство?! А ты своей бы дочери тоже ради сладкого куска пожелал улыбаться перед врагом в своем доме? Или сыну?       Неплохой человек… Халь даже дрожал от ярости, пока умывался холодной водой. Ишь, не хотят показывать, как с ним обращались — товар подкрашивают, чтобы, как худого коня, продать за хорошего. Да вот только в Сверте уже рассказали наверняка о том, что было ночью. Этот «неплохой человек» хочет сломать ему жизнь, как сломал всему Сверту. Это «неплохой человек» почти выломал ему руку, хоть и за дело, и оттаскал за волосы, как неверную жену-потаскуху. Хитрее и добрее Халь с ним не будет, и даже если случится самое страшное, и он станет этим самым «консортом», слово-то какое пакостное — Хассен об этом пожалеет так…       Волосы Халь тоже не стал переплетать — пусть будут как были, растрепанные и грязные, ставшие серого цвета, да и сменной одежды у него нет, переодеться его никто не заставит, если только снова не вспомнят о том, что можно угрожать пленными, так что, пусть все будет честно, и солгать о том, как хитромордый с ним обращался — у него не получится.       Арон дождался возвращения Агнара, они обсудили первые впечатления о разговоре, потом выслушал разведчиков, которые были вместе с переговорщиками, сколько людей они смогли насчитать, чем вооружен противник, какое общее состояние войска, как выглядел старый лис и его старший сын.       Он оглянулся на вернувшегося Халейга, тот выглядел чуть свежее, но все-равно плохо, в разорванной грязной одежде со спутанными волосами... Арон недовольно поморщился. Но, по-любому, не было времени приводить волчонка в порядок, и пускай старый лис полюбуется на состояние сыночка, может будет посговорчивее.       Арон подумал про новые свадебные одежды, которые наверняка уже начали шить им в Угэре, и совсем некстати вспомнил Маргрете, как она смеялась, стоя под венцом и жаловалась на тяжелые оплечья княжеского наряда. Это воспоминание заставило его с сожалением подумать, что зря он не женился повторно после смерти жены, теперь бы ему не пришлось вожжами тащить под венец бешеного свертского волчонка.       Он подошел к Халейгу, тот слегка отшатнулся от него, но смотрел ему в глаза по-прежнему упрямо:        — Если твой отец спросит тебя о твоем согласии, ты должен ответить утвердительно. От этого зависит жизнь твоего отца и брата, и жизнь многих людей на обоих берегах этой реки. Подумай об этом как следует, пока мы будем ехать к лагерю Сверта.        — Я ничего тебе не должен! — отвечая таким же упрямым взглядом бросил Халейг.       Арон приказал Халейгу сесть на лошадь, и они выдвинулись со свитой в сторону реки.       Арон видел старого лиса впервые так близко, тот сверлил его злыми, хитро прищуренными глазами, лицо было почти скрыто белой бородой, будет трудно следить за его выражением.       Брат Халейга не имел бороды, его квадратные челюсти были плотно сжаты, особой приветливости на его лице тоже не было заметно.       Арон оставил Халейга в свите, которая перекрывала ему дорогу со всех сторон, а сам поехал навстречу своим будущим родственникам.        — Любезный Вальбъерн Свертинг, я, Арон Хассен, пришел сюда говорить с вами о будущем Сверта и вашего сына. Мой посланник уже огласил вам условия нашего перемирия, я хотел бы услышать от вас, что вы скажете мне в ответ.